— Иди к черту! — ответил Джонни.

— Я немедленно вернусь в постель, если ты не расскажешь мне, о чем идет речь, Джонни.

Джонни подошел к бару. Налил себе еще порцию. Закурил еще одну сигарету.

— Это началось пять лет назад, — заговорил он. — Девушка совершила самоубийство.

— Каким образом?

— Таблетки. Алкоголь. Их нельзя смешивать, понимаешь. Дело в том, что она сделала это в моем доме в Беверли—Хиллз. — На щеке у Джонни задергался нерв. Он отвернулся.

— Все, что касается тебя, тут же попадает в газеты, — заметил Куист. — Как же случилось, что я ничего не слышал?

— Вот об этом–то и пойдет речь, — объяснил Джонни. Он подошел к французским дверям, открывающимся на террасу, и посмотрел на реку. — Ее звали Беверли Трент — по крайней мере, таким был ее псевдоним, она назвала себя в честь города, бог знает, по какой причине. — Джонни отвернулся от окна и с усмешкой посмотрел на Куиста. — Девочка что надо.

— Одна из твоего гарема?

— Что ж, можно и так сказать, наверное.

— Так можно или нельзя так сказать?

— Мы с ней встречались пару раз, — пояснил Джонни. — Она не была моей страстной любовью до гробовой доски, да и даже на десять минут. Совершенно очевидно. Никаких технических приемов. Но я… что ж, я был или величайшей любовью в ее жизни, или же самым богатым мужчиной, которого ей удалось подцепить на крючок. Так или иначе, она хотела удержать меня. Но она мне надоела. Я предложил разойтись и больше не встречаться. Она закатила истерику, звонила мне посреди ночи, появлялась на студии, где я работал, в ресторанах, где я ел. Она закатывала мне сотни сцен. И наконец явилась на вечеринку, на которую не была приглашена, и покончила с собой в моей постели!

— Без твоей помощи?

— Ты сукин сын, — сказал Джонни.

— Надо как–то заставить тебя рассказать всю историю, — объяснил Куист. Его сигара догорела. Он, нахмурившись, посмотрел на нее и положил окурок в пепельницу.

— Я устроил вечеринку, — продолжал свой рассказ Джонни. — Это было мгновенное решение — экспромт. Кто–то сказал, что шампанское на самом деле не является алкогольным напитком: так, просто искрящаяся водичка. Говорили, что его можно пить без передышки. Вот я и предложил обеспечить всех шампанским. Тот, кто последним удержится на ногах, получит приз — тысячу долларов, чтобы поиграть в рулетку в Лас—Вегасе. Около двадцати молодых людей и девиц вызвались проверить, чем на самом деле является водянистое шампанское. Установили одно–единственное правило: мы наливаем по кругу всем и каждый должен выпить, прежде чем ему нальют по второму разу. Некоторые сошли с дистанции довольно быстро. — Джонни ухмыльнулся. — Поначалу это была приятная, дружеская компания. Потом появилась Беверли. Она уже была под градусом, закатила мне скандал из–за того, что ее не пригласили. Я сказал, чтобы она убиралась отсюда, но ей все было нипочем. Чтобы не затягивать эту сцену, я добавил хорошую порцию бренди в ее шампанское. Через два круга она, пошатываясь, удалилась. Я подумал, что ей стало плохо, но она не вернулась, тогда я решил, что нам просто повезло.

Вечеринка продолжалась до рассвета. Миленькая цыпочка, которая играла в каком–то телевизионном сериале, оказалась последней оставшейся в живых. Я вручил ей новенький, хрустящий банкнот в тысячу долларов, посадил в такси и отправил домой. Я еле держался на ногах от усталости. Прошел через разгром, оставшийся после вечеринки, и поднялся в свою комнату. Там, в моей постели, лежала застывшая, обнаженная Беверли. От холода, подумал я. Я был поражен. Ее одежда была разбросана по всей комнате на креслах и на полу. Сумочка валялась на столике рядом с кроватью, и я заметил в ней пустой пузырек из–под таблеток. Когда я подошел ближе, чтобы посмотреть, что это такое, то увидел лежавшую под сумочкой наспех нацарапанную записку. В ней была одна фраза: «Другого способа нет, но зато я уверена, что навсегда останусь в твоей жизни».

Внезапно я до смерти перепугался. Пытался нащупать у нее пульс. Его не было. Она была мертва. В пузырьке, вероятно, было не меньше пятидесяти таблеток. Бог знает, сколько она приняла. Достаточное количество, чтобы убить лошадь, как позднее сказал коронер.

— Коронер? Дело дошло до полиции? — быстро спросил Куист.

