— Конечно нет! — немедленно возразила миссис Норвуд.

— Я думаю, тебе пришлось пережить ужасную трагедию, — задумчиво сказал доктор Клайн. — Мы, доктора, называем такие случаи мягкой формой шока. Несколько дней полного отдыха, думаю, вернут тебя к нормальной жизни.

Миссис Норвуд проводила доктора до двери.

— Я загляну к вам завтра, — сказал он. — Если что‑нибудь понадобится — звоните в офис.

Бека слышала, как он спускается по лестнице.

Скоро вернулась мама, с вымученной улыбкой на лице.

— Ты поправишься, — сказала она, нежно проводя рукой по лбу своей дочери. — Не хочешь ли съесть что‑нибудь? Я принесу поднос.

Бека покачала головой:

— Нет, мама, спасибо. Сейчас мне очень хочется спать.

Бека провалилась в глубокий сон. В последующие дни она пребывала в полузабытьи, периоды бодрствования длились недолго.

Сон был глубокий, без сновидений. Когда Бека просыпалась, она чувствовала себя уставшей и совсем разбитой.

Однажды вечером, когда мама вошла в комнату, она обнаружила Беку сидящей на кровати. Девушка плакала. Слезы текли по ее щекам и капали на одеяло.

— Ничего уже не изменишь, — нежно сказала миссис Норвуд, положив руку на плечо дочери. — Все пройдет. Пусть эта боль уйдет, дорогая, тогда тебе станет легче.

Но Бека все плакала и плакала, пока совсем не осталось слез. Но облегчение не наступало.

На следующее утро у Беки прибавилось сил, появился аппетит, и она проглотила гигантский завтрак.

Накануне она поговорила по телефону с Триш и Лайлой. Ее подруги лежали в одном крыле главной больницы Шейдисайда, их палаты были расположены напротив друг друга по коридору. Лайле было скучно, она мечтала поскорее выписаться из больницы. Для восстановления раздробленной ноги, вероятно, понадобится долгое время. Голос Триш был слабым, девушка была в депрессии. Она сказала Беке, что совершенно не помнит, что произошло в тот вечер. Ее память зафиксировала момент, когда она стояла наверху лестницы. Затем была больница. В голосе Триш Бека услышала отчаяние.

«Что же такое мне сделать, чтобы остановить этот кошмар?» — думала Бека, чувствуя себя одинокой и беспомощной. Она пообещала навестить подруг, как только ей разрешат выходить из дома.

Ближе к вечеру, Бека лежала в кровати и читала книгу. Тихо играло радио.

Вошла мама, одетая к выходу.

— Я вернусь меньше чем через час, — сказала она, натягивая перчатку. — Ты будешь умницей, не так ли?

— Конечно, — ответила Бека, — Нет проблем.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила миссис Норвуд. Она задавала этот вопрос двадцать раз в день.

— Я похожа на соню, — призналась Бека. — Не думала, что человек может столько спать!

Бека сказала это беспечным тоном, но мама встревожилась. Ее лицо стало серьезным.

— Для тебя это очень полезно, — сказала она, — Я скоро вернусь, ладно? А ты оставайся в постели. Постарайся снова уснуть.

— Не беспокойся обо мне, — зевая, сказала Бека.

Девушка закрыла книгу и уронила ее на пол. Она прислушалась к шагам своей матери на лестнице, затем послышался шум выезжающей из гаража машины.

Внезапно Беке стало очень грустно.

«Это все пилюли! — подумала она. — Пилюли вызывают депрессию, от них делается грустно».

«Нет! — спорила она сама с собой. — Это не пилюли, это я сама! Моя жизнь такая печальная. Очень, очень печальная».

— Где мои друзья? — громко закричала Бека, чувствуя, что начинает дрожать.

«Где все мои друзья?»

Все покалечены. Все в больнице. Все ушли.

Она натянула одеяло до самого подбородка.

Так грустно. Так хочется спать. И так тяжело, словно она весит тысячу фунтов. Ее знобит. Очень, очень грустно.

Бека уже почти провалилась в глубокий сон, когда зазвонил телефон.

«Никаких телефонных звонков!» — в памяти Беки возник голос доктора Клайна.

Телефон зазвонил второй раз.

«Не буду отвечать, — подумала Бека. — Я слишком расстроена, чтобы отвечать».

Третий звонок.

Бека удивилась, почему мама не снимает трубку. Затем она вспомнила, что мама ушла.

