Администраторы, производя расследование, собрали рабочих, и «²/₅ рабочих» высказались с похвалой о своем директоре, а двое из числа подписавшихся объявили, что подписали только по просьбе остальных. В действительности жалобы рабочих даже при явно враждебном к ним отношении властей этими же властями косвенно подтвердились.

Так, рабочие жалуются [357] на неумелость и бездарность Камусса как художника и мастера в изделии тканых шпалер; администраторы замечают в своем докладе министру: «… мы думаем, сверх того, что на гражданина Камусса не следует главным образом смотреть как на великого художника или совершенного tapissier», но, по их мнению, он удовлетворителен в своем ремесле.

Далее рабочие жалуются на хранителя магазина (garde-magasin) [358], и, по мнению администраторов, его действительно необходимо сменить и т. п. На главный пункт жалобы (несправедливая расценка работы, что было особенно важно ввиду того, что и плата была не поденная, а поштучная) Камусс представил лишь голословное отрицание. Министр внутренних дел, ознакомившись с докладом администрации, написал Камуссу письмо [359], в котором мы читаем: «Наверное, существуют между рабочими несколько индивидуумов, цель которых — нарушать добрый порядок, составляющий основу процветания всех учреждений». Но как быть с ними, принимая во внимание, что ведь только «артисты», наилучшие рабочие, и остались на мануфактуре после пережитого ею экономического кризиса? Министр Директории не имеет на этот счет никаких колебаний: «Каковы бы ни были, впрочем, таланты этих индивидуумов, их присутствие на национальной фабрике может быть только бесконечно вредно, и я решительно поручаю вам удалить из мастерских республики всех тех, чье поведение или слова не будут прямо клониться к поддержанию гармонии (… tous ceux dont la conduite ou les propos ne tendroient pas directement au maintien de l’harmonie)». Министр считает необходимым закончить самым энергичным образом происшедший инцидент. «Извольте, — пишет он в конце Камуссу, — прочесть мое письмо всем рабочим в сборе со всех мастерских, которые составляют мануфактуру, и напомните им, что только те суть истиные друзья Республики, которые дорожат порядком и спокойствием».

Из всего этого дела о неудовольствии рабочих, особенно если сопоставить его с делом о земле, несправедливо, по мнению рабочих, взятой директором в личное пользование, для внимательного и беспристрастного исследователя этих документов становится довольно ясно, что администрация, начиная с департаментской и кончая центральной, в высшей степени недружелюбно относилась к попыткам со стороны рабочих предпринять борьбу против директора; мало того, это отношение не только недружелюбное, но и предвзято враждебное: жалобу рабочих либо вовсе оставляют без расследования и без ответа, даже не запрашивая директора о фактах, в ней изложенных (как это было с делом о захвате земли), либо рассматривают односторонне, довольствуясь голословным отрицанием директора, и в конце концов если ставят директору что-либо в укор, то исключительно его мягкость («douceur») относительно рабочих. Это отношение тем более характерно, что резко противоположно отношению той же администрации к жалобам рабочих насчет недостаточности заработной платы и вообще бедственного их положения: тут почти каждая петиция влечет за собой те или иные мероприятия в пользу рабочих, причем обыкновенно совершенно очевидно стремление удовлетворить нужду рабочих в возможно более широких размерах. Отказы на подобные петиции редки и почти всегда мотивируются серьезными причинами: например, историк, вспоминающий финансовое положение Франции весной 1796 г., легко поймет всю трудность для правительства сразу удовлетворить просьбу рабочих о присылке в Бове звонкой монеты. Но тут же заметим, что в последние годы Директории и в этом смысле начинает проглядывать некоторая небрежность по отношению к рабочим.

Итак, ревнивое желание оберечь авторитет власти и оградить «порядок и спокойствие» («l’ordre et tranquilité») явственно диктовали правительству его политику относительно рабочих. Но есть ли какие-либо указания в документах относительно того, насколько сплоченно действовали в эту эпоху рабочие в случае конфликта с начальством?

