Таковы вкратце главнейшие причины как общественного, так и научного интереса к экономической стороне истории. И читающее общество неспециалистов, и ученые специалисты пришли к социально-экономической истории с запросами и за разъяснениями. Может быть, интересы к ней тех и других не вполне одинаковы по психологическому своему происхождению, но нельзя не отметить, что ученые, занятые хозяйственной историей, работают в весьма благоприятной атмосфере; от них ждут света, который озарил бы не только темные, глухие дебри прошлого, но хоть отчасти бросил бы отблеск и на еще более темное будущее. В этой области люди знания и люди практической деятельности особенно солидарны.

1903 г.

Истекший 1903 год навсегда останется памятным в истории Ирландии. Кабинет Бальфура приступил к такого рода аграрной реформе, которая, по мнению ирландских деятелей, способна серьезно удовлетворить часть требований, предъявлявшихся ирландским народом английскому правительству за все долгое и невольное историческое сожительство двух наций. Надолго ли успокоит Ирландию эта уступка, покажет будущее, но некоторые материалы к тем или иным предположениям в этой области может дать и непосредственное прошлое обеих стран. Наше общество всегда с известным интересом относилось к перипетиям англо-ирландской борьбы, и в особенно острые ее моменты это далеко не безучастное отношение отражалось на столбцах газет 60, 70, 80-х годов, пестревших телеграммами, корреспонденциями, перепечатками известий об Ирландии и из Ирландии. Отчасти подобный факт объясняется и той тесной враждебной связью, которая искони существует между великобританской и русской дипломатиями. Внутренние затруднения каждой из обеих империй представляют всегда жизненно серьезный интерес для противницы, которая сообразно с размерами и важностью этих затруднений может обдумать и предпринять со своей стороны те или иные политические шаги. Но, несомненно, нужно констатировать и иной источник интереса к упорной борьбе, целые столетия с интервалами свирепствующей между этими двумя соседними островами. Дело в том, что редкая страница человеческой истории заставляет так часто вспоминать слова нашего великого писателя: «Нет ничего неправдоподобнее действительности». Маленькое голодающее, замученное племя, нищее, отупевшее от нужды и труда, целые столетия боролось и борется с одной из величайших и могущественнейших держав в мире, у которой больше земли и подданных, чем было у Римской империи в эпоху ее высшего процветания, которая, кроме того, сильна и огромными богатствами, и наукой, и всеми благами тысячелетней пышнейшей культуры. Боролось не на жизнь, а на смерть, выставляло новых и новых замечательных представителей своей идеи, подвергалось периодически страшнейшим карам, теряло последние крохи и лучших своих детей и все-таки после тяжелого забытья, которое враги, а иногда и друзья принимали за смерть, вдруг поднималось снова, доказывало воочию, что оно не убито, а только избито, и снова писало кровью и освещало пожарами свой вечный неправдоподобно дерзкий исторический вопрос: «Чья возьмет?» Ирландская история иногда кажется как будто не частью действительности, а отрывком из романтического произведения, написанного так, как теперь уже, в наш век реализма, не пишут: с чрезмерным нагромождением трупов, убийств, маловероятных событий, фантастически смелых идей и еще более смелых действий, с сухопутными и морскими приключениями, с удивительной свалкой героев, злодеев, предателей и т. д. и т. д. Но когда знакомишься с обстоятельными и несомненными идущими от разных партий сведениями, когда убеждаешься, что и партийные и беспартийные, и официальные и неофициальные рассказы расходятся чаще всего только в освещении событий, не оспаривая их истинности, тогда, и только тогда, начинаешь понимать всю огромную важность изучения прошлого этой страны для историка, для социолога и для всякого человека, интересующегося анализом движущих пружин исторического процесса. И эта романтическая история, эта кажущаяся неестественной, но на самом деле происходившая многовековая трагедия оказалась вдобавок самой реальной «политикой результатов», не хуже деятельности Людовика XI, Ивана Калиты или Бисмарка, стоящих на другом полюсе от всякой исторической романтики, энтузиазма и пыла! Из трех своих главных требований одного (полной религиозно-правовой эмансипации) ирландцы добились в течение XIX столетия; при серьезном удовлетворении второго (аграрной реформы) мы, современники уиндгемовского билля, теперь присутствуем; наконец, третье требование (полная автономия) менее нежели когда-либо снимается с ирландской программы: оно остается в наследие будущему. Это соединение столь слабых материальных сил с грандиозными замыслами, с серьезнейшими политическими действиями и с достижением больших реальных результатов — едва ли не единственное в своем роде во всемирной истории, по крайней мере в истории национальной борьбы. Для того философа, который ищет в человеке и человечестве «великих возможностей», ирландская история есть чтение поучительное.

