Таруси долго ворочался с боку на бок, не в силах заснуть. Воспоминания о прожитой жизни, о всем, что пришлось пережить, передумать и перечувствовать за эти годы, возбуждали нервы, будоражили кровь. Казалось бы, он далеко уже не юноша, а в нем все еще бушуют страсти. Очевидно, это потому, что он старался сдерживать их в молодости. И вот с годами они все настойчивее напоминают о себе. Чем дальше, тем труднее становится ему владеть своими чувствами. Такие люди, как он, стареют только внешне, для других, сами же они чувствуют себя до конца дней своих молодыми. В такие вот часы бессонницы, когда воспоминания раздувают, казалось, давно уже потухшие угли, распаляют их и при свете все ярче разгорающегося пламени воспламеняют фантазию, один за другим начинают воскрешаться в памяти видения прошлого — события, встречи, увлечения. Когда-то маленькие, потухшие костры чувств вдруг раздуваются в огромный пожар, неуемное пламя которого грозит сжечь тебя заживо.

За годы вынужденной стоянки у скал Батраны Таруси не раз погружался в воспоминания. В них он находил утешение и поэтому дорожил прошлым больше, чем настоящим. При виде уплывающего вдаль судна он, мысленно следуя за ним, переносился в те далекие дни, когда бороздил море из края в край в поисках приключений, интересных встреч и волнующих свиданий с женщинами, ожидавшими его почти в каждом порту. Может быть, эта мимолетная и непостоянная любовь и была ему наградой за его преданность морю. Море представлялось ему как некий собирательный образ всех женщин, которых он знал в портах. Именно поэтому, очевидно, он тосковал по нему больше, чем по любой женщине. И уж если быть до конца откровенным, то настоящую любовь он питал, наверное, только к морю, а к женщинам чувствовал лишь минутное влечение. Любую из них он мог забыть и не вспоминать. А о море он помнил всегда. В этих воспоминаних он черпал силу и веру в то, что его мечты рано или поздно сбудутся и он опять соединится с морем. Это произойдет обязательно. Он вынесет все трудности, преодолеет все препятствия, стоящие на его пути, но в конце концов достигнет своего. И вот он у желанной цели! Сколько лет он ждал этого момента? Гораздо дольше, чем предполагал. Было трудно? Да, трудно. Но он выдержал. И не просто выдержал. Он жил и боролся. Не гнул ни перед кем спину. Не вешал носа. Шел с высоко поднятой головой. Не трусил, не паниковал. А если закрадывалось минутное сомнение, он не давал перерасти ему в отчаяние. Черпал силы опять же в своей твердой вере в конечную победу. Нет, он не считал дней. Если узник, осужденный на многие годы, попав за решетку, начнет считать дни, он изведет себя, станет неврастеником и выйдет из тюрьмы надломенный и обессиленный. Другое дело, если узник, выглянув через решетку в тюремный двор, увидит там какое-нибудь деревцо или кустик и начнет наблюдать за ним. Он заметит, что оно растет. Растет очень медленно. Ему некуда спешить. Оно просто живет. Вот так должен жить и он. Не считая дней. И тогда он не заметит, как они пройдут. Наступит день, когда свобода постучится к нему в дверь и он выйдет на волю.

Свобода постучала в дверь Таруси. Он может выйти на волю и шагать в свое будущее. В то будущее, которое он себе рисовал, о котором мечтал. Его терпение и вера вознаграждены. Награда всегда приходит к тому, кто, не думая о ней, смело идет к своей цели, не страшась борьбы. Так было с ним, когда он, ни о чем не думая, бросился в разбушевавшееся море, чтобы спасти фелюгу Рахмуни. Он боролся сначала за свою жизнь, потом — за жизнь Рахмуни, боролся из последних сил, веря, что он выйдет победителем. И он победил. Он верил в свою победу, когда торговал в кофейне, верил, что снова станет капитаном. И вот награда. Завтра он может начать новую жизнь. Таруси не имеет права упускать такой случай. Жизнь одна, и каждый прошедший день не возвращается. Он уходит безвозвратно. Безвозвратно может уйти и этот долгожданный момент, если он им не воспользуется.

Мысли роем копошились в его мозгу. Таруси бросало то в жар, то в холод. Он никак не мог уснуть от нахлынувших на него самых противоречивых чувств. Он был обеспокоен и счастлив. Испытывал радость и в то же время тревогу, страх. Вдруг счастье выскользнет из его рук? Нет, теперь он его не упустит. Завтра же с утра примется за дело!

