И все же Таруси поборол это искушение и, поблагодарив капитана, предпочел остаться на берегу с моряками. Он с удовлетворением отметил про себя, что капитан, видно, послушался старика и распорядился поставить подпорки и натянуть покрепче веревки, чтобы судно не накренилось в левую сторону.
— Так, так, ребята, — подбадривал Абу Хамид моряков и рабочих. — Еще немного — и все будет готово!
Буксир опять запыхтел, забил своими лопастями, поднимая со дна песок и вспенивая вокруг себя воду. Трос натянулся, задрожал. Лица у всех стали серьезными и напряженными, как перед решающей атакой. Капитан с видом полководца последний раз окинул взором берег, напоминавший сейчас поле боя. Вроде бы все готово к последнему броску. Нужно только дать сигнал — и все сразу придет в движение, и судно, проделав последний отрезок своего земного пути, соединится с морем. Эта маленькая, всего в несколько шагов, узкая полоса была сейчас для судна именно тем рубиконом, преодолев который оно попадало сразу из царства суши в царство моря.
Капитан резко махнул рукой…
Что-то пронзительно заскрежетало, заскрипело. Огромная деревянная глыба, неуклюже возвышавшаяся на берегу, стронулась с места, немного накренилась и вдруг с неожиданной легкостью врезалась в морскую гладь, обретя сразу и грациозность и изящество. Таруси ласково хлопнул ладонью по корме судна, будто лошадь, отправляющуюся в дальнюю и трудную дорогу. Буксир, поплясав еще немного на месте, медленно стал набирать скорость, волоча за собой только что окунувшееся в море судно. Впереди и сбоку шныряли рыбачьи фелюги и лодки. Какой-то пароходик протяжно загудел, приветствуя своего нового собрата. Моряки, толкавшие судно, быстро попрыгали в лодки и налегли на весла. Позади нового судна оставалась светлая широкая полоса — след от первого морского рейса.
А в это же самое время рыбаки, разбившись на две команды, взялись за перехваченные узлами концы невода, который огромной подковой изогнулся в море, и, упираясь ногами в рыхлый песок, начали медленно сходиться. Мокрые освобождающиеся концы каната, словно две большие змеи, извивались под ногами рыбаков, которые, все более сгибая подкову невода, шли навстречу друг другу, скандируя в такт своим медленным шагам рыбацкую немудреную песенку: «Тянем-потянем, с рыбой не устанем!.. Тянем-потянем, богачами станем!»
Наконец две команды сошлись — весь невод на берегу. И не пустой. Запутавшись жабрами в ячейках сети, в нем билась и трепыхалась большая и маленькая, серебристая и золотистая рыба. Схватив корзины, рыбаки бросились собирать добычу. Сегодня им повезло — подвалило счастье. Недаром они поднялись еще до восхода солнца и трудились в поте лица почти до полудня.
Их труды оказались не напрасными, как это было вчера и позавчера. Сегодня они придут в свои семьи не с пустыми руками. Кусок хлеба обеспечен. Рыба, словно драгоценные камни, блестела на солнце, и ее чешуя переливалась всеми цветами радуги. От этого на берегу стало как будто еще светлее и радостнее. Лица рыбаков светились счастливыми улыбками. И все, кто стоял на берегу, тоже улыбались и радовались.
Но Таруси, проходя мимо рыбаков, на этот раз даже не остановился у их невода. С безучастным видом шел он вдоль берега, ничего не замечая вокруг. Спущенное на воду новое судно отплывало все дальше и дальше. Оно с первыми пассажирами совершит круг и вернется обратно в порт. Постоит несколько дней у причала, пока не набухнут как следует доски. Промочится, просолится, обживется в порту. На его палубе установят мачты, реи, приготовят паруса. Поднимут флажки, нарядят, как невесту, и снова выведут в море: плыви, мол, теперь в любую сторону великого царства моря.
«Неужели и я когда-нибудь буду иметь свое судно? — думал Таруси, бредя по берегу моря. — Неужели мне удастся еще испытать в жизни такое счастье?
Да, обязательно! Рано или поздно этот день настанет. Как и раньше, я буду стоять на капитанском мостике, вглядываясь в знакомую и всегда таинственную даль моря. Снова побываю и на Кипре, и в Александрии, и в Констанце. Встречу там своих старых друзей, вспомню с ними добрые старые времена, узнаю, как они живут и как думают жить дальше. Пусть только скорее кончится война. Продам свою кофейню… Нет, зачем продавать? Подарю ее лучше Абу Мухаммеду. Но он, наверное, не захочет оставаться один. Будет просить, чтобы я его взял с собой…»
Таруси улыбнулся, представив, какое будет растерянное лицо у Абу Мухаммеда, если он узнает, что остается в кофейне хозяйничать один.
«Нет, придется и его взять с собой», — твердо решил Таруси и быстрее зашагал в сторону Рамла, где его давно уже ждала Умм Хасан.
ГЛАВА 7
В углу кофейни, где расположились матросы Кадри Джунди, то и дело раздавались громкие крики и брань. Видно, опять не поделили выручку. Такие случаи редко обходятся без скандала. Абу Мухаммед слышал все, но ни один мускул на его лице не дрогнул — и не потому, что боялся схлопотать оплеуху, а потому, что Таруси строго-настрого приказал не вмешиваться никогда в чужие споры. А они происходили в кофейне чуть ли не каждый день. Еще в море матросы начинали делить предполагаемую выручку. Потом дележ переносился на берег, а окончательный расчет, как правило, производился в кофейне. Вот тут-то страсти накалялись и споры возникали из-за малейшего пустяка. Иногда шли в ход и кулаки. Но все это ненадолго — и моряки опять шутили и смеялись как ни в чем не бывало. А на другой день все повторялось сначала: уходили вместе в море, а не успевали сойти на берег, как опять затевали ссоры и драки. Чаще всего такие дебоши происходили в отсутствие капитанов. Правда, матросы Кадри Джунди не стеснялись своего капитана. Кадри Джунди не только не препятствовал, но даже всячески поощрял это. Он считал, что лучший досуг матросов — это потасовки. Иное дело — в море, там они недопустимы, особенно во время ловли. А на берегу — пусть себе потешатся вволю. Не беда, если и подерутся.
Он словно не слышал ни криков, ни ругани, ни брани. Пожалуй, все это даже нравилось ему, ласкало его слух, щекотало нервы. Во время скандалов он мог полностью отдаться своему любимому занятию — сосать мундштук наргиле, громко булькая водой.
Ему доставляло огромное удовольствие в промежутке между двумя затяжками бросить в этот жужжащий рой несколько слов — подлить масла в огонь. Он никогда не пытался рассудить или разнять поссорившихся. Наоборот, он их подзадоривал. Словом, вел себя не как капитан, а как сторонний наблюдатель.
Но на сей раз ссора принимала, кажется, опасный оборот. Ахмад попытался разнять матросов, но не тут-то было.
— Не суйся ты, Ахмад! — закричал Абу Мухаммед. — Пусть сами разбираются! Только не здесь, а на улице!
Но голос Абу Мухаммеда потонул в общем гаме. Моряки повскакали со своих мест, опрокидывая стулья. Полетели на пол чашки, наргиле. Теперь в кофейне не было равнодушных. Все галдели, шумели. Одни пытались урезонить, другие сами лезли в драку. Разнять дерущихся было невозможно; удалось, правда с горем пополам, все же вытолкнуть их из кофейни. Через некоторое время, когда подошло людей побольше, дерущихся все же разняли. Один за другим, смущенные, с виноватым видом, они возвращались в кофейню. Пытаясь хоть как-то загладить свою вину, дружно принялись расставлять опрокинутые стулья, подбирать осколки разбитых чашек.
— Не трогайте ничего, оставьте все как есть! Таруси придет полюбуется. Заодно представит вам счет, — кричал на моряков Абу Мухаммед.
— Зачем, Абу Мухаммед, поднимать лишний шум? — сказал пожилой моряк. — Ну, каемся, попутал бес, поскандалили немного — с кем не бывает. А сейчас все надо привести в порядок. То, что разбили, я готов оплатить.
— Ишь какой богатый! — огрызнулся Абу Мухаммед. — Всех денег ваших не хватит, чтобы возместить ущерб, который вы нанесли кофейне… Мое дело сторона, я расскажу Таруси все, как было. Он хозяин, пусть и разбирается.
— Ты только посмотри, какая грязь кругом! Увидит Таруси, тебе тоже не поздоровится, — воскликнул Ахмад. Под глазом у него красовался синяк.
