Кто такие были эти «риббонмены»? Представители все того же несчастного арендаторского класса, который искони выставлял из своей среды борцов против лендлордского угнетения. Прежде, как мы знаем, они назывались «белыми парнями», теперь, с конца 30-х годов, а особенно в 40—50-х годах, они все чаще и чаще назывались «риббонменами». Сущность явления оставалась все та же, менялись только названия и подробности тайной организации. Но аграрный террор «риббонменов» чисто экономическими причинами непосредственно вызывался и к чисто экономическим результатам стремился; фении же не упускали случая подчеркнуть свой политически-революционньй, чисто национальный, антианглийский, а не антилендлордский характер. Фении раздражались страшной трудностью распространения своих идей между «риббонменами»; совершеннейшее неумение воспользоваться целесообразно существующим классовым антагонизмом сопрягалось у фениев, как это всегда и таких случаях бывает, с тенденцией не то полемизировать с этим нежелательным для них явлениям, не то закрыть глаза на самый факт его существования. Городское рабочее население, ремесленники, мелкая и средняя буржуазия — вот те общественные слои, из которых пополнялись главным образом кадры возникающего общества. Хронический застой в промышленности и торговле, общий упадок всех производительных сил страны, полнейшее экономическое рабство, в котором томилась Ирландия под гнетом метрополии, — все это, правда, создавало сильный исторический фундамент под фенианской идеологией и придавало политическому сепаратизму в глазах многих характер незаменимой панацеи всех экономических зол. Вот что, несмотря на ахиллесову пяту фенианстве — отсутствие ясной аграрной программы, — давало ему жизненную силу.

1860–1861 гг. были годами подготовительной пропаганды и вербовки. Стивенс, Льюби и их товарищи путешествовали под разными предлогами пешком из села в село, из города в город, всюду зондируя почву и ища приверженцев. Дело их шло быстро и успешно. Давно знакомое Ирландии революционное настроение после десятилетней реакции пробуждалось все заметнее. Пропагандисты ставили вопрос так: чтобы пытаться вывести Ирландию из ее хронически бедственного положения, существуют два метода действий — конституционный и революционный. Первым способом старался пользоваться О’Коннель, но ему почти ничего не удалось сделать для реального освобождения страны от гнета. Петиции, обращаемые к парламенту, фатально должны оставаться безуспешными, так как большинство этого парламента всегда выбирается чуждым и враждебным Ирландии народом. Мало того, конституционный образ действий, говорили фении, приводит только к разврату, к продажности, помогает таким мошенникам, как разные Сэдлайеры и Киги, хорошенько поторговавшись, продаться англичанам за сходную цену. Что же касается другого способа действий, то, правда, история показала неоднократно, в том числе и на примерах Вольфа Тона в 1798 г., Роберта Эммета в 1803 г., «Молодой Ирландии» в 1848 г., что и революционные попытки освободить Ирландию от англичан оказывались безрезультатными. Но по самому существу дела с правилами логики более согласуется мысль об освобождении от англичан открытой силой, нежели мечта о том, что англичане мирным путем будут приведены к убеждению о необходимости для Ирландии самостоятельности. А так как без самостоятельности немыслимо радикальное уврачевание ни одного из главных зол, угнетающих Ирландию, то, следовательно, революционный способ, по мнению фениев, и являлся единственным, допускаемым как нравственностью, так и здравым смыслом. Пропагандируя подобные мысли, фении, по словам О’Лири, «проповедовали уже обращенным», до того идея новой борьбы против англичан уже стала носиться в воздухе.