— Господи, если бы ты вел мой образ жизни, дружище, то понял бы мою реакцию! Я не был влюблен в эту девушку. Пока она была жива, меня влекло к себе ее тело, когда умерла, тело ее стало наводить ужас. Я только что закончил картину — «Нашумевший судебный процесс», помнишь? Это та, в которой я играл католического священника. Я вложил собственный миллион долларов в этот фильм. Попытался создать новый образ на закате своей жизни — старого добряка Джонни Сандза. Я видел заголовки газет. «Джонни Сандз организует оргию. Самоубийство девушки. Бывшая подружка» — и так далее, так далее. Великолепно для моего католического священника, великолепно для моего нового образа! Малышка Беверли намеревалась навсегда войти в мою жизнь, полный порядок!

То, что я сделал, дружище, было сделано в целях самозащиты. У меня была пара друзей, в преданности которых я не сомневался. Одного звали Луи Сейбол, он был голливудским агентом, который получал от меня комиссионные; другой — Макс Либман, адвокат, который вел некоторые мои дела, не связанные с шоу–бизнесом. Я доверял им, потому что они были моими друзьями. К тому же именно от меня зависела большая часть их доходов. Они приехали, и мы попытались составить план действий. Это оказалось достаточно просто. Мы кое–как одели Беверли и вынесли ее к машине, поддерживая с двух сторон, как будто она перепила. Если бы кто–нибудь увидел нас, то подумал бы, что мы просто помогаем человеку, который немного перебрал. Мы отвезли Беверли в ее квартиру в Лос—Анджелес. Было около пяти часов утра, воскресное утро, почти все еще спали. Нам повезло. Мы вошли в квартиру, воспользовавшись ее ключом, положили ее на кровать, оставили рядом с ней пустой пузырек из–под таблеток и уехали.

Прошло двадцать четыре часа, прежде чем обнаружили ее тело. Решение суда было однозначным: самоубийство — и, конечно, это было самоубийство. Не объявилось ни единого человека, который бы заявил, что видел, как ее привезли домой. Даже если бы нашлись такие свидетели, это не доставило бы крупных неприятностей. Она провела время на вечеринке, мы привезли ее домой. Мы не обязаны были говорить об этом, и мы молчали. Вздохнули свободно! Ко мне пришел полицейский. Кто–то из участников вечеринки упомянул, что она была там. Я рассказал копу, что она пришла на взводе, вскоре уехала. Это все, что мне известно, сказал я. Полицейский оказался правильным парнем. Понимал, что со мной сделает общественное мнение, а никакого преступления не было и в помине.

— Ты откупился от него? — спросил Куист.

— Я готов был дать ему небольшую взятку, — смущенно ответил Джонни.

— Так что?

— А то, что так это и было — около года. Потом началось. Телефонный звонок от человека, явно изменившего голос. Он знал все об этой заварухе, от А до Я. Он знал даже о записке, никто не знал об этом, кроме меня, Луи, Макса и Беверли, которая умерла. Но этот человек знал.

— Шантаж?

— Верно. Достаточно солидный — достаточно большой. По сотне тысяч долларов в год в течение двух лет.

— Ого!

Джонни покачал головой. Он беспомощно улыбнулся:

— Можешь сказать это еще раз, дружище. Знаешь, с того дня, как это началось, я понимал, что у меня есть выбор. Или я предложил бы этому ловкачу убраться на все четыре стороны и нарвался бы на общественный скандал, или позволил бы сосать из себя кровь до конца жизни. Так вот, теперь ты знаешь, почему я ушел со сцены два года назад.

— Ты прекратил платить?

— Железно.

— Но никакого скандала не было.

— До сих пор нет, — мрачно подтвердил Джонни. — Хотя он кричал, орал и угрожал…

— Ты до сих пор не догадался, кто это мог быть?

— Нет.

— Как ты производил выплаты?

— Наличными. Ты не поверишь, но деньги оставляли в верхнем ящике письменного стола в моем собственном доме. Когда там никого не было, их забирали. Я пытался наблюдать за ним, но он ни разу не показался. Деньги оставались там не один день — пока за этим местом не прекращали вести наблюдение. Так что я бросил это занятие. — Джонни загасил в пепельнице сигарету и закурил новую. Его руки дрожали. — Затем меня попросили устроить благотворительный вечер для сбора средств на лечение болезней верхних дыхательных путей. — Усталые глаза внезапно засверкали. — Понимаешь ли ты, что значит отказаться от того, чем ты занимался и чему посвятил всю жизнь, Джулиан? Черт возьми, я люблю петь! И я все еще в форме, я все еще лучший. Это не тщеславие, я уверен. Я начал мечтать об этой толпе в «Мэдисон–сквер–Гарден». Это было бы отлично. Это заставило бы меня снова почувствовать себя в форме, снова стать молодым. Поэтому я сказал, что приму участие в этом концерте. Компания в прессе началась с твоей помощью. Я бросил пить и курить и начал заниматься на тренажерах. Я все еще могу подрезать тебя при игре в сквош, дружище.