Естественно, Таруси, как гостеприимный хозяин, угощал Надима у себя в кофейне бесплатно, категорически отказываясь получать с него деньги. Надим, не желая, чтобы Таруси терпел убытки, прибегал к различным уловкам — дескать, они оба тут гости у Абу Мухаммеда и поэтому вправе взаимно угощать друг друга. Иногда он заранее, как будто случайно, захватывал чего-нибудь по дороге. В другой раз спрашивал разрешения у Таруси послать за чем-либо Абу Мухаммеда, щедро одаряя его при этом деньгами.

— Я же не лезу в карман за деньгами, когда ты меня угощаешь, — говорил Надим. — Я знаю, что эту чашечку кофе ты подаешь от чистого сердца. Почему же я не могу чем-нибудь угостить тебя в свою очередь от чистого сердца? Если же ты откажешься, я обижусь и больше не буду к тебе приходить… Мы ведь с тобой выступаем на равных.

Их отношения и в самом деле строились на равных началах. Правда, сам Таруси не искал встреч с Надимом, но и от его приглашений провести вместе вечер обычно не отказывался — более того, принимал их с радостью. Если же Надим или кто-либо другой не вытягивал его в город, он с еще большим удовольствием проводил время, сидя на берегу моря. Сколько бы ни было в городе приятных для него соблазнов, но море все равно притягивало его сильнее. Разве может что-нибудь сравниться с ним? С его мерным дыханием? С его убаюкивающими песнями, которые словно и предназначались только ему одному? Таруси мог часами, сидя на стуле перед кофейней, слушать эти песни, следить за игрой волн, уноситься мыслями в бескрайние морские дали, оставаясь лишь телом привязанным к своей кофейне на скалах Батраны…

Таруси с Надимом вышли из кофейни и сели за столик у самого края скалы. Абу Мухаммед принес им сюда наргиле и кофе. Солнце на горизонте уже начинало медленно погружаться в воду. Вечер был не по-зимнему теплый. Будто охваченный пожаром, сливающийся с морем багряный край неба обещал и на завтра хорошую погоду. Волны неслышно касались берега, лениво набегая на скалы. Из чашек поднимался щекочущий ноздри, возбуждающий и в то же время успокаивающий запах кофе. Но Надим, казалось, ничего этого не замечал. Он все еще был во власти охватившего его гнева, с трудом его сдерживал. Чтобы скрыть свои истинные чувства и не дать Таруси повода заподозрить, что его хотят натравить на Абу Рашида, Надим решил прекратить разговор о порте и перевел его на другую тему.

— Ну как, — спросил он, — к тебе все еще наведываются люди из полиции и таможенники?

— Бывает, заглядывают… Но я на них не обращаю внимания. Совесть у меня чиста — чего мне их бояться? Слушать радиопередачи никто не запрещает. К тому же Берлин сейчас молчит. Контрабандой уже почти никто не занимается. Но они все равно по привычке сюда приходят. Выполняют волю Абу Рашида. Но мне нет никакого до них дела. Я даже не поднимаюсь им навстречу.

— А ты гони их отсюда! И если кто попытается оскорбить тебя, скажи мне, я их и на пушечный выстрел не подпущу к кварталу Шейх Захир. Пусть только попробуют сунуть нос, мы им так его прищемим, что совсем без носа останутся!

— Ну зачем же так? Я и сам в силах постоять за себя. Хорошая палка всегда под рукой. Ею здорово можно остудить горячие головы.

«Пожалуй, самое время напомнить Таруси о его врагах в порту, — подумал Надим. — Пусть бы он еще проучил парочку наемных головорезов Абу Рашида. Без них Абу Рашид как без рук. Тогда и рабочие в порту, и моряки перестали бы его бояться…»

— А ты не собираешься побывать в порту? — спросил Надим как бы между прочим.

— Почему бы нет? Мне никто не может запретить появляться там, когда я хочу. Многие из капитанов — мои друзья. А матросы, так те меня все знают. Даже сам начальник порта приглашал посетить его. И Абу Рашид мне тоже всегда приветливо улыбается. Вежливо со мной здоровается, заботливо расспрашивает о моих делах. Всячески пытается пронюхать, не собираюсь ли я вернуться в море.

— А ты в самом деле думаешь еще вернуться в море? — поинтересовался Надим, забыв, что он уже не раз задавал этот вопрос.

— Обязательно.

— Когда же?

— В свое время, — уклончиво ответил Таруси.