В предлагаемых очерках мы постараемся на основании ограниченного (хронологически) материала, событий последних ста с небольшим лет, отметить те черты, которые являются характерными и для всей предыдущей ирландской истории и которыми отчасти объясняются и интенсивность борьбы, и серьезность достигнутых политических завоеваний. Исходной точкой новейшей ирландской истории является не французская революция, как для большинства западноевропейских стран, но восстание 1798 г. с его прелюдиями и последствиями, т. е. событие, на которое французская революция повлияла лишь косвенно.

С него мы и начнем.

ВОССТАНИЕ 1798 ГОДА, ЕГО ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ [1]

С начала 90-х годов XVIII столетия для всякого осведомленного и беспристрастного наблюдателя было ясно, что в Ирландии надвигается кризис и что этот кризис может принять серьезные размеры.

Но так как в XVIII столетии ряд английских поколений не видел ни одного большого ирландского восстания, то этим беспристрастным наблюдателям верили в Англии весьма неохотно и долго полагали, что они страдают излишним пессимизмом. Что в Ирландии давно неспокойно, — это знали и слышали все, кто вообще хоть немного интересовался этой страной, но англичане в течение ряда столетий уже к этому привыкли и не совсем ясно представляли себе, что может быть иначе. Речь всегда (а особенно с середины XVII столетия) шла только о размерах брожения, и вот в эти-то предсказываемые (например, Фоксом и Уэстморлендом) серьезные размеры будущего движения долго не верили. Дело в том, что некомпетентным людям (к каковым принадлежали, кроме Вильяма Питта, и тогдашние английские министры, имевшие весьма смутное понятие об Ирландии) всякое большое восстание в этой стране казалось после 1782 г. маловероятной неблагодарностью: у ирландцев свой парламент в Дублине, из-за чего же возможна мало-мальски сильная революция, если они — не окончательные изменники его величеству королю Георгу III? Так ставился вопрос в английских правящих кругах. Лучшая критика тогдашнего ирландского парламентаризма, какую только мы можем дать читателям, заключается в самой общей характеристике тогдашнего положения дел в Ирландии, с одной стороны, и простом изложении имевших там силу парламентских порядков, с другой стороны.