Первым событием, нарушившим многолетнюю тишину и оцепенелость ирландской национальной жизни, была та грандиозная демонстрация 10 ноября 1861 г., на которой фении впервые испробовали свои силы. Произошла она по следующему поводу. Среди многочисленных жертв судебной расправы с инсургентами 1848 г. был также Мак-Мэнэс, сосланный в каторжные работы, но впоследствии бежавший из ссылки и поселившийся в Америке, в Сан-Франциско. Никогда он не играл руководящей роли, но его знали как человека стойкого, непоколебимо преданного Ирландии и убежденного ненавистника английского владычества. Когда в августе 1861 г. он скончался, то ирландская колония, жившая в Сан-Франциско, задумала перевезти его тело в страну, которую он так любил и по которой так тосковал на чужбине; а когда эта мысль стала известна в Ирландии, то сейчас же фении решили устроить по прибытии тела демонстративные похороны. Стивенс, правда, несколько колебался сначала; в конце концов он решил, что если фении намерены устраивать демонстрацию, то они должны взять в свои руки безраздельное руководство. В этом смысле представились некоторые трудности. Ветераны «Молодой Ирландии» вступили с фениями в некоторый конфликт. Давно ли «молодые ирландцы» горько жаловались на то, что О’Коннель не понимает потребностей времени и мешает новому поколению жить и мыслить по-своему? Теперь им самим приходилось выслушивать упреки от фениев. Опять «отцы» и «дети» стояли друг против друга, опять взаимное раздражение и непонимание стеной вырастало между ними. «Молодые ирландцы» всецело были в прошлом, и для них похороны Мак-Мэнэса были грустной данью минувшему и невозвратному времени. Для фениев же Мак-Мэнэс, неукротимый ненавистник англичан, убежденный революционер до конца, являлся представителем той вековечной вражды к английскому владычеству, которая никогда не исчезала в Ирландии и в самые глухие, мрачные времена укрепляла дух целых поколений. По их мысли, вокруг гроба изгнанника надлежало устроить не только чествование его чистой памяти, но и произвести угрожающий смотр новым революционным силам. После продолжительного пути с долгими остановками в американских городах тело прибыло наконец в Дублин. Здесь ветераны «Молодой Ирландии» сделали ряд попыток отнять у фениев руководящую роль и взять в свои руки распоряжения похоронами, процессией и прежде всего заботу о надгробных речах. Борьба была очень оживленная и раздраженная; особенно обострилась она за ту неделю, которая протекала между прибытием гроба в Ирландию и погребением, но кончилась полной победой Стивенса и его приверженцев.

Наступило наконец 10 ноября. Фений Льюби, вспоминая об этом дне, говорил потом своему другу, что он встал в это утро в сильной тревоге. Дело шло о том, чтобы убедиться не только в силе или слабости фенианстве; этот день должен был выяснить, насколько правы или неправы те оптимисты, которые утверждали, что общественная апатия кончилась и что Ирландия снова близка к активной борьбе за свое будущее. Действительность превзошла все ожидания, столица Ирландии увидела нечто такое, от чего она давно уже отвыкла. Несметные массы народа в траурных одеяниях, состоявшие не только из жителей Дублина, но и из приезжих, переполнили улицы, по которым двигался кортеж. Фении руководили процессией; выбранные ими товарищи, пешие и верховые, поддерживали стройный порядок процессии. Новые и новые колоссальные людские потоки приливали к процессии отовсюду. По воспоминаниям очевидца, зрелище было до того необычайно, так магнетически действовала эта неисчислимая толпа, одушевленная одним желанием, одной мечтой, что дух захватывало и хотелось плакать. Когда кортеж подошел к тому месту, где некогда был казнен Роберт Эммет, все обнажили головы. Ядро процессии состояло приблизительно из 50 тысяч человек, общее же количество людей, отовсюду сбегавшихся к кортежу, по исчислению газет увеличивало эту цифру до 200 тысяч человек. Когда добрались до кладбища, уже стемнело, и при свете факелов, озарявших несметные толпы, начались надгробные речи, говорилось о заслугах и мученической судьбе покойного, о постоянстве и твердости его революционных убеждений, о том, что, уже умирая, он все спрашивал о делах на родине: «Есть ли какая-нибудь надежда?» Присутствующим указывалось, что это грандиозное демонстративное стечение народа к могиле революционера дает твердую уверенность, что дело, которому Мак-Мэнэс отдал свою жизнь, будет решительно и твердо продолжено. Оратор-фений прямо сказал, что отношение народа к этим похоронам должно было дать ответ на вопрос: «Правда ли, что ирландский народ изменил своей истории, своему предназначению — не только желать свободы, но работать для нее, бороться за нее, страдать из-за нее», и похороны Мак-Мэнэса, по мнению оратора, ясно показали, что такой измены не было и нет.