Фауст был глубоко потрясен величием души отважного борца и немедленно отправился к министру, чтобы изобличить его в несправедливости и пристыдить. А дьявол уже прекрасно понимал, что в основе страстного свободомыслия доктора Робертуса коренятся совершенно иные чувства.

Министр их сразу же принял. Горячо, смело и свободно говорил Фауст об ужасном положении доктора Робертуса и о благородстве его убеждений. Он указывал, как сильно может повредить славе министра то обстоятельство, что в жертву деспотизму он приносит человека, которого некогда называл своим другом. Фауст дал ему понять, как легко у каждого человека может возникнуть мысль о том, что министр руководствовался чувством личной мести, страхом и желанием освободиться от зоркого свидетеля своих действий.

— Если ваши действия справедливы, — прибавил он, — вам незачем его бояться, а если вы на самом деле человек такой, каким он изобразил вас, то этой казнью вы лишь подтверждаете справедливость его мнения о себе, и все увидят, что вы просто корыстолюбец и завистник, угнетающий своих сограждан.

М и н и с т р: Я вас не знаю и не спрашиваю, кто вы. Каков мой образ мыслей, вы можете увидеть из моего отношения к вашей навязчивости, вашим упрекам и обвинениям. Подумайте сами, имеете ли вы право говорить со мной таким образом, основываясь на одних только слухах и не зная общего положения дел у нас в стране. Я допускаю, что вами руководит только сострадание, и поэтому я вам отвечу. Я был и по-прежнему остаюсь другом доктора Робертуса и жалею, что в его лице должен передать в руки правосудия человека, который своими дарованиями мог бы быть полезен своему отечеству, если бы он не предпочел использовать их во вред ему. Я не стану доискиваться причин его заблуждений, — оставлю это на его совести. Я долго терпел его опасное безумие, но так как он волновал народ, о благе которого я обязан заботиться, так как он возглавил народное возмущение, то он должен умереть, как должен был бы умереть и мой собственный единственный сын, если бы он затеял нечто подобное. Не я, а закон осудил его, он знал этот закон и знал, какие последствия влечет за собою вооруженное возмущение. За свои действия я готов отвечать перед всем миром. Я думаю лишь о спокойствии и счастье народа, который когда-нибудь поймет, что именно я был ему отцом. Если вы не хотите судить только по первому впечатлению, то останьтесь здесь, и если через некоторое время вы сможете в несколько более скромной форме сказать мне что-нибудь полезное для моего народа и для меня, я всегда готов вас выслушать.

После этих слов, сказанных искренне и твердо, министр удалился. В растерянности Фауст не мог сразу найти слова для ответа и, только уходя, спросил дьявола:

— Кому же из них я должен верить?

Дьявол пожал плечами, так как во всех случаях, которые были полезны аду, а следовательно, Фаусту и вообще всем людям приносили вред, он делал вид, что не знает, как ответить.

Ф а у с т: Стоит тебя спрашивать! Я последую голосу своего сердца! Человек, столь близкий мне по убеждениям, не должен умереть.

Если бы Фауст знал наших молодых апостолов свободы^{45}, он не ошибся бы в докторе Робертусе. Но для него это явление было более новым, чем для нас.

Утром, когда должна была состояться казнь, Фауст отправился вместе с дьяволом на площадь и дорогой сообщил ему свое решение. Палач занес уже топор над головой доктора Робертуса, стоявшего на коленях с искаженным от муки лицом. В это мгновение осужденный вдруг исчез. Дьявол унес его по воздуху за пределы этого государства. Выполняя волю Фауста, он дал ему много денег и с радостью отпустил его на все четыре стороны. Дьявол отлично знал, как доктор Робертус использует и свою свободу и деньги. Народ восторженными криками приветствовал исчезновение осужденного, поверив, что сам господь бог спас его любимца. Гордясь своим благородным поступком, Фауст вторил этим крикам.

