Вместо с тем Директория, доживавшая свои последние дни, хотела по возможности помочь рабочим не только национальных, но и частных мануфактур, особенно ввиду предстоящего наступления холодного времени года; соображения при этом были, разумеется, чисто полицейские [271]; заботились об обеспечении спокойствия. Действительно, торгово-промышленный кризис летом и осенью 1799 г. был всеобщим. Министр полиции даже склонен был приписывать появление массы безработных не только экономическим причинам, но и проискам врагов республики и, признавая ужасающее положение рабочего класса, изыскивал наиболее целесообразный способ, как распределить скудные средства, отпущенные Директорией на поддержание промышленности [272]. Общий застой в делах, прекращение торговли с заграницей, полнейший ее упадок внутри страны, затруднения в денежном обращении — таковы были признанные современниками явления, характерные для экономической жизни страны осенью 1799 г. [273]. Что касается именно национальных мануфактур, то Директория в принципе была за возможную поддержку их между прочим и потому, что они в ее глазах являлись «прибежищем для национальной промышленности в эти трудные времена, которые не позволяют ей развиваться с успехом в частных мануфактурах», и содержать их представлялось нужным даже с жертвами, ибо они «дают рабочему классу средства работы и существования» [274] Но, признавая все это в теории, Директория была не в состоянии добыть для национальных мануфактур нужные средства, и безвыходное положение вещей продолжалось. Когда министр внутренних дел посетил Севрскую мануфактуру, рабочая делегация из представителей всех мастерских подала ему новую петицию, где говорят об утешительном для них значении его визита и во имя присущих министру внутренних дел гуманности и справедливости просят его помочь их беде [275]. Они указывали при этом на «наилучшие обещания», которые им делались, и, несмотря на которые, они даже не знают, когда им уплатят и сколько они получат. Министр ровно ничего не сделал для них и на этот раз, но изъявил дирекции полное неудовольствие, усмотрев признаки какой-то будто бы существующей на мануфактуре организации среди рабочих, вследствие того что петиция была ему подана выбранной специально для этой цели делегацией. «Я должен был быть удивлен, — писал он дирекции [276], — увидев под их петицией небольшое число подписавших, которые приняли название комиссии, выбранной мануфактурой (подчеркнуто в подлинном тексте — Е. Т. ). Не может и не должно существовать в заведении, хорошо управляемом, другой власти, кроме администрации, им управляющей, и индивидуумы, которые там работают, не могут образовывать какую бы то ни было корпорацию или комиссию». Министр прощает нарушение этого принципа ввиду тяжелых обстоятельств, но выражает вместе с тем уверенность, что дирекция обнаружит впредь твердость в соблюдении правил; он надеется также, что севрские рабочие не впадут в рецидив [277] и будут впредь исключительно заниматься своей работой, а заботу о своих интересах возложат на справедливость правительства и усердие дирекции. Министр приказывает, чтобы прошения направлялись от рабочих через начальников мастерских к дирекции, а от дирекции уже к нему, министру. Кроме этого выговора, мануфактура из министерства не получила ничего.

Спустя несколько дней после этого характерного письма министра внутренних дел произошел государственный переворот 18 брюмера, и Директория перестала существовать. Рабочие послали слезное прошение первому консулу Бонапарту, прося его распорядиться об уплате им задержанного жалованья [278]; они выражали надежду, что он осушит их слезы и вернет их к жизни. Прошение осталось без последствий, как и то, которое они подали новому министру внутренних дел Люсьену Бонапарту [279]. Они напоминали министру, что им не уплачено за 11 месяцев и что они в отчаянии. Они называют новых правителей «pères de la patrie, un gouvernement régénérateur» и т. д., не скупятся на изъявления преданности новому властелину Франции, но впереди их ожидал новый и очень жестокий удар. Новое правительство решилось на то, на что не решалось ни правительство Людовика XVI, ни Директория, и чего не хотел сделать Конвент: оно усмотрело необходимость с точки зрения экономии произвести массовое увольнение рабочих Севрской мануфактуры. 29 апреля 1800 г. начальник Bureau des arts — Costaz представил министру доклад, в котором излагал намеченные реформы [280]. Он предлагал уволить 156 рабочих (из 216) и назначить нового директора; к этому сводились главные пункты реформы, касавшиеся рабочих. Из уволенных прослужившие 20 лет на мануфактуре и достигшие шестидесятилетного возраста должны были получать пенсию от 200 до 500 ливров в год и квартиру при заведении (если раньше ею пользовались). Министр внутренних дел согласился произвести предложенную реформу и сделал это «с сожалением», побуждаемый необходимостью, как он известил о том дирекцию [281]. Пенсией воспользовалось всего 27 человек, остальные остались без куска хлеба. Изгнанные обратились с прошением к министру внутренних дел, где они говорят, что и до сих пор ели хлеб, политый слезами, а теперь у них отбирают его. Они смотрят на себя как на осужденных на смерть и просят, чтобы им хоть заплатили за 14 месяцев жалованье, которое они все время не получали [282], и говорят, что если им не уплатят, то остается только ждать смерти. Единственным протестом с их стороны является некоторая горькая ирония по адресу министра [283]. Министр на эти просьбы отвечал только, что изыскиваются средства и что впредь «никакой петиции, никакого рода просьбы или предложения» он не примет, иначе как непосредственно через дирекцию.

