С наступлением темноты Алексей Петрович незаметно занимал свой пост и терпеливо ждал до утра, чего нельзя было сказать о стороже, особенно в последнее время. Быхин нервничал. И причиной тому был Алексей Петрович.

Ой решил определенно убедиться, действительно ли сторож ждет кого-то, и, не раскрывая своих замыслов, попросил председателя пустить слух, что милиция якобы напала на след преступников и одного из них даже арестовала. Слух этот должен был как-то незаметно, словно случайно, но обязательно дойти до сторожа.

И он дошел.

После этого Быхин не спал всю ночь. Словно зверь в клетке, метался он по сторожке, выбегал в сад, шептал молитвы и ругался, скрипел зубами и чуть не плакал. При каждом шорохе и звуке настораживался, подходил к окну и, всматриваясь в темноту ночи, ждал, ждал, ждал… Но никто не являлся. И Быхин нервничал еще больше.

А Алексей Петрович, наоборот, обрел удивительное спокойствие. Конечно, и ему хотелось более скорой встречи с «теми», но ведь это не зависело от него. Самым главным было убеждение, что встреча состоится обязательно, а ждать… Ждать он умел покрепче старика.

В один из дней Корж съездил в Клинцы и послал подробное донесение начальнику Управления. Потом долго беседовал со Стрельцовым. Они подробно разработали план дальнейшей операции, договорились об условных сигналах.

К ночи собралась гроза.

Солнце опустилось в тяжелые свинцовые тучи, и они медленно двинулись на село, закрывая догорающую в небе зарю. Волга затихла и почернела. Травы и деревья стояли не шелохнувшись. Все кругом застыло в какой-то тревоге.

Вот набежал первый, легкий порыв ветра. Словно разведчик, промчался он над полями, взвихривая пыль на дорогах. Следом за ним налетел настоящий вихрь. Как безумный метался он, гнул и трепал деревья, рвал солому с построек, хлопал ставнями и гремел железом на крышах домов. В непрестанном сверкании молнии и грохоте грома хлынул тяжелый проливной дождь.

Алексей Петрович накинул на голову капюшон и плотнее завернулся в плащ. Над ним дождь лил неравномерно. Когда ветер немного стихал, заросли бузины служили защитой, но стоило новому порыву тряхнуть ветви, и Коржу доставалась двойная порция — его окачивало словно из ведра. Правда, толстый и плотный брезент плаща пока что стойко выдерживал все нападки стихии и надежно укрывал хозяина. Хуже обстояло дело с ногами. Алексей Петрович был в ботинках, а место, занятое им, представляло небольшую ложбинку. Ее залило, и ноги оказались по щиколотку в воде.

Быхин с ногами забрался на топчан, прижался к стене и торопливо крестился при каждой вспышке молнии. Мало вероятного, чтобы кто-нибудь пришел в такую непогоду, но фонарь у окна продолжал гореть…

Неожиданно в его луче появился человек. Согнувшись и придерживая рукой фуражку, тяжело шлепая по разбухшей земле сапогами, он бежал к сторожке. Рывком распахнул дверь и нырнул под спасительную крышу. Сторож вздрогнул и вытаращил перепуганные глаза. Но это длилось какую-то секунду. В следующую он узнал вошедшего, и лохматые усы его покривились в скупой улыбке. Корж услышал:

— Лексей!.. Сын!..

— Я, — ответил вошедший. Он сдернул с себя фуражку и хлестнул об косяк. — Ч-черт! Промок до самых пяток!

— Чего ж в такую погоду…

— А я знал, что у господа-бога затычка выпадет?! Дай-ка табачку, мой вымок весь.

Сторож подал сыну кисет, фонарь поставил на стол. Из-под топчана достал бутылку с самогоном.

— На-ка, согрейся.

— Вот это дело! — пришедший налил полный стакан, одним махом выпил его и присел к столу закусить.

…Алексею Петровичу хорошо было видно обоих. Но сейчас сторож интересовал его меньше. Он пытливо разглядывал лицо пришедшего, его насупленные брови, злые, глубоко запавшие глаза и застаревший багровый шрам поперек лба. Где он видел это лицо и когда?.. А видел — это точно. Ему особенно запомнился шрам… Но… ладно, все выяснится после, сейчас нужно действовать. Алексей Петрович осторожно достал из-под плаща лейку. В ней осталось около пятнадцати кадров. Он отснял их все, после каждого кадра меняя экспозицию…

Сторож налил сыну еще стакан. Тот отодвинул его и поднялся.

