— Если бы меня сегодня не выгнали из порта, поймал бы не меньше десяти килограммов рыбы, — посетовал Халиль, принимаясь за ужин. — В порту рыбы видимо-невидимо. И все жирная, увесистая. Но и кашалотов вроде Абу Рашида не меньше…

— Тебе всегда что-нибудь да помешает, — перебила его жена. — Всю жизнь, сколько тебя знаю, слышу эти «если бы да кабы». Все рыбаки обычно так говорят.

— Ты что, не веришь мне? Клянусь аллахом!

— Лучше не клянись! Оставь аллаха в покое до другого, более подходящего случая.

— Вот увидишь завтра сама, сколько рыбы принесу. Мне Таруси в Батране разрешил ловить. Была бы только погода хорошая.

В дверь постучали, и Халилю пришлось прервать свои прогнозы. Вошел сосед, тоже рыбак, с женой и ребенком. За ними пришел другой сосед, потом третий. Они останавливались у порога, снимали обувь, усаживались на циновках, обменивались приветствиями с хозяевами дома. Халиль каждый раз при появлении нового гостя вставал, протягивал руки и, осведомившись о его здоровье, снова возобновлял прерванный рассказ. И конечно, опять о рыбной ловле.

— Неужели у тебя нет другого разговора? Все поймал да поймал! — не выдержала жена, которой уже стало невмоготу слушать бесконечные байки Халиля.

— А что, тебе надоело про рыбу слышать? Ну ладно, поговорим о тебе. Ты ведь мой самый богатый улов. Таким уловом аллах только один раз в жизни награждает!

Все засмеялись.

— В самом деле, хватит о рыбе! Давайте лучше в картишки перебросимся, — предложил их сосед. — Садись, Халиль, напротив — моим партнером будешь.

— Избави тебя аллах, Халиль, от такого партнера. Он будет жульничать.

— А я уверен, он будет играть честно, — возразил Халиль. — И даже авансом готов его расцеловать.

Он встал и чмокнул своего партнера в лоб.

— Пусть этот поцелуй обяжет тебя играть хорошо! — сказал Халиль.

— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не лез ко мне лобызаться, — отстранил Халиля его партнер.^— Ведь от тебя так араком несет, что от одного запаха можно опьянеть или потерять сознание. Бедная женщина твоя жена! Как только она это терпит?

Жена Халиля, ничего не сказав, лишь закрыла глаза.

— Ну ладно, сдавайте карты! — скомандовал Халиль.

Играли молча. После игры Халиль, решив, очевидно, взять реванш за долгое молчание, стал рассказывать о своей службе в армии.

В начале войны он записался добровольцем в Восточную армию[9]. Когда спросили о его специальности, Халиль сказал, что работал поваром. Ему поверили и приставили к одному французскому офицеру. Чтобы угодить своему хозяину, Халиль в свободное от службы время ходил ловить рыбу. Сам получал удовольствие и хозяина радовал. Тот даже прощал за это его неосведомленность в кулинарии. Халиль так много ловил рыбы, что французский офицер сам ел вволю и приятелей своих снабжал. К Халилю относился он довольно снисходительно. Не прощал только одного — пьянства. Однажды он, рассердившись на Халиля, отправил его на стрельбы. Но с полигона его прогнали, там он показал свою полную непригодность к военной службе. В ответ на команду «огонь!» он кричал «слушаюсь!», вызывая тем самым громкий смех у солдат и улыбку у офицера. В конце концов офицер отослал его обратно. «Иди, — говорит, — и сиди дома. Солдат из тебя не получится. Лови лучше рыбу да кухарничай».

— Здорово ты его обвел вокруг пальца! — похвалил Халиля сосед.

— Это что! Своего хозяина потом я еще лучше обвел. Приносит он как-то двух зайцев. Говорит: «Приготовь, я друзей на обед пригласил». Я их ободрал, почистил, вымочил и положил на блюдо, а сам ушел на базар. Возвращаюсь, а зайцев нет — коты, видно, сожрали. Что делать? Не сносить, думаю, мне головы. Надо что-то придумать. Открываю окно и зову котов полакомиться кишками рыб. Они тут как тут, от рыбы никогда не откажутся. Ну, я схватил парочку и под нож. Потом почистил, приготовил как полагается и подаю их на стол гостям. После обеда гости разошлись, а я бормочу хвалу аллаху, что все так благо получно обошлось. На следующий день мой хозяин, офицер, спрашивает: «А куда же ты девал зайцев, Халиль?» У меня аж душа ушла в пятки. Отпираться, думаю, бесполезно. Признался я ему откровенно и рассказал все, как было на самом деле. Офицер рассмеялся и говорит: «Я сразу догадался, что эго кошачье мясо. Очень вкусное. И впредь готовь мне его!» «Ну вот, — подумал я, — приобрел еще одну специальность — живодера…»

— Да, Халиль, врать-то ты здоров, ты в самом деле мастер на все руки! — посмеивались гости. — Признавайся, сколько же у тебя профессий?

