— На сегодня достаточно. — Абернети отложил перо. — Спасибо, что рассказали мне свою историю.

Кейт торопливо вытирала глаза платком.

— Если джентльмены не возражают, я бы хотела немного отдохнуть в своей комнате.

— Ну, разумеется, — в один голос объявили оба джентльмена и, так как Кейт встала, тоже поднялись со своих мест.

Когда герцогиня вышла из комнаты, Джеймс снова опустился на стул и, скрестив руки на груди, посмотрел на Абернети.

— Вы думаете, она говорит правду?

На лице адвоката не отразилось ничего. Сняв очки с носа, он аккуратно сложил их и убрал во внутренний карман сюртука.

— Это не мое дело — решать, говорит она правду или лжет, милорд. Мое дело защитить ее. И я намерен осуществить это. Со всей решимостью.

— Я понимаю, но все же? Что вы думаете? — настаивал Джеймс, не спуская с адвоката внимательных глаз. Черт подери, он начинает говорить, как Лили. Но Абернети профессионал и в проницательности ему не откажешь. Джеймс хотел услышать его мнение.

Абернети не спеша собрал бумаги и убрал их в портфель. Поднялся и направился к двери, но, прежде чем подойти к ней, он повернулся к Джеймсу.

— Я думаю, если то, что она говорит, неправда, то она лжет чертовски искусно.

Его разбудила музыка. Проникновенные звуки «Лунной сонаты» Бетховена доносились из бального зала. Какое-то время Джеймс прислушивался, опираясь на локоть, затем, стряхнув остатки сна, встал с постели. Набросив темно-зеленый халат, он затянул потуже пояс и направился на второй этаж.

Кейт сидела за фортепьяно, пара свечей едва освещала ее лицо. Закрыв глаза, она полностью погрузилась в музыку.

Джеймс осторожно кашлянул.

— Вы так талантливы, — сказал он, эхо вторило его словам в пустом зале.

Увидев его, Кейт тотчас ошиблась нотой и перестала играть.

— Милорд!

— О, пожалуйста, не останавливайтесь. — Джеймс подошел ближе, понимая, что на ней нет ничего, кроме ночной рубашки и надетого поверх нее халата. — Это прекрасно! — воскликнул он, не будучи уверен, о чем говорит — о музыке или о ней самой в этом шелковом халате, с роскошной копной волос, свободно спадающих на плечи. В свете свечей ее лицо казалось не просто красивым, а волшебным.

— Простите, что разбудила вас, — вполголоса произнесла Кейт, виновато опуская голову. — Никак не могла заснуть. Я надеялась, что двери закрыты и музыки не будет слышно.

Подойдя к пианино сбоку, он уперся плечом в инструмент и встретился с ней глазами.

— На самом деле, я очень чутко сплю, боюсь, меня не трудно разбудить. — Джеймс улыбнулся. — Кроме того, я всегда рад услышать Бетховена. Особенно эту вещь.

— Это моя любимая, — призналась Кейт и покраснела, что придало ей еще больше очарования. — Я не играла с тех пор, как меня арестовали. В Маркингем-Эбби я обычно играла каждый день.

— Кажется, ваша светлость, вашу жизнь там нельзя назвать счастливой? — сдвинув брови, поинтересовался Джеймс.

Глаза Кейт вспыхнули.

— Пожалуйста, не обращайтесь ко мне «ваша светлость».

— Я заметил вчера, что вы попросили об этом и адвоката Абернети. Вам не нравится ваш титул?

Она покачала головой, и золотистые локоны рассыпались по плечам.

— Нет, и никогда не нравился.

— Почему? — Он удивленно приподнял брови.

— Это отвратительный титул. Как будто бы я лучше, чем кто-то другой. Ваша светлость. Ваша светлость. Ваша светлость.

— И все же я не понимаю. — Джеймс продолжал внимательно вглядываться в ее черты.

— Я не герцогиня, — прошептала она, встречая его взгляд глубокими озерами своих глаз. — Я — простая девушка, которая вышла замуж за герцога.

Джеймс понимающе кивнул. Почему-то это имело для него смысл, и почему-то она не переставала удивлять его. До того, как они познакомились, он ожидал, что она будет держаться высокомерно. Вместо этого она напоминала ему потерянную душу.

Кейт слегка тряхнула головой, словно хотела покончить с серьезностью их разговора.