— А почему бы тебе уже сейчас не заняться разгрузочными работами? Купил бы несколько баркасов…

— Это занятие меня не прельщает.

— Не хочешь связываться с Абу Рашидом? Боишься стать его конкурентом?

— Не боюсь, а не люблю я этого, конкуренцию там всякую. Не по мне все это. Я хочу быть капитаном, а не маклером. Вернуться и плавать в море, а не в порту ловить рыбку в мутной воде.

Надим промолчал. Мечты Таруси не совпадали с его планами. Что ему с того, если Таруси будет плавать в море, а Абу Рашид будет по-прежнему хозяйничать в порту? Вот если бы он стал конкурировать с Абу Рашидом, тогда ему и можно было бы помочь. Надим ничего не пожалел бы — и денег бы ему одолжил, и помещение помог арендовать, и баркасы купить.

— Как ты думаешь, не поехать ли нам вечером в ресторан к Ярко? — заговорщически подмигнув, предложил Надим, чтобы переменить тему разговора.

— Что ж, можно поехать и к Ярко, — согласился Таруси.

Абу Мухаммед, увидев, что они поднялись, мигом убрал все со стола и, как обычно, получил от Надима щедрый бакшиш. Ахмад побежал вызывать пролетку.

— Что-то я не вижу Абу Хамида? — спросил Надим, когда они уже сели в пролетку. — И у нас, в Шейх Захире, он давно не появляется.

— Я тоже давно его не видел, — ответил Таруси. — Наверное, от полиции скрывается.

— А за что они его преследуют?

— Не знаю… Вроде всех, кто симпатизировал Германии, уже выпустили. А его до сих пор разыскивают.

— Где же он прячется?

— В Шахэддине, где же еще?

— Ты бы послал за ним кого-нибудь. Пусть ко мне придет. И передай ему, чтобы никого не боялся. Я думаю, что с ним счеты сводят люди из Национального блока, он всегда их ругал.

— Не знаю. Ведь Исмаил Куса тоже из блока, а уж он-то его закадычный друг.

— Исмаил — известный пройдоха. Он и нашим и вашим. А Абу Хамид до сих пор, наверное, его не раскусил. Поэтому никак и не решится с ним порвать.

— А зачем тебе-то понадобился Абу Хамид?

— Уж не ревнуешь ли ты? — засмеялся Надим, хлопнув Таруси по плечу. — Мне нужны союзники, — сделавшись вдруг серьезным, добавил он. — Разве ты не слышал, что Национальный блок хочет наложить свою лапу и на Шейх Захир, нанести нам новый удар! Ну ладно, мы еще посмотрим, кто кого!..

Халиль Арьян на следующий же день после того, как его выгнали из порта, пришел поделиться своей бедой с Таруси.

В порту к Халилю подошли парни Абу Рашида и без обиняков сказали ему, чтобы он немедленно убирался восвояси и чтоб они его здесь больше никогда не видели. Сначала Халиль подумал, что они его разыгрывают. Человек он был безобидный, тихий, никогда никому зла не причинял и врагов вроде не имел. Но парни очень ясно дали понять ему, что они вовсе не шутят, пригрозив, что выкупают Халиля в море, если он появится хоть раз в порту. Халиль попытался было тоже пригрозить им, что пожалуется на них Абу Рашиду. Парни осыпали его отборной бранью и сказали, что он может жаловаться кому угодно. Раз он посещает кофейню Таруси, в порту ему делать нечего.

Таруси молча выслушал Халиля. Он сразу понял, в чем дело: Халилю запретили рыбачить в порту из-за него. Теперь его долг — помочь Халилю, то есть принять вызов, брошенный, в сущности, ему.

— Приходи завтра, — сказал Таруси. — Что-нибудь придумаем. Будешь ловить рыбу в Батране.

Халиль медленно побрел в город. Солнце уже зашло, когда наконец он продал свой небогатый улов и с несколькими монетами в кармане направился домой. По дороге Халиль заглянул в винный погребок Тауфика. Попросил налить стаканчик арака, который тут же залпом осушил. Арак будто огнем обжег ему горло. Халиль невольно поморщился. Внутри тоже вдруг стало горячо.

— Не родился еще тот человек, который мог бы меня провести. Готов поклясться, Тауфик, чем угодно, что этот арак из смоковницы, а не из винограда, — сказал он, наверное чтобы как-то объяснить выступившие на глазах слезы.