П а п а: Прекрасно! Прекрасно! Живо, епископ, пиши: девять золотых. А вы поднимите бокалы, провозгласите прощение всем священникам, готовым платить.
Все гости наполнили свои бокалы и крикнули хором:
— Absolutio! Dispensatio![15]
П а п а: Я вижу, что должен придать смелости остальным. Они в эту минуту больше думают о монахинях, чем о моей выгоде. Епископ Ферара, пиши: за тонкую содомию{92} — двенадцать золотых, за грубую — пятнадцать, все равно, будь ты мирянин или священник. Думаю, что на эти деньги я смогу содержать всю мою кавалерию, и предвижу, что значительная часть выплачиваемого жалованья вновь вернется ко мне.
Х о р: Absolutio! Dispensatio! Прощение всем содомитам, тонким и грубым!
О д н а из м о н а х и н ь: Эй, что же это такое? А о нас никто не думает? Святой отец, разве только у нас нет прав на ваше отцовское милосердие? Прошу вас, назначьте тариф и на наши грехи, чтобы мы могли спокойно их совершать.
А л е к с а н д р: Верно, дочь моя! С вами обойдутся не хуже, чем со священниками. Сейчас я дам тебе доказательство моей папской милости. Пиши, епископ: прощение каждой монахине за плотский грех, с кем бы она его ни совершила, будь то с братом, кровным родственником или духовником, в монастыре или вне его, прощение с сохранением права занимать любую монастырскую должность — девять золотых. Ты довольна?
Монахиня поцеловала ему руку.
Х о р: Absolutio! Dispensatio!
Д р у г о й е п и с к о п: Дальше! Прощение и отпущение грехов каждому священнику, открыто содержащему наложницу, — пять золотых.
Л у к р е ц и я: Как все это пошло, избито, обыденно! Слушайте меня! Прощение всякому христианину, который спит со своей матерью, сестрой или другой родственницей, — пятнадцать золотых.
Х о р: Absolutio! Dispensatio!
Фауст, который страшно злился, так как эта сцена была новым триумфом дьявола, крикнул, желая уязвить Борджа, громовым голосом:
— Прощение всякому убийце своего отца, матери, брата или сестры— три золотых!
П а п а: Э! Нет, друг мой! С какой это стати вы оцениваете убийство ниже, чем плотский грех? Не забудьте, что первое уменьшает число людей на земле, тогда как второе — увеличивает!
Ч е з а р е Б о р д ж а: Святой отец, он не хочет высокой ценой отпугивать людей от убийства.
П а п а: Согласен.
Д ь я в о л: Постойте, господа! Я позволю себе заметить, что в таком случае бедный люд будет лишен блага ваших отпущений и прощений. Значит, он недостоин сладкого утешения церкви и безвозвратно погиб как для этой жизни, так и для будущей. Вы этого хотели?
Х о р (с громким хохотом). Пусть погибнут все, у кого нет золота! Бедные отправляются в ад и без этого утешения церкви!
Чезаре: Слушайте! Я назову неистощимый источник. Душа вора, укравшего даже церковное имущество, может быть спасена, если он отдаст в кладовые Ватикана третью часть украденного.
Х о р: Прощение грабителям церквей и всем ворам, которые будут делить добычу с папской курией!
П а п а: Ты открыл золотую жилу, Чезаре! Пиши, епископ! Все идет великолепно!
Ф а у с т: Дальше, господа! Прощение всякому, кто занимается колдовством и заключает союз с дьяволом. Во что вы оцениваете такой грех?
П а п а: Сын мой, этим не обогатишь папской казны. Дьявол не понимает своей выгоды, его зовут напрасно.
Ф а у с т: Святой отец, не пытайтесь малевать черта! Назначайте цену.
П а п а: Ввиду редкости случая — сто золотых!
Ф а у с т: Вот они на тот случай, если опыт мне удастся! Пишите мне индульгенцию и пойте хором!
Х о р: Прощение тому, кто вступит в союз с дьяволом!
Епископ Ферара принялся писать.
Д р у г а я м о н а х и н я: Святой епископ, раз уж вы пишете индульгенцию чернокнижнику, так составьте заодно и мне — вы знаете, за что. Возьмите мои четки. Клянусь моей святой покровительницей, они стоят пятнадцать золотых, так что мне еще останется и на будущее.
Ферара составил индульгенцию для Фауста, и папа ее подписал.
Д ь я в о л: Уверены ли вы, ваше святейшество, в том, что сатана придаст значение такому клочку бумаги?
Великий инквизитор вдруг вытащил руку из-за корсажа аббатисы, сердито вскочил и крикнул заплетающимся языком:
— Что? Что такое? Это пахнет ересью! Где атеист, осмелившийся произнести такое святотатство?
Папа тихо приложил указательный палец к губам дьявола и сказал:
— Кавалер! Это государственная тайна. Не касайся ее, не то ты погибнешь, и я не смогу спасти тебя даже в интересах папского престола.
Чтобы угодить папе и заодно успокоить свою совесть, все присутствующие вытащили кошельки. Ферара позвал еще нескольких писцов; индульгенции были написаны, и каждый выбрал себе подходящую, сообразуясь, конечно, с тем, как он собирался провести остальную часть ночи. Никогда еще столь гнусные грехи не совершались с более спокойным сердцем.