Еще в июне, когда уже новый директор (Brongniart) вступил в отправление своих обязанностей, рабочим не было уплачено за старые месяцы, и понадобилось несколько лет, чтобы привести финансы мануфактуры в более или менее устойчивое положение и расплатиться с долгами.

Со времени реформы, произведенной Люсьеном Бонапартом, среди документов, относящихся к Севрской мануфактуре, исчезают бумаги, которые могли бы пролить отчетливый свет на состояние рабочих. При Консульстве и Империи вообще рабочие национальных мануфактур уже почти не пишут прошений правительству [284], как они это делали в эпоху революции: местная администрация мануфактуры, по требованию Люсьена Бонапарта, должна была стать для севрских рабочих единственным органом, через который они могли сноситься с правительством; вскоре она получила вместе с тем такие широкие права, что, пожалуй, рабочим и не могло представиться нужды обращаться к министру. Директор Brongniart через несколько месяцев после своего водворения получил право своей властью увольнять рабочих, определять размер их жалованья и организовать вообще, как найдет наилучшим, работы в мастерских [285]. Все это, конечно, не могло не способствовать сокращению и даже в конце концов полному уничтожению всяких письменных сношений между рабочими и центральной властью.

В августе 1664 г. Людовик XIV дал по представлению Кольбера предпринимателю Hinard’y ряд привилегий на открытие «королевской мануфактуры» тканых шпалер в городе Beauvais (в Пикардии) [286]; истинным ее основателем таким образом считался Кольбер. Предпринимателю (Hinard’y) предоставлялись при этом многие льготы и субсидии, рабочие избавлялись от большинства податей и повинностей [287], казенные здания предоставлялись безвозмездно для помещения этого заведения. Привилегия давалась предпринимателям (а в случае неуспеха отнималась) королевскими lettres patentes. Предприниматель обязан был иметь по меньшей мере 100 рабочих в первый год своей привилегии и, постепенно увеличивая это число, довести численность рабочих через 6 лет до 600 человек. Если при этом предприниматель выписывал рабочих из-за границы, то ему уплачивалось из королевской казны по 20 ливров за каждого. Кроме того, на мануфактуре должно было находиться по крайней мере 50 apprentifs, за содержание и обучение которых король платил предпринимателю по 30 ливров в год. Проработав 6 лет в качестве apprentif’a и затем 2 года в качестве compagnon’a, человек должен быть принят без всяких обычных издержек в цех maîtres-tapissiers города Бове. Иностранцы же, 8 лет проработавшие на мануфактуре, натурализовались также без всяких издержек и хлопот со своей стороны. Целый ряд и других льгот должен был облегчить предпринимателю его дело. Несмотря на это, мануфактура пережила и в XVII и в XVIII вв. трудные моменты, и требование относительно количества рабочих никогда, по-видимому, и не было выполнено. С 1780 г. мануфактурой управлял в качество предпринимателя Menou, дела которого вначале шли хорошо. Он пользовался льготами, пожалованными мануфактуре со времени ее основания, а также денежной поддержкой, которая с 1737 г. производилась на счет казны под видом обязательной для королевского двора ежегодной покупки произведений мануфактуры в Бове по крайней мере на 20 тысяч ливров. Сверх того, предприниматель получал в виде субсидии 11 100 ливров в год. На предпринимателя ложились только расходы по покупке сырых материалов и расплата с рабочими: ежегодная поставка двору, субсидия и продажа частным лицам покрывали эти издержки. Революция внесла расстройство в дела предпринимателя, и он понизил расценку работы (в Бове работали посдельно). Дела его пошатнулись не только вследствие уменьшения спроса на предметы роскоши, но потому, что двор, находясь в затруднительных обстоятельствах, годами с 1787 г. задерживал уплату ежегодных субсидий. Рабочие, возмутившиеся понижением платы, приписали это одному заведующему работами мастеру, и «образовалось своего рода восстание» [288], вследствие которого мастер должен был бежать, и вернуть его уже побоялись, даже когда все успокоились. Рабочие подали петицию в Национальное собрание [289], прося разрешения вопроса, но, судя по тому, что лишь некоторые подписали его, особенно прочное единство действий среди рабочих даже и в этот момент не всегда было налицо, хотя в общем при этом столкновении (осенью 1790 г.) рабочие в Бове проявляли несомненную энергию.