— Профессий у него много, — заметила жена, — да толку мало — трезвым редко бывает.

Халиль покосился на жену и безнадежно махнул рукой:

— Трезвым или пьяным, тебя ведь все равно не переспоришь. Вот если бы за каждое твое слово хотя бы монетку давали, можно было бы вообще не работать. Эх, и разбогатели бы мы!

Февраль был на исходе. Солнце уже припекало по-весеннему. С утра стояла ясная и тихая погода. Казалось, весь мир был залит солнечным светом и даже само море нежилось в теплых лучах солнца.

Таруси сидел на корме фелюги «Умм ас-Саад», любуясь с моря скалами, среди которых его кофейня выглядела так естественно, будто стояла здесь века. Фелюга плавно покачивалась на легкой зыби. Море еле слышно плескалось о ее борта. Вода была так прозрачна, что видно было, как сновали мелкие рыбешки, которые даже радовались тому, что шторм наконец утих, море стало спокойным и они могут теперь погреться в солнечных лучах на его поверхности, подплыть поближе к берегу и заглянуть в мелкие заливчики, где всегда есть чем поживиться и полакомиться.

Необыкновенно чистой и прозрачной была сегодня вода — можно было увидеть и более крупную рыбу, которая держалась глубже, а в отдельных местах даже дно просматривалось. Оттуда били невидимые ключи, о которых можно было догадываться по поднимающимся наверх маленьким пузырькам, кругами расходившимся на поверхности моря. Косяки непуганой рыбы, уверенной в своей безопасности, близко подплывали к бортам фелюги и как бы нехотя огибали ее.

Таруси бросил в воду несколько крошек хлеба. Рыбешки наперегонки бросились на корм. Они то набрасывались все сразу на один какой-нибудь кусочек хлеба, терзая и толкая его в разные стороны, а то вдруг ни с того ни с сего оставляли его и маленькими стайками устремлялись к другому куску. Легко и стремительно они носились в воде, образуя сотни кружочков и маленьких омутов, которые спиралями расходились на поверхности воды. Как гадалка читает извилины на ладони или астролог видит в расположении звезд то, что скрыто для других, так и Таруси видел в море сразу всю вселенную, наблюдал жизнь во всем ее величии и многообразии. Вся гамма красок окружающего мира отражалась в море, эти краски играли на чешуе рыб, переливаясь всеми цветами радуги.

Только здесь, в море, Таруси дышал полной грудью, и он с радостью открывал ее ветру. Его худощавое смуглое лицо со шрамом на правой щеке, с горящими глазами, с острым орлиным носом, вся его ладная, плотная фигура с широкими плечами и узловатыми сильными руками преображалась, когда он вдыхал запах моря. Он чувствовал себя снова капитаном, твердым, бесстрашным, целеустремленным, готовым к любым трудностям и неожиданностям, которые всегда подстерегают в море. Время, конечно, на все накладывает свой отпечаток. Оно оставляет свой след и на лице человека, но, пока он жив, оно бессильно погасить тот внутренний огонь, который делает лицо человека одухотворенным и потому особенно красивым. Точно так же волны моря, ударяясь о твердые скалы, шлифуют и полируют их, хотя не могут сделать мягкими и податливыми.

Абу Мухаммед, сидя на краю обрыва и расправляясь со своим завтраком, не сводил восхищенного взора с Таруси, невольно перебирая в памяти бесчисленные рассказы моряков об этом смелом и благородном человеке, который, сам никогда не теряя веры в свои силы, вселял такую же веру и в других. Многие моряки, выброшенные волею судьбы на берег, впадали в уныние и отчаяние. Увидев сорванный парус, они опускали руки. Но не таков был Таруси. Он изменился на берегу только внешне — стал более замкнутым и молчаливым, словно боясь дать волю чувствам, которые могли бы исказить его образ, образ бесстрашного и веселого капитана, который хранили в своей памяти моряки, когда-то ходившие с ним в плавание.