— Хорошо. Радисты будут. Но что практически даст пеленгация, если вражеский передатчик кочует? Ведь нас в первую очередь интересует постоянная база рации. Именно туда, в какое-то определенное место является связной от Оливареса. Где оно?…

— Мне кажется, что в станционном поселке.

— Почему?

— Село Песково, откуда родом Воронков, находится недалеко от станции. В поселке у Воронкова могут оказаться старые знакомые, может быть, даже какие-то родственники. Если с рацией прибыл он, для него есть расчет остановиться именно в поселке.

— А если не он?

Корж пожал плечами.

— Вот то-то и оно! — продолжал Новиков. — Пока что у нас много догадок и ничего реального… Оливарес сам ведет наблюдение за заводом. Он прочно обосновался в городе. А рация находится в другом месте. Между двумя этими точками курсирует связной. Вот он-то в первую голову и нужен нам! Это — конец от всего клубка!

— Связным мог бы быть старик Быхин, он еще не приехал.

— Значит, у них есть кто-то другой. А кому вы поручили наблюдение за Быхиным?

— Его встретит лейтенант Грачев.

— Вы описали приметы?

— Я дал ему фотографию.

— Н-ну, ладно… — Новиков помолчал. Он снова взял в руки дешифровку, прочитал еще раз. — Интересно знать, насколько продвинулись дела Оливареса… Когда у них передача?

— Сегодня ночью.

— Побудьте у радистов. Оливарес должен дать начальству отчет о проделанной работе. Может быть, он сообщит кое-что и о дальнейших планах. Как только получите дешифровку, заходите ко мне. Я буду ждать.

Корж ушел к радистам.

В этот вечер за вражеской рацией следила радист Перлова, молоденькая девушка, совсем недавно успешно окончившая радиошколу. После учебы она мечтала попасть на фронт или к партизанам в тыл врага, а очутилась в тихой, уединенной комнате Управления НКВД и целыми сутками, чуть склонив голову с большими глухими наушниками, должна была следить за эфиром. В большинстве случаев ей приходилось лишь слушать и совсем редко что-либо передавать самой. Но слушала и принимала она исключительно хорошо, никогда не пропуская ни одного знака, ни одного слова.

Неслышно ступая по толстому мягкому ковру, Корж прошел к дивану. Перлова, встретив его вопросительный взгляд, отрицательно покачала головой. Рация Оливареса молчала.

Алексей Петрович расстегнул крючки на вороте гимнастерки, поудобней расположился на диване и достал из кармана свежие газеты. Прочитал сводку Совинформбюро, передовую «Правды», информационные заметки на первой полосе. Затем развернул газету и углубился в большой, на целый подвал, очерк о боевых действиях советских летчиков.

В комнате стояла глубокая тишина, нарушаемая лишь чуть слышным тиканием больших стенных часов. Радистка сидела неподвижно, склонившись над листами бумаги, и со стороны казалось, что она дремлет. Глаза ее были полузакрыты, руки, обхватив наушники, словно поддерживали отяжелевшую от напряженного внимания голову.

Медленно, минута за минутой, прошел час, второй. За окнами сгущались сумерки. Перлова звонком вызвала поддежурного и кивнула на окна. Тот плотно зашторил их и включил свет.

Рация продолжала молчать. Корж незаметно уснул, уронив голову на валик, и Перлова подумала, что, пожалуй, зря он тут мучается, лучше бы ехал домой и хоть одну ночь отдохнул как следует. Видимо, ответа сегодня не будет. Но в это время настороженный слух среди тресков, шорохов и других звуков в эфире уловил знакомые позывные сигналы. Они были слабые, чуть слышимые. «Переменили место», — подумала Перлова. Она быстро отрегулировала настройку и громко позвала:

— Товарищ капитан!

Корж тут же поднял голову.

— Рация дает позывные. Берите вторые наушники, если хотите послушать. Быстро, а то сейчас как пойдет сыпать!.. У них какой-то дьявол сидит на ключе. Вот, уже!.. — Перлова схватила карандаш и начала записывать.

Корж надел наушники и сначала ничего не мог разобрать. Казалось, что тысячи цыплят все враз пищали одним голоском — так быстро и почти нераздельно неслись звуки морзянки. «Действительно, сыплет…» — покачал головой Корж и с тревогой посмотрел на радистку. Но Перлова была спокойна. Карандаш в ее руке быстро цифру за цифрой выписывал шифр. Вот она заполнила один лист и пальцем откинула его в сторону. Корж снял наушники и отправился с листком к шифровальщикам…

Передатчик работал двадцать восемь минут. После этого на той же волне станция разведотдела подтвердила прием — и все стихло. Перлова сняла наушники и отдала Коржу последний листок.

Через некоторое время был готов полный текст радиограммы.

Корж отнес ее начальнику Управления.

Новиков читал ответ Оливареса вслух, раздельно. После каждой фразы делал паузу, словно сразу же обдумывал прочитанные слова. Потом сказал сидевшему напротив Коржу:

— Судя по радиограмме, дела Оливареса идут хорошо. Так ли это в действительности, мы не знаем. Но нам каждое слово следует принимать за чистую монету и действовать, исходя из этого. Итак, что нам становится известно?.. Оливарес разыскал какого-то инженера и привлек к работе. Может быть, он называет его инженером Икс, а может это буква «ха», на которую начинается фамилия. Кого вы послали на Н-ский завод?

— Лейтенанта Горелова и сержанта Разумовского. Горелов — инженер. Разумовский — техник.

— Поручите им выяснить, кто из инженеров имеет фамилию на букву «ха». И пусть усилят наблюдение. Оливарес сообщает, что на самом объекте подобрал людей для диверсии.

— Сомневаюсь… — покачал головой Корж.

— Мы можем сомневаться сколько угодно, а меры противодействия принять обязаны. К следующей передаче Оливарес обещает сводку о железнодорожных перевозках. Неужели и тут успел?..

— Он говорит о вспомогательной группе. Что, если это и есть Воронков?..

— Н-нда-а… Все может быть… — задумчиво проговорил Новиков. — Ну что ж, Оливарес сам наметил нам пути дальнейших поисков… Завод у нас под наблюдением. Старика Быхина-Воронкова встретят. Он, возможно, приведет к сыну. Сейчас следует заняться поселком и дорогой. А кто еще из близких к Воронкову людей разыскан?

— Софья Долгова. Она по-прежнему живет здесь и даже на той же квартире. — Корж расстегнул китель и достал из грудного кармана фотографию. — Вот она. Это копия, с карточки из адресного стола.

Беспокойной стала жизнь инженера Прокопенко.

С тревогой на сердце просыпался он по утрам. Как в тумане жил день. С ноющей тоской ложился в постель и долго не мог забыться сном.

До сих пор он не мог понять, каким образом сумел разыскать его этот «старый друг», — будь он трижды проклят! Неужели, на самом деле, немецкая разведка все эти годы не спускала с него глаз? Неужели у них действительно есть фотокопии с его давнишних показаний и подпись обязательства о сотрудничестве? А может быть, хромой лишь только знает об этом, но не имеет никаких письменных доказательств? Непонятно и неизвестно все, и он один!..

Сначала, после второго визита Лозинского-Гаврилова, У него мелькнула мысль — пойти в НКВД и чистосердечно признаться во всем. Лозинский — наверняка не простая птица, если прибыл с таким важным заданием. Выдать его и тем самым загладить свою давнишнюю вину…