Перед нами лежит бумага, помеченная 24 прериаля, т. е. 12 июня 1796 г. [360] Это как бы опровержение, посланное министру внутренних дел несколькими рабочими во время производившегося расследования по поводу вышеотмеченной коллективной жалобы на Камусса: подписавшие этот документ именно опровергают жалобу своих товарищей. Под жалобой мы насчитали 18 подписей, под опровержением—13 подписей, причем несколько имен фигурируют одинаково и под жалобой, и под опровержением этой жалобы; объясняется этот факт в самом документе, где это мотивировано «сожалением» подписавших жалобу и желанием их загладить свой поступок подписанием опровержения. «Наш долг, — читаем мы в этом опровержении, — торжественно объявить вам теперь, что этот донос есть темное дело пяти или шести возбужденных голов, которые, имея другие средства к существованию и желая во что бы то ни стало следовать своим честолюбивым намерениям, кажется, сделали своей ежедневной заботой нарушать порядок, не признавать никакой субординации, распространять веру в правдивость своих клевет, набрасывать тень сомнения на наилучшие намерения, одним словом, всячески противиться восстановлению мануфактуры, которой они желают либо руководить, либо погубить ее, и уничтожение которой они уже считали бы неизбежным, если бы им удалось обмануть вашу добросовестность», — так отзываются авторы опровержения о своих товарищах [361]. Вместе с тем они уже наперед убеждены, что одушевленный «великим принципом справедливости» и снабженный «сведениями, которые будут получены от департамента» (т. е. от администрации, которой поручено было произвести расследование), министр «воздаст справедливость заслугам и таланту» директора.

Несмотря на подтверждение в новом заявлении [362] министру, что все изложенное в первой жалобе справедливо, что министр легко может убедиться в несостоятельности Камусса, только вложив ему в руки орудия работы, что они не ищут лично для себя никаких мест, что «никакая мелкая страсть» (petite passion), никакая зависть или пристрастие не руководят ими, жалобщики, как мы уже видели, встретили в администрации полное осуждение, и авторы опровержения могли считать себя вполне удовлетворенными, ибо и министр приписал все дело нескольким лицам, склонным к беспорядку.

Насколько можно делать заключение на основании документов, касающихся всего одного конфликта, приходится думать, что рабочие Бове, хотя и проработавшие долгие годы в одном заведении, далеко не отличались сплоченностью в действиях; некоторые выражения в тексте опровержения показывают также, что немного менее половины всего количества рабочих считали допустимым прямо обвинять перед правительством своих товарищей в умышленном создавании беспорядков. Мы видели выше, что даже сам директор склонен был в этом бедственном 1796 году приписывать неспокойствие рабочих их хронически несчастному положению и постоянному голоду.

Это положение вследствие продолжающегося кризиса ассигнаций становилось все хуже. «Мы погибли!» — так начинается петиция рабочих к министру внутренних дел от 2 июля 1796 г. [363] Они все продали, что могли, и вскоре их участью будет отчаяние; их семьи погибают, дети просят есть, просят хлеба, а они могут в ответ только плакать. Они молят дать им вспомоществование в размере трехмесячного заработка, чтобы расплатиться с долгами. Они жалуются в общем именно на падение ассигнаций, а не на безработицу: это оттеняется теми словами петиции, где говорится, что некоторые из них даже сидят без работы ввиду отсутствия сырых материалов [364] (не надо забывать, что в противоположность, например, мануфактуре Гобеленов в Бове платилось и в 1796 г., как и раньше, поштучно, а не поденно). Директор и администрация кантона Бове за своими подписями подкрепляют в особых заявлениях петиции рабочих и просят выдавать им часть заработной платы натурой, «хлебом, который они не могут себе достать». Рабочих в это время числилось на мануфактуре 32, причем они должны были содержать в общем 98 «ртов» (bouches) [365]. Всего: 8 — одинокие, 7 должны содержать 2 «рта», 2–3 «рта», 9–4 «рта», 3–5 «ртов», остальные — больше 5 «ртов». Рабочие домогаются, чтобы относительно них было сделано так, как уже сделано относительно рабочих на мануфактуре Гобеленов: чтобы правительство предоставило в распоряжение директора 100 квинталов хлеба и чтобы этот хлеб выдавался определенными рационами рабочим, жалованье которых соответственным образом оставалось бы в казне. Некоторое время правительство действительно решило выдавать каждому рабочему ежедневно определенное число фунтов хлеба, по 1 фунту на каждого члена семьи, но затем состоялось постановление [366] министра внутренних дел выдавать рабочим плату звонкой монетой или соответствующей ценности в размере трех четвертей платы 1790 г., и что кроме того для уплаты долгов, «которые были сделаны рабочими ввиду скромности их прежнего жалованья», каждому рабочему выдать единовременное пособие в размере двухмесячной заработной платы. Так как звонкой монеты все-таки для расплаты с рабочими прислано не было, то отныне (с начала термидора) плата выдавалась в соответствующих количествах mandats с таким расчетом, чтобы каждый рабочий получил за свою работу три четверти платы, какую получал в 1790 г. за эту самую работу, считая эту сумму в металлических франках. В отчете Камусса за термидор, например, мы видим две отдельные графы: в одной записано, сколько выдано каждому рабочему в мандатах, а в другой графе — какому количеству металлических франков выданная сумма соответствует.