После этого Фауст и дьявол отправились в княжество*** и явились ко двору. Поверь, читатель, что не из трусости я не называю имени немецких государей и вельмож, действующих в моем повествовании[11]. Я не делаю этого потому, что тайные мотивы их поступков слишком часто противоречат показаниям лживых, невежественных и льстивых историков, и люди, охотно поддающиеся обману, может быть стали бы сомневаться в достоверности открытых мною тайн.

Скоро спутники достигли столицы государя, который прославился на всю Германию как образец мудрого, добродетельного и справедливого монарха, истинного отца своих подданных. Сами подданные, правда, не всегда готовы были вторить этим похвалам, но ведь не родился еще тот государь, который сумел бы угодить всем. Это общая притча всякой политики, и, как все притчи, она чаще может сделать дурного правителя еще более дурным, чем научить хорошего мудро выполнять свои тяжкие обязанности.

Благодаря своему богатству и светским манерам Фауст и дьявол быстро нашли доступ ко двору. Фауст смотрел на князя глазами человека, ум которого, в силу заранее установленного отношения, уже настроен определенным образом. Для того чтобы превратить эту предвзятость в убеждение, достаточно было одного только внешнего поведения князя. Он оказался, или, вернее, на самом деле был, человеком прямым и откровенным; он старался нравиться и как бы невольно привлекать сердца, умел быть приветливым, не роняя при этом своего достоинства, и обладал тем холодным юмором, который всегда внушает безотчетное уважение, причину коего мы обычно не стремимся себе объяснить. Повсюду он действовал с таким достоинством, проявляя столько деликатности и такта, что даже самый опытный глаз лишь с трудом мог бы отличить в его поведении заученное, искусственное и деланное от естественного. Фауст, которому редко доводилось общаться с людьми светскими, умеющими подчинить свой природный характер политической хитрости, наблюдая за государем, пришел к выводу, что перед ним — идеал. Пробыв некоторое время при дворе и думая, что он сумел уже распознать всех вельмож, он вступил однажды вечером в нижеследующий разговор с дьяволом.

Ф а у с т: Эти дни я умышленно не хотел говорить с то бой о государе, но теперь я льщу себя надеждой, что понял его, и решаюсь сказать с уверенностью, что молва не лгала. Итак, я надеюсь заставить тебя признаться, что мы нашли то, что ищем.

Д ь я в о л: Фауст, я вижу, куда ты клонишь. У тебя странное представление о дьяволе. Но об этом в другой раз. Твой государь на самом деле превосходный малый. Но я ничего не скажу тебе о своих наблюдениях, так как сегодня вечером я выведал у министра кое-какие сведения о предстоящих событиях, которые дадут тебе возможность наглядно убедиться в великих достоинствах этого государя. А до тех пор можешь лелеять свой идеал. Скажи мне теперь, какого ты мнения о графе Ц., его любимце?

Ф а у с т: Проклятие! Это единственное обстоятельство, которое меня смущает. Этот человек — лучший друг государя, а вместе с тем он скользок, как угорь, которого невозможно удержать в руках, и изворотлив, как жена, задумавшая изменить мужу. Но, может быть, положение, которое он занимает при дворе, заставляет его скрывать и маскировать свою душу, чтобы всем, кто любит цепляться за фаворитов, не было за что ухватиться?

Д ь я в о л: Скрывать свою душу? Фауст, неужели ты думаешь, что человек, так старательно прячущийся от всех, может иметь душу, которая не боялась бы яркого дня? Не верь человеку, у которого рассудок, ловкость и расчет так подавили и иссушили все естественные чувства, что у него не осталось даже следов природных инстинктов и душевных порывов. Если все, что кипит и действует в каждом из нас, уже не отражается на вашем челе, в ваших глазах и движениях, — значит, вы утратили свой природный облик и стали самыми опасными животными на земле, уродами, которых утонченнейшая культура ума создает в последней вспышке сладострастия.