Накануне им выдали наганы, как личное оружие. И вот Фруза предложила произвести «пристрелку» наганов. Она выбрала троих, самых смелых — Володю и Илью Езовитовых и Марию Дементьеву, привела их в кустарник возле шоссе и организовала засаду. Огонь открыли по первой же машине, которая шла, набитая гитлеровцами. Вреда врагу не причинили, а сами едва унесли ноги, когда немцы, остановив машину, бросились окружать кустарник.

Крепко тогда досталось от комиссара. Но и она сама поняла, что нельзя напрасно рисковать, растрачивать силы и энергию на мелочи.

И все‑таки нетерпение ребят она понимает. У них уже есть тол, мины, оружие. А им все говорят: не спешите, подождите. Когда же им поручат настоящие, боевые дела?

Ее размышления прервал осторожный стук в окно. Фруза насторожилась. Стук повторился. Что случилось? В том, что это пришел связной партизан, Фруза не сомневалась. Но почему домой? В последнее время с целью предосторожности все задания оставлялись под валуном, возле маяка, который комсомольцы прозвали «партизанским дубком». Значит, что‑то важное.

Внимательно слушает она короткий и четкий приказ. И с каждым словом связного Фрузу охватывает все большее волнение. Наконец‑то! Как долго и как нетерпеливо она и ее товарищи ждали этого дня! И вот приказ: им поручают на шоссе Витебск — Полоцк уничтожить мост.

— Партизанам стало известно, что этими днями по шоссе пройдут колонны автомашин с важным военным грузом, — сообщила Фруза, собрав возле маяка членов комитета. — Мы должны задержать немецкий транспорт. А когда у взорванного и сожженного моста соберется много машин, ударят партизаны. Действовать надо осторожно, чтобы не выдать себя и не провалить весь план. Это же наше первое боевое задание.

Вечером, когда стемнело, пятеро комсомольцев собрались в кустарнике недалеко от деревни Зуи.

— Пошли. Пробираться будем друг за другом, на небольшом расстоянии, — говорит Фруза.

Первым на знакомую тропу вышел Володя Езовитов. Прошел несколько метров, осмотрелся, прислушался. Вокруг тишина. Наполовину прикрытая тучей, едва серебрила полевую дорогу луна.

За Володей шли Женя и Илья Езовитовы, Федя Слышанков. Замыкала шествие Фруза. Комсомольцы обошли болото, пригнувшись, пошли по топкому лугу. Вот и Ловжанский ров. Еще несколько десятков шагов — и смельчаки у реки. Над головой огромной крышей чернел настил моста. Мост охранялся. Действовать надо было очень осторожно и смело.

Володя и Федя тихо пробрались под мост, облили керосином несколько бревен, заложили мину замедленного действия. Почти одновременно вспыхнули два огонька, которые через мгновение разрослись в багровое пламя.

Комсомольцы бегут через ров, переходят вброд речку и останавливаются только в кустарнике возле Зуев. Здесь они чувствуют себя в безопасности.

— Горит! — любуется огромным пламенем Володя.

Затаив дыхание, все молча следят за пылающим мостом.

И вот взрыв! Мост рухнул. Фруза всматривается в лица друзей, но в темноте они кажутся одинаковыми. Девушке хочется узнать, о чем думают комсомольцы теперь, после своей первой диверсии.

— А все же жаль, — неожиданно, будто рассуждая вслух, говорит Федя. — Красивый был мост! Строили всей деревней…

— Ну и ошалеют же фашисты! — воскликнул Женя.

Фашисты действительно ошалели от неожиданного удара.

По приказу коменданта к месту пожара и взрыва была послана специальная команда. Но спасти мост уже было нельзя. Ничего не дали и поиски диверсантов.

Так начались будни комсомольского подполья, полные борьбы, риска, дерзости.

Как‑то Нина Азолина, работавшая в комендатуре, сообщила, что из Витебска приехал какой‑то важный чиновник, зондерфюрер Карл Борман, который интересуется действиями партизан.

— Завтра он возвращается назад, — сказала Нина.

— Видимо, готовится карательная экспедиция, — мелькнула догадка у Фрузы.

— Может, он, этот зондер, что‑нибудь важное везет. Нельзя ему дать вернуться, — сказал Володя Езовитов.

Он вопросительно посмотрел на Фрузу. А она несколько минут молчала, раздумывая над Володиным предложением, потом, раздельно произнося слова, проговорила:

— Хорошо. Действуй! Только будь осторожен.