— Хватит, нужно идти, а то там Антон в лодке ждет.

— Цел он? — встрепенулся сторож.

— А чего ему сделается!

— Да тут болтали, будто поймали одного из порубщиков, вот я и подумал…

— Башку бы вам, идиотам, оторвать за этот сад! — зло проговорил сын.

Старик удивленно поднял брови.

— Ты… Это, то ись, я не понимаю…

— На кой он черт понадобился вам?

— А ты знаешь, как тут накипело?! — Быхин придвинулся к сыну вплотную, рванул ворот рубахи и заколотил себя в грудь. — Я готов зубами их грызть!..

— Не психуй! — легко отстранил его от себя сын и передразнил — Зубами грызть!.. Был конь да изъездился и зубы стер… Кусать нужно не за пятки, а напрочь голову отгрызать!

— Силен ты, как я погляжу!

— Да, не вам чета! И если вы мне будете в большом деле пакостить…

— А я еще хочу конюшню колхозную подпалить, — похвастался старик.

— Нет, не подпалишь!

— Что-о?!

— А то! — Теперь сын придвинулся к отцу вплотную и здоровенной волосатой рукой взял его за грудь. — Я не за тем летел через фронт и прыгал с парашютом, чтобы рубить садики-огородики и палить конюшни. Вовсе не за это платят нам деньги и обещают вернуть все старое. Понял? Или зарубить на носу?..

— Это ты отцу!.. — посинел от злобы Быхин.

— Молчи! Сейчас я командую парадом, и ты будешь делать, что прикажу. Отец, сын… Залез, как крот в нору, и ничего не видит. А меня каждый день шеф лает за проволочку… Даю тебе три дня сроку. Если за это время не переберешься в город — пеняй на себя.

— Лексей…

— Я сказал!.. Смоешься отсюда тихо, чтобы ни одна мышь не слышала и не знала, куда ушел.

— А в городе где мне приткнуться? — помолчав, спросил Быхин.

— Нищему везде дорога и везде дом родной.

— Тогда как же я тебя найду?

— И не ищи. Когда понадобишься — сам найду или дам знать.

— Этак можно долго ждать.

— А тебе и не к спеху. День прошел — и ладно.

— Да ты что, в сам деле!..

— Опять!..

Сторож зло сплюнул и умолк.

Дождь немного утих. Теперь громыхало где-то далеко за Волгой, — гроза передвинулась туда.

Пришедший достал из-за голенища пистолет, осмотрел. Сдернул с топчана какую-то тряпку, протер его и положил на место.

— Ну, я пошел. Меня еще в одном месте ждут. А ты, батя, помни, что я тебе сказал. И не вздумай улизнуть — под землей найдем.

— Ладно…

— Дошло?

— Нечего нам лаяться, не чужие. Езжай, — через три дня буду в городе. Пусть на старости лет яйца учат курицу…

— Дошло! Тогда бывай здоров. И осторожней действуй, осторожней.

— Учи-учи!..

После ухода сына Быхин разом допил самогонку, погасил фонарь и грохнулся на топчан.

Алексей Петрович выбрался из своей засады и, не обращая внимания на лужи, пошел в Степаново. Застывшие ноги начали на ходу отогреваться, а папироса, с таким удовольствием закуренная после долгого перерыва, казалось, согрела и его самого. Он прошел прямо в правление и по телефону вызвал Стрельцова.

— Все остается как было, — сообщил он ему на условном языке.

Это значило, что сторожа арестовывать не нужно. «Наоборот, теперь придется беречь старика», — подумал Корж.

Вспоминалось Коржу:

…Старый, видавший виды «форд», дребезжа и окутываясь едким дымом, мчит его на вокзал. Рядом подпрыгивает на сиденье начальник Уголовного розыска и дает последние наставления, которые не успел сделать в кабинете. На коленях у Коржа портфель. В нем лежат письменные инструкции, фотография разыскиваемого человека и ордер на его арест. Все это было вручено Алексею Петровичу в последнюю минуту, он не успел даже взглянуть на фотографию и пока что совсем не представляет, кого именно нужно будет найти в таком большом городе, как Харьков. Он просмотрит документы в вагоне. Сейчас самое главное — не опоздать на поезд. До его отхода осталось только три минуты. Скорей, скорей!.. Шофер выжимает из машины последние силы, и наконец она, дрожа как загнанная лошадь, останавливается у вокзала. Корж бежит на перрон и на ходу вскакивает в поезд… Заняв свое место, открывает портфель.