Из 4½ миллионов (с небольшим) ирландского населения в конце XVIII в. больше 3½ миллионов было ирландцев-католиков, около 500 тысяч ирландцев-пресвитериан и около ¾ миллиона англичан (англиканской религии). Положение массы основного ирландского населения в экономическом отношении было ужасно. Больше ⁷/₈ (по цифре О’Коннора даже ⁹/₁₀) всей земли принадлежало сравнительно небольшой горсти англичан, а остальная ничтожная часть распределялась между несколькими богатыми ирландцами — пресвитерианами и католиками. Английские землевладельцы были не только пришлым элементом, но даже в значительной части очень недавно пришедшим в Ирландию: после низвержения Якова II Стюарта в 1688 г., после усмирения яковитского восстания в Ирландии в 1689 г., имевшего целью поддержать короля-католика, новое английское правительство (Вильгельма III и Марии) конфисковало массу земель (около миллиона акров) и роздало их членам английской знати, которые до той поры не имели к Ирландии никакого отношения. Это обстоятельство окончательно сделало англичан, и до того богатейших землевладельцев Ирландии, господами почти всей почвы, пригодной для землепашества или скотоводства; оно же в необычайной степени усилило так называемый абсентеизм (отсутствие в стране землевладельцев) — зло, страшно отяготившее и без того нелегкое положение большинства народа. Дело в том, что лендлорды весьма часто не приезжали в Ирландию иначе, как на месяц-другой для охоты и дачного времяпрепровождения: в этой совсем чужой и не интересной для очень многих из них стране им жить было и скучно, и незачем. Колоссальные земли свои они сдавали арендаторам на разные сроки и на неодинаковых условиях. Например, те, что получили в 1689 г. конфискованные у католиков земли, весьма скоро сбыли их за хорошую цену в вечную аренду; другие отдавали в пожизненную аренду или на 41 год, или на иные сроки. Но и этот первый арендатор (т. е. снимавший землю у лендлорда) тоже далеко не всегда заключал эту сделку, чтобы жить лично в арендованном поместье, вести хозяйство, разводить скот; аренда являлась для него весьма часто простой коммерческой аферой, вроде того, как в городах существуют профессиональная скупка и перепродажа домов: он в свою очередь сдавал арендованную землю, разбив ее на крупные участки. Эти вторые арендаторы, или посредники, иногда оставляли себе часть арендованной земли, а остальную часть, разделив на мелкие участки, сдавали уже нищему крестьянскому населению; иногда же сдавали все, не оставляя себе ничего для хозяйства, если находили это более выгодным. Итак, фермер, обрабатывавший землю, должен был выработать прибыль и для второго, и для первого арендаторов, и для лендлорда. Арендная плата была неодинакова для различных мест и колебалась сообразно с большей или меньшей доходностью земли. В общем она не была выше арендной платы, бывшей в употреблении в Англии, но земля являлась несравненно менее доходной: никто не принимал никаких мер к улучшению почвы, к введению более высокой сельскохозяйственной культуры. Посредники, которые знали, что все равно недостатка в фермерах у них не будет, ибо нужно же трем миллионам безземельных людей чем-нибудь питаться, и лендлорды, которым эти посредники аккуратно платили деньги, совершенно не были заинтересованы в поддержании рационального сельского хозяйства, а фермеры, бившиеся как рыба о лед, чтобы не умереть с голоду на своем участке, эксплуатировали землю примитивно, хищнически, зная к тому же, что договорное право крайне запутано, что хотя они и числятся в качестве долгосрочных арендаторов, но каждый день может оказаться, что второй посредник не вправе был вовсе с ними заключать такой договор или что в договоре между вторым и первым посредником что-то неладно, или что лендлорд вознамерился и имеет право нарушить договор с первым посредником, а это разрушает все, так сказать, нисходящие договоры. Конечно, могли быть и бывали в таких случаях судбища, но ирландскому фермеру не по карману было вынести издержки английского судопроизводства; к тому же договорное право, необыкновенно осложненное существованием этих первичных, вторичных и третичных арендаторов, имело прямую тенденцию к охране прав и преимуществ верховной собственности на землю. Вот почему далеко не все фермеры даже по заключении долгосрочных арендных сделок могли чувствовать себя обеспеченными, и с извинительной алчностью голодных людей, сознающих, что их могут сейчас отогнать от пищи, они хищнически торопились выбрать из истощенной земли все, что только возможно. Да и средств, и знаний, необходимых для сельскохозяйственных усовершенствований, у них не было. Еще пресвитериане, жившие большей частью на севере, сидели несколько крепче на своих участках благодаря ряду более благоприятных местных исторических условий, приведших к более упрощенной арендной системе и к менее развитому абсентеизму, но и им в большинстве случаев приходилось тяжело. И у них доходность земли была самая низкая, а земля истощалась. Да и чем вознаградилась бы затрата денег на улучшение сельского хозяйства, если бы лендлорды или посредники и не прочь были предпринять нечто подобное? Куда сбывать продукты? Во всей Ирландии было два города со средним (по тогдашнему масштабу) населением и десяток с лишним маленьких глухих городков, население которых не могло ни в каком случае считаться достаточным потребителем для земельной площади в сотни квадратных километров. Торговля и промышленность были слабы и хотя периодами прогрессировали (например, в последнее двадцатилетие XVIII в.), но очень туго, и реагировать на доходность земли в смысле повышения арендной платы еще не могли. Если за свое будущее не мог ручаться даже фермер, аккуратно платящий аренду, то в случае неисправности он уже совсем попадал во власть лендлорда или посредника и мог быть тотчас согнан со своего участка. А бывали годы, когда такой неисправности столь же трудно было избежать, как, например, не повалиться от сильного землетрясения. В течение всего XVIII и первых десятилетий XIX в. в Ирландии часто свирепствовали эпизоотии, в один день иногда лишавшие фермера возможности работать на поле; земля, истощенная вконец, годами давала скуднейший урожай даже и при удачно сложившихся климатических условиях, а потом являлись град, дождь некстати, засуха и т. д.; наконец, государственные повинности взыскивались с той же беспощадностью, как и арендная плата, и вырывали изо рта крестьянской семьи последний кусок. Особенно ненавистная «десятина», подать, взыскивавшаяся вопреки всякой логике и справедливости с католического населения в пользу государственной англиканской церкви и ее священнослужителей, выводила из терпения самых забитых и далеких от политики людей.