Теперь она знала, на что способен этот находчивый парень. Ему можно поручить самое смелое, самое рискованное дело.

Ночью Володя незаметно пробрался через окно в сарай, где стояла автомашина приезжего фашиста, подложил мину замедленного действия под сиденье. И утром, едва только блестящий «оппель–капитан» выехал за Оболь, машина вместе с зондерфюрером и тремя офицерами, которые его сопровождали, была разнесена взрывом мины.

Комсомольцы заметили, что все воинские эшелоны подолгу стояли на станции Оболь. Здесь заправляли паровозы водой. Это было не случайно: на перегоне Полоцк — Витебск партизаны уничтожили все водокачки. Обольская была единственная уцелевшая. Сообщили об этом в партизанский отряд и получили приказ уничтожить водокачку.

В отряде изготовили специальную толовую шашку в виде куска антрацита и переправили ее Фрузе.

Кому же поручить эту операцию? Ведь пробраться к водокачке нелегко. Она охранялась днем и ночью.

Фруза собрала товарищей, чтобы посоветоваться с ними, вместе продумать план диверсии.

— Я возьмусь, — после недолгого размышления сказала Нина Азолина, — мне это удастся сделать легче, чем кому-нибудь другому.

— Правильно, — одобрила Фруза. — Как‑никак Нина работает в комендатуре, ее знает охрана.

На следующий день, размахивая кожаной сумочкой, Нина отправилась вместе с помощником коменданта лейтенантом Миллером замерять запасы угля у водокачки и, выбрав удачный момент, бросила толовую шашку в груду угля.

Через два дня водокачка взлетела на воздух. Целую неделю, пока устанавливали временный насос, паровозы заправлялись водой ведрами. Много эшелонов, спешивших к фронту, надолго застряло на станции.

Однажды комиссар отряда предупредил Фрузу о своем приходе и приказал в определенное время собрать комитет. Комсомольцы поняли, что на этот раз их ждет какое‑то важное задание. И они не ошиблись.

— Как вы думаете, — начал Маркиянов, — какие предприятия Оболи работают на врага?

— Льнозавод, кирпичный! — раздались голоса.

— Правильно. На Обольский льнозавод поступает лен не только из Витебщины, но и из Смоленщины. А что такое лен? Это же стратегическое сырье. А знаете, куда идет кирпич? На строительство укреплений! Вы раньше били по военным целям, — говорил комиссар, — а теперь придется ударить и по этим, будто бы мирным, объектам. Уничтожить нужно и электростанцию, которая обеспечивает энергией гарнизон, железнодорожный узел, а также вывести из строя технику торфозавода. По–моему, ударить лучше всего одновременно.

Предложение комиссара зажгло подпольщиков. Тщательно и детально продумали они план каждой операции.

Наступило 3 августа 1943 года. Рано утром, едва только проснулась деревня, Фруза вышла из дому. Прошла метров двадцать проселочной дорогой и оглянулась. У порога стояла мать, провожая ее тревожным взглядом.

Фруза помахала рукой и как‑то озорно улыбнулась. Эта улыбка словно говорила: «Ну, что ты, мама, тревожишься? Ведь не в первый раз и, будь уверена, не в последний»…

Да, Марфа Александровна хорошо помнит, как, так же озорно улыбнувшись ей на прощание, шла Фруза обольским большаком, неся в деревенской кошелке буханку хлеба, бутылку молока и два детских платьица. В той буханке был вырезан мякиш и заложена спецмина для взрыва водокачки. И еще несколько раз ее дочь носила в обольский гарнизон мины в хлебе. Вот и на днях — для Ильи Езовитова.

И хотя все обошлось хорошо, материнское сердце не обманешь: на очень большой риск идет Фруза.

Но, волнуясь за дочь, старая колхозница и не подозревала, что беда была почти уже рядом. Это случилось в тот первый раз, когда Фруза несла мину для взрыва водокачки. На большаке она наткнулась тогда на немецкий патруль. Предупредив возможный обыск, девушка поспешила объяснить: «Майн фатер арбайт станция Оболь. Вот я ему и несу обед». Один из немцев ткнул пальцем в кошелку и, наткнувшись на платьица, только заметил: «Кляйне киндер, паненка». «Так, кляйне киндер, пан офицер!» — поддакнула Фруза.