На следующее утро Таруси, придя в кофейню, пригласил Абу Мухаммеда вместе выпить кофе. Они сели за столик под навесом. Таруси предложил Абу Мухаммеду закурить и даже сам свернул ему сигаретку.

«Старик и не подозревает, какой я ему сюрприз приготовил, — улыбнулся про себя Таруси. — Погоди, услышишь, так от радости подпрыгнешь».

Когда кофе был выпит, а Абу Мухаммед по-прежнему оставался в неведении, Таруси решил, что настал подходящий момент преподнести ему этот сюрприз. И он рассказал Абу Мухаммеду о своих планах. Кофейню он продает, сам возвращается в море и его, Абу Мухаммеда, берет с собой.

— Вот видишь, Абу Мухаммед, — заключил он, — пробил и наш час! Можешь радоваться. Теперь тебе не нужно будеть день и ночь хлопотать в кофейне, вертеться как белка в колесе, угождать каждому пьянице и выслушивать его оскорбления и брань. Отныне ты вольная птица. Увидишь свет. Побываешь в дальних странах, о которых раньше и не слышал. Встретишься с новыми людьми. Узнаешь, как они живут, и забудешь про свою прошлую проклятую жизнь. Будешь плавать со мной. Хочешь — считай себя капитаном и хозяином судна, хочешь — моряком. Все тебя будут уважать. Ты будешь моей правой рукой. Сначала, может, не все пойдет гладко. В первом плавании почти каждого тошнит и мутит. Но это ничего. Я тебя научу, как избавиться от головокружения и от тошноты. Главное — никогда не надо оглядываться назад. Смотри всегда вперед — по ходу судна или по сторонам. А лучше всего заняться какой-нибудь работой. Возьмем с собой рыболовные снасти. Будешь ловить рыбу. Что твоя душа пожелает, то и бери. Хочешь — мой правый глаз, хочешь — левый!

— Пусть лучше твои глаза остаются при тебе целыми и невредимыми, сын мой, — ответил Абу Мухаммед без всякого восторга и, как показалось Таруси, даже с раздражением.

«Вот тебе и раз, — недоумевал Таруси, глядя на нахмурившегося вдруг Абу Мухаммеда. — Я думал, старик обрадуется, бросится меня поздравлять, благодарить. А он сидит мрачнее тучи. Кажется, эта новость его только расстроила».

— Что же ты молчишь, Абу Мухаммед? — спросил наконец Таруси. — Или ты что-то сказал, а я не расслышал?

— Ты ведь знаешь, ты для меня самый близкий человек. Я один-одинешенек на всем белом свете. Нет у меня ни семьи, ни родственников, ни друзей. Я буду всегда с тобой, до самой смерти. И умру, так знаю, что ты пойдешь за моим гробом и бросишь горсть земли в мою могилу. Я благодарю аллаха, что он связал мою судьбу с твоей…

— Э, ты что-то не ту песню запел, Абу Мухаммед. С чего это ты вдруг о смерти заговорил? Ты что, не хочешь идти со мной в море? Ну чего молчишь?

— Не знаю, что и сказать… Я, конечно, рад за тебя: твоя мечта сбылась…

— Значит, ты не хочешь плыть со мной? Что ж, я неволить тебя не стану. Поступай как знаешь. Можешь оставаться на берегу.

— Да я не о себе думаю, о кофейне. Что будет с ней?

— А что тут мудрить? Продадим — и дело с концом. Мне сейчас как раз деньги нужны — должен внести свою долю за судно.

Абу Мухаммед еще больше нахмурился. Он многое мог бы сказать Таруси! Спросить его, например: а ты все хорошо продумал? Вдруг и это судно потонет, как затонула «Мансура»? Что тогда будет с нами? Где найдем угол, чтобы приткнуться? Неужели ты с легким сердцем можешь отдать чужому человеку нашу кофейню, которую построил своими руками на голой скале? Вложил в нее столько труда? Ну, хорошо, ты уплывешь. А я? Как мне быть? Неужто на старости лет людям на смех моряком заделаться? Какой из меня моряк? Мое дело — кофейня. С утра до вечера тружусь в ней. В кофейне даже и сплю. Другой жизни я себе не представляю. А ты лишаешь меня этого? Зачем ты хочешь разрушить мой дом? Укоротить мою жизнь? Неужели ты в самом деле думаешь, что из меня может получиться моряк и я могу на склоне лет скитаться по свету?