— Только этого и не хватало! Неужто мало намыкались за день? Нужно еще ночь ломать. Бросьте-ка, право, эту затею да отдыхайте.

— Нет, Захар Иваныч, отдохнуть я еще успею, а дело не ждет. Пойду.

— Вот беда с вами! Это ведь километра три, если не все четыре.

— Ну и что?

— Да обратно столько же.

— Пустяки!

— И только из-за какого-то разговора с парнишками.

— А это уже не пустяки.

— Много путного они вам расскажут!

— В нашей работе каждая мелочь важна. Пойду, не уговаривайте.

Председатель махнул рукой:

— Как хотите, дело ваше. Тогда возьмите хоть лошадь. В седле-то ездите?

— Умею.

Захар Иванович сходил в чулан, принес брезентовый плащ:

— Оденьте, а то ночью прохладно в полях, да и от реки сырость.

Корж поблагодарил.

На конном дворе ему вывели председательского жеребца Орлика. Алексей Петрович взял из рук конюха седло:

— Дайте-ка я сам.

Конюх недоверчиво посмотрел на него:

— А сумеете?

— Как-нибудь, — улыбнулся Корж и ловко вскинул тяжелое, военного образца седло на спину коня.

Конюх придирчиво следил за всеми его действиями, а после сам тщательно проверил седловку. Придраться было не к чему. Он, удовлетворенно хмыкнув в бороду, заметил:

— Стремена, вроде, коротковаты.

— Ничуть. Как раз по мне.

— Ну, коли так, то в добрый час.

Корж выехал со двора.

Орлик бежал резвой размашистой рысью, словно знал, что впереди его ждет сочная трава и целая ночь отдыха. Алексей Петрович мерно покачивался в седле, думая о своем.

Закат еще не померк, на западе горели и никак не могли догореть оранжевые полосы вечерней зари, а с востока серой пеленой надвигалась короткая летняя ночь. Над землей курился туман — ложилась роса. За рекой кричали коростели. Из далекого бора чуть слышно доносилось тоскливое гуканье филина. Где-то на Волге по-деловому, басовито прогудел пароход.

Алексей Петрович придержал Орлика и достал папиросу. Спичка на короткое время ослепила глаза. После нее ночь показалась темней. Но это ощущение скоро прошло, и Корж по-прежнему довольно отчетливо видел дорогу, вплотную подступившие к ней поля и силуэты деревьев, маячивших впереди.

Скоро Алексей Петрович поровнялся с оградой сада. Здесь тишина не нарушалась ни шорохом, ни звуком. «Сторож, верно, спит. Караулить теперь нечего», — подумал Корж и оглянулся на сторожку. Ее окружала темнота.

Уха была готова. Котелок осторожно сняли с тагана и на его место повесили большой закопченный чайник. Ребята достали ложки, хлеб и кружком уселись у дымившегося душистым паром котелка.

В это время с дороги послышался конский топот.

— Кто-то едет, — поднял голову Васька Балахонов, четырнадцатилетний белобрысый парнишка, не по годам рослый и ловкий. Старшие в шутку называли его бригадиром ночного, но шутка шуткой, а Васька любил и знал свое дело и к работе приводил лошадей отдохнувшими, сытыми. Видя, что парень не ради забавы каждую ночь гоняет в ночное, правление стало начислять ему трудодни.

Топот приближался. Вот он стал глуше, значит, ездок свернул на луговину.

— К нам! — Васька отложил ложку, взял в руки старенькую берданку, лежавшую рядом, поднялся на ноги. — Э-эй, кто едет?!

— Свои! — долетело в ответ. Из темноты вынырнул всем знакомый Орлик. Но в седле сидел кто-то чужой, и ребята молча и настороженно смотрели на него.

— Здорово, хлопцы! — седок помахал рукой и, легко спрыгнув на землю, подошел ближе.

В свете костра ребята хорошо разглядели его.

Коренастый, широкоплечий, — плащ Захара Иваныча, что на нем, облегает его плотно, только немного длинноват. Темные глаза смотрят зорко и вместе с тем приветливо. Волосы гладко зачесаны назад, а виски, словно в зиму инеем, припушило сединой. На ногах ботинки — похоже, что городской.

— Можно к вашему огоньку?

— А вы кто такой? — спросил Васька.

Алексей Петрович взглянул на напряженные, выжидающие лица ребят и рассмеялся:

— Не узнали?

— Нет…

— Эх, вы, гвозди-козыри! А я у вас второй день гощу. Как же это так?..

— А вы к кому приехали?

— В колхоз, ко всем. В том числе и к вам. А остановился у Захара Иваныча.

— Я знаю! — обрадованно воскликнул один из мальчишек. — Вы из города?

— Да.

— Ночью пришли?

— Точно. Откуда тебе известно?

— Так вас же мой брат задержал, Володька.

— Было такое дело. Значит, мы уже знакомы. И после этого такая встреча!.. Ай-яй! А я думал: сейчас приеду к друзьям, рыбки с ними половлю…

Осмелевшие ребята громко расхохотались.

— Как раз успели!

— У нас уха уже поспела, а вы — ловить…

— Уха! — обрадовался Корж. — Так это же еще лучше! Прямо к горяченькому попал! Ловко! — он потер руки. — Угостите, что ли?..

— А чего ж! — по праву старшего за всех ответил Васька. — Милости просим! — и он широко улыбнулся, очень довольный тем, что вот и у них, мальчишек, нашлось чем угостить гостя из города.

Алексей Петрович расседлал Орлика и пустил пастись. Потом снял плащ, расстелил на свободное место рядом с Васькой. Ребята терпеливо дожидались его, сидя с деревянными ложками и ломтями хлеба в руках. Такая же ложка и большая ржаная горбушка были приготовлены Коржу.

Уