— Ты никогда не говорил ничего подобного.

— Я был мальчишкой. Считал, что подобные признания — чушь. Что ты только посмеешься. Разве взрослые люди говорят такие вещи? Они говорят: "Я хочу тебя" — и этого достаточно.

— Но сейчас ты так не считаешь?

— Я изменился, Ева. — Рек снова посмотрел на летное поле, раскинувшееся у их ног, уставленное космическими кораблями всех видов. — Мне уже все равно, что обо мне думают. А смех — не самое страшное, что приходится переживать…

Она шагнула к парапету и тоже посмотрела на летное поле.

— Который из них твой?

Рек покачал головой, не глядя на нее.

— Отсюда его не видно. Но если хочешь, — он снова повернулся к ней и внимательно посмотрел прямо в глаза, — я могу показать тебе. Если пойдешь…

На этот раз она отвела взгляд, спрятав ореховые глаза под густыми ресницами. И качнула пышной прической.

— Я здесь с мужем.

Почему-то он сразу подумал: "Конечно! Я так и знал!". Но от этого не стало приятнее.

— Очередной банкир? — Он сам удивился той степени горечи, что вылилась в эти два слова.

— Нет! — Ева тут же взглянула на него, позволив язвительной улыбке чуть скривить идеально подкрашенные влажной помадой губы. — Промышленник. Очень богатый, — упредила она очередной вопрос Река.

Теперь ее глаза светились вызовом. Совсем как тогда, шесть лет назад. Когда они только познакомились. Ева действительно не изменилась. Но возможно, изменился Рек. Потому что не принял ее вызов. Вместо этого он подобрал с земли сумку и закинул лямку на плечо.

— Я рад за тебя, Ева, — сказал он спокойно. — Надеюсь, теперь ты по настоящему счастлива.

Ева кивнула.

— Надеюсь, ты тоже, — сказала она. И улыбнулась.

Датч расставил по клетчатой доске белые и черные фигурки.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, не поднимая головы.

Рек уже минут десять расхаживал по кают-компании туда-сюда. А вчера вечером вообще вернулся сам не свой, вручил На-Ле сумку с покупками и, отмахнувшись от всех расспросов, улез чинить трансформаторный блок.

— У Златова новые проблемы? — предположил Датч.

— Нет, — неохотно ответил Рек. Но потом перестал бродить из стороны в сторону и сел на диван напротив. — Я вчера встретил одну старую знакомую, — признался он.

Датч вопросительно поднял бровь. Но Рек снова ушел в размышления.

— Твоя очередь играть белыми, — напомнил старший Дагвард.

Младший рассеянно передвинул первую попавшуюся пешку.

— Я видел Еву, — сказал он наконец.

Датч внимательно посмотрел на брата.

— Интересно, — признался он. — Об этой Еве я за пять лет слышал от тебя десять слов. И половина из них — повторение ее имени.

Рек спрятал нос в ворот мохнатого белого свитера и некоторое время сосредоточенно разглядывал шахматную доску. Потом поднял голову.

— Вряд ли я могу рассказать о ней что-то связное, — решил он. — И вообще, разве кто-то на свете способен рассказать связно о своей первой любви?

— Не знаю, — честно признался Датч. — А это действительно была любовь?

— Только не смейся! — предупредил Рек.

— Да я серьезен, как на маневрах, — без улыбки сообщил Датч.

— Вот тогда и рассуди, что это было, — решил младший Дагвард. — Только мне придется начать не с Евы.

Датч передвинул фигуру и посмотрел на брата.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Мне нужны люди поопытнее.

— Я работал испытателем на полигоне и знаю, как устроены эти железные штуковины с электронными мозгами, — спокойно сказал Рек. — Если понадобится — обойдусь без вас.

Сказано было негромко, к тому же жилистый и подвижный комиссар уже устремился куда-то, перестав интересоваться новичком. Он мгновенно вернулся обратно.

— Что ты сказал?

Гектор Ледермен переменил свое решение и предпочел взять Река себе в напарники.

— Я буду спокойней спать, если парень вроде тебя будет под присмотром, — категорично заявил он.

Рек без возражений сел за управление тяжелого полицейского флаера и они помчались по искусственным улицам марсианской столицы.

— Ты действительно работал испытателем?