«Я плохо соображаю, — подумала Бека. — Я слишком расстроена, чтобы мыслить ясно».

Четвертый звонок затрезвонил прямо над ухом.

Бека сняла трубку.

— Алло, — тихо и робко прозвучал ее голос.

— Привет, Бека, это ты? Это Хани.

— А‑а‑а, — обыденно, без всякого удивления сказала Бека. — Я слишком расстроена, чтобы разговаривать с тобой, Хани. Все из‑за тебя.

— Я тоже все время думаю о тебе, — бодро отозвалась Хани.

Бека не ответила. Телефонная трубка показалась ей слишком тяжелой.

«Зачем я держу ее в руке? Может мне положить ее обратно? Я совершенно ничего не соображаю!»

— Бека, ты меня слышишь? — нетерпеливо спросила Хани.

— Да.

— Ты нехорошо со мной поступила, очень нехорошо! Но у меня есть для тебя приятный сюрприз, — хихикнув, сказала Хани.

— Чему это она так радуется? — нехотя подумала Бека.

Ее снова охватил озноб. Снова стало очень холодно и грустно.

«Почему Хани так весело, когда мне так плохо?»

— Ты можешь сейчас зайти ко мне? — спросила Хани.

— Что?

— Зайди ко мне, — упрашивала Хани, — хотя бы на минутку! Просто посмотри на мой чудесный сюрприз. Тебе он понравится, Бека. Правда.

— Нет, — ответила Бека. Комната вдруг наклонилась и закачалась. Бека закрыла глаза, чтобы остановить ее движение. — Нет, я не могу.

— Ты должна прийти! — настаивала Хани. — Тебе очень понравится мой сюрприз. Надень пальто. Забеги хоть на секундочку. Тебе понравится, правда!

Нет.

Я не могу.

Мне слишком грустно, тяжело. Я хочу спать.

Я не могу.

Пока Хани умоляла Беку зайти, Бека услышала в трубке другой голос. Мужской голос.

Билл?

Это голос Билла? Билл в доме у Хани?

Зачем?

— Пожалуйста, поторопись! — уговаривала Хани.

— Хорошо, — сказала Бека. — Ладно, я приду. Но только на минуту.

— Вот и отлично! — воскликнула Хани. — А я тебе кое‑что покажу. Большой сюрприз!

Не ощущая своего тела, Бека поднялась с кровати. Комната снова наклонилась и закачалась. Бека ухватилась рукой за край шкафа, чтобы не упасть. Сердце бешено колотилось в груди.

— Это не Билл, — сказала она вслух. — Это не мог быть Билл. Его голос мне показался. Билл никогда не был у Хани дома.

Но ей нужно было убедиться в этом самой.

«Я только зайду на секундочку, — думала Бека. — Я так и сказала Хани. На одну секунду. А потом я больше никогда не буду с ней разговаривать. Я не хочу ее больше видеть!»

«Незачем одеваться, — думала она. — Я выхожу только на одну секунду!»

Бека выглянула из окна: покрытая снегом земля, угольно‑серое вечернее небо. Грозные тучи нависли над крышами домов. Снег казался блестящим и жестким, как лед.

«Он уже давно лежит на земле, — подумала Бека, смотря на заснеженный двор. — Я не смотрела в окно целую неделю! Как это странно. Я не видела неба, не видела снега. Ни разу не выглядывала в окно».

«Что со мной случилось? — недоумевала она. — Почему я так странно себя чувствую? Почему я не чувствую себя самой собой?»

Нетвердой походкой Бека спустилась по лестнице и остановилась у вешалки, чтобы взять пальто. Затем, накинув его на плечи, завязывая на ходу тесемки махрового халата, Бека направилась к двери.

На улице было холоднее, чем она думала. Бека застегнула молнию пальто и, качаясь на ветру, пошла по твердому скользкому снегу.

Она прошла по своему двору мимо гаража, пролезла сквозь дыру в тощей живой изгороди и вошла во двор Хани. Продрогшая Бека поспешила к черному ходу.

Она была уже в нескольких метрах от заветной двери, когда вдруг заметила два силуэта в ярком четырехугольнике кухонного окна.

— Нет! — в ужасе закричала Бека. — О нет!

Тонкий слой узорчатого льда покрывал окно кухни. Но в доме Хани ярко горел свет, и Бека ясно видела фигуры двух человек, сидящих за столом.