На другое утро Ферара ди Модена переписал этот тариф начисто, дал его напечатать[16] и позаботился о его тайном распространении среди христиан.
16
Чезаре Борджа не забыл слова, которое он дал своей сестре. Альфонсо Арагонский был убит на пороге дворца гонфалоньера, куда он был приглашен на маскарад. На это празднество собралась вся римская знать, чтобы увидеть представление, посвященное будущим победам Чезаре, сочиненное по его собственному повелению в предзнаменование будущих успехов. Вскоре после этого Чезаре отправился со своим войском в поход, и несколько месяцев спустя дьявол выкрал у папы из кармана письмо, которое дал прочитать Фаусту. Чезаре писал:
Святой отец!
Целую ноги вашего святейшества. Счастье и победа сопровождали меня — я веду их за собой, как рабов. Я надеюсь, что теперь Чезаре достоин своего имени, ибо и я могу сказать: «Пришел, увидел, победил»{93}. Герцог Урбинский попал в западню, которую я для него устроил. На основании грамоты вашего святейшества я попросил дать мне артиллерию под предлогом того, что иду войной на ваших врагов. Ослепленный всеми знаками милости, которые мы ему оказывали, он прислал мне через одного дворянина свое письменное согласие. Пользуясь этим поводом, я отправил в Урбино несколько тысяч солдат, которые по моему приказанию овладели городом и всей страной. К сожалению, сам герцог, как только до него дошли слухи о происходящем, бежал, но влиятельное и опасное семейство Монтефельтро{94} поплатилось за него; я велел уничтожить весь их род. Затем под Камерино ко мне примкнул вместе со своими войсками одураченный Вителоццо{95}. Я обманул Чезаре ди Варано, пообещав, что на выгодных условиях позволю ему очистить Камерино, а сам штурмовал город в тот момент, когда ди Варано{96} был занят перепиской условий капитуляции. Я надеялся одним ударом прикончить всю семью, но, к сожалению, отец ускользнул из моих рук. Обоих сыновей я велел задушить и льщу себя надеждой, что горе отправит старика вслед за ними. Вскоре после этого я ушел из Камерино, а Паоло Орсино. Вителоццо и Оливеротто вместе с их войсками отправил в Синигалью{97}, которую они по моему указанию штурмовали, чтобы собственной рукой вырыть себе могилу. Я был уверен, что все наши враги пойманы в очень тонко сплетенные сети, и послал моего верного Микелотто с его молодцами вперед, распорядившись, чтобы каждый из них по моему знаку схватил одного из наших врагов. Я двинулся в путь; эти дураки вышли навстречу, чтобы выразить мне свое почтение; свои отряды они, как я и хотел, оставили позади. Обласкав, я повел их в город, и когда мои солдаты напали на их обезглавленные полки, Микелотто и его люди схватили каждый свою жертву. Так я стал властелином земель и замков, принадлежавших ранее тем, кого мы соблазнили, пообещав им помощь в борьбе. На следующую ночь я велел всех их задушить в тюрьме. Микелотто, которому я это поручил, со смехом рассказывал мне, что Вителоццо молил только об одном — чтобы его не умерщвляли до тех пор, пока ваше святейшество не даст ему отпущения грехов. Пусть мне теперь еще раз скажут, что власть над людьми — это искусство. Как только ваше святейшество справится с Орсини и остальными, я точно так же, не ожидая, пока от вас придет отпущение грехов, отправлю вслед за первыми Паголу, герцога Гравинского и других{98}. Надеюсь, что мой отчет убедит ваше святейшество, что я достоин венца, так как завоевываю его храбро и умно. Еще раньше я взял Фаэнцу вместе с ее государем Астором, прелестным десятилетним мальчиком. Он будет жить до тех пор, пока это будет доставлять мне удовольствие; клянусь, что никогда еще завоеватель не получал в качестве трофея такого очаровательного Ганимеда{99}, и если бы сластолюбивый Юпитер еще царствовал, у меня были бы основания бояться опасного и сильного соперника. Если в Рим явится венецианский генерал Каррачиоли, прекрасную жену которого я подобрал в дороге и которая теперь, чередуясь с Астором, услаждает меня после трудов, то поручите его брату моего Микелотто. Я слышал, что этот генерал поднял большой шум, а так как человек он горячий, то его месть следует предотвратить. Венецианцы слишком хорошо понимают свои интересы, чтобы из-за него поссориться с нами. Шум оружия не помешал мне позаботиться и о моей сестре. Посланец старшего сына герцога д’Эсте находится в пути, чтобы от его имени заключить с нею брак, и я надеюсь присутствовать при их переговорах. Мы теперь избавились от Колонна, Орсини, Сальвиати, Вителоццо и всех наших опасных врагов. Уничтожим теперь еще дом Эсте и Медичи. Людовика XII, как и его предшественников, заставим истощить свои силы в Италии. Кто же еще посмеет тогда подняться против Борджа? Целую ноги вашего святейшества и пр. и пр.
Чезаре Борджа, гонфалоньер.