Рек кивнул, на полной скорости плавно огибая круглое здание-колонну, которое всем своим массивом держало свод крыши, громко именуемой здесь "небом". Центральные марсианские улицы достаточно широки, чтобы двигаться по ним в четыре полосы. И почти по всей своей протяженности оставляют много свободного пространства между поверхностью и "небом" для движения летающих объектов. Сложно только на перекрестках, потому что все боковые проходы — это скорее многоэтажные тоннели в толще города. Чтобы попасть на нужный уровень, надо взлететь и не промахнуться мимо своего "этажа". Иначе придется двигаться до следующего перекрестка. Соображения дорожной безопасности предписывают пилотам не поворачивать в обратную сторону и не менять своей полосы внутри тоннеля.

На Марсе всевозможные флаеры и ховеры почти целиком вытесняли обычный наземный транспорт. Слишком много времени надо потратить на то, чтобы взобраться с одного уровня на другой по сети сложных заездов и спусков. Марсианские города изначально строились настолько компактно, что колонистам пришлось ввести особые правила, которые предписывали оставлять определенное количество пространства и обеспечивать таким образом достаточное количество воздуха, чтобы человеческие существа могли обходиться без кислородных баллонов. Для этого же предпочтение отдавалось машинам с мощными фильтрами или вообще на электромоторах. А вентиляционные шахты, которые тянулись по всей толще городов и сходились у комплексов по переработке марсианской атмосферы, добавляли хитростей в это царство человеческого рационализма и фантазии.

Запутанные улицы и сложносоставные переезды из одного квартала в другой, как объемный лабиринт, притягивали именно кажущимся отсутствием логики. На самом деле логика была и Рек с Датчем быстро разобрались в ней, чем гордились очень сильно. Уже через месяц житья на Марсе юные Дагварды руководили собственными родителями на улицах, всегда безошибочно указывая, в какой именно проход надо двигаться чтобы попасть к тому или иному магазину, станции общественного транспорта и множеству подобных полезных объектов. Спустя тринадцать лет, ведя полицейский флаер, Рек совершенно машинально следовал по назначенному маршруту, не заглядывая в мелькавшие на экране сбоку знаки и предупреждения. Для него в этом не было необходимости.

— Смотри, куда летишь, — потребовал его новый командир минут через пять, убедившись, что Рек игнорирует автопилот. — Не надо доказывать мне, какой ты крутой.

Рек удивленно покосился на начальника.

— Я не доказываю. Это очень простой маршрут.

— Простой?!

Рек подумал, что вероятнее всего, инспектор Ледермен недавно на Марсе и еще не привык к тому, как здесь все просто. Поэтому решил пояснить.

— Если улица идет под сорок пять градусов влево и вверх, значит, через три километра она выведет на горизонтальный штрек.

— И что? — уже с некоторым интересом спросил его новый начальник.

— Воздуховоды здесь по правую руку, если считать от центра. — Для убедительности Рек указал куда-то на другую сторону улицы. — Значит, мы летим по направлению движения воздуха. Мимо двадцатого проезда не промахнемся. — Рек пожал плечами. — Это же очевидно.

Ледермен покачал головой.

— Грамотный! И долго ты тренировался?

— В чем?

— В езде по городу.

Рек пожал плечами в очередной раз.

— Да я еще в детстве понял, что здесь все подчиняется схеме вентиляции.

Гектор Ледермен не стал тогда признаваться, что все равно ничего не понял. Но про себя твердо решил изучить эту самую схему и докопаться до логики своего молодого помощника.

Двадцатый проезд кишел народом и транспортом по всей своей протяженности. Многоуровневую схему движения поддерживали свисающие со сводчатого "неба" автоматические регулировщики всех видов, начиная от обычных световых и кончая инфракрасными, подающими сигналы прямо в электронные мозги автопилотов проносящихся мимо машин. Рек уверенно завел флаер в нужный поток, не прозевав освободившееся всего на мгновение окошко для маневра. Полицейские машины могли использовать пустые воздушные коридоры, предназначенные для ремонтных бригад и другой обслуживающей город техники. Узкие, ничем конкретно не ограниченные воздушные эшелоны, поддерживались свободными только благодаря инфракрасным сигналам регулировщиков, бдительно следящих за тем, чтобы необходимое на случай чрезвычайных ситуаций пространство оставалось свободными.