— Я думаю то, что мы беседуем посреди ночи, полуодетые, это… против всяких правил… — Она взглянула на него, и ее щеки залились краской.

Джеймс заметил, что полы его халата разошлись, приоткрывая голую грудь. — Он улыбнулся, упираясь локтем в крышку пианино и подперев подбородок рукой.

— Кажется, немного поздно беспокоиться о правилах этикета. Но я готов согласиться, в нашем общении действительно нет ничего обычного.

Кейт покраснела еще больше, и Джеймс моментально пожалел о своих словах. Он выпрямился.

— Да. — Она робко улыбнулась, но отвела глаза. — Полагаю, вы правы.

Минуту-другую они молчали, потом Кейт заговорила снова:

— Можно я задам вам один вопрос, милорд? — Она сделала беспокойный жест руками.

— А сейчас вы едва ли правы. — Он снова улыбнулся. — Если я не буду обращаться к вам «ваша светлость», то и вы не должны говорить мне «милорд».

На ее лице вновь расцвела улыбка, и его сердце забилось быстрее.

— Я не знала, что и вам не нравится ваш титул.

— Мне нравится, — ответил он. — Но я настаиваю, если мы собираемся покончить с формальностями, то можем обращаться друг к другу по имени. Я не против, и если вы согласны, то….

— Да, разумеется, — кивнула она. — Можете звать меня Кейт.

— А вы можете звать меня Джеймс, — сказал он и поклонился.

— Прекрасно! Можно вас кое о чем спросить, Джеймс?

Ответом была улыбка.

— Я должен вам ответ, как я понимаю.

Оставив руки на клавишах, но не нажимая на них, Кейт спросила:

— Почему вы привезли меня сюда? В ваш дом, как я понимаю. У вас ведь много других поместий?

— Да, есть и другие. Несколько. Здесь и за городом.

Она закусила губу.

— Тогда почему вы не отвезли меня в какой-нибудь другой дом?

Джеймс облокотился о крышку пианино.

— В другом доме я не мог бы обеспечить вашу безопасность.

— Так вы привезли меня сюда, чтобы обеспечить мою безопасность? — нахмурившись, спросила Кейт.

— А вас это удивляет?

На этот раз она кивнула, локоны снова качнулись, и Джеймс с трудом удержался от того, чтобы не протянуть руку и не коснуться их, особенно того, что упал на щеку.

— Да.

— Почему? — спросил он.

— Я думаю, — она слегка пожала плечами, — вы поселили меня здесь, чтобы следить за мной. Быть уверенным, что я не сбегу.

— А вы хотите сбежать? — усмехнулся Джеймс.

Она покачала головой и расправила плечи.

— Нет, я готова принять свою судьбу.

Сейчас Джеймс мог разглядеть ее лицо. Она говорила правду. Он чувствовал это. Кейт действительно готова принять свою судьбу. Джеймс много думал о ней со дня их первой встречи, но нет, в ней не было и намека на трусость. Какова бы ни была ее вина, Кейт Таунсенд — смелая женщина. По-настоящему смелая. Ей присущ тот род смелости, который позволяет смотреть в лицо смерти. Тот род смелости, который помогал ей выстоять перед вероломством мужа, посмевшего привезти любовницу в дом. Та смелость, которая дала ей силы потребовать развода, смотреть в глаза обществу, не желая подчиняться его законам, и вести жизнь несчастливую, но соответствующую принятым правилам.

— Когда мы покидали Тауэр, вы сделали… — Она прокашлялась. — Я видела, как вы отдали честь стражнику.

Джеймс смотрел на пустой бальный зал. Она заметила и это? Какая же она внимательная, эта герцогиня. Она немножко напоминала… его самого. Джеймс повернул голову, чтобы лучше видеть Кейт.

— Когда я был еще очень молод, только-только окончил университет, я был произведен в офицеры и два года служил в армии.

Кейт не могла сдержать вздох удивления.

— У вас не было родного брата. Ваш отец, должно быть, беспокоился? Ведь вы единственный наследник.

Джеймс прикрыл рот рукой, пряча улыбку. Кажется, сейчас роли поменялись, и теперь он подвергается допросу со стороны герцогини. Прекрасная игра.

— Это правда. У меня не было ни братьев, ни сестер. Мой отец и я, мы… — Отвернувшись, он смотрел в темноту, подыскивая подходящее слово. — По правде сказать, мы чаще спорили, чем соглашались друг с другом. Включая и мое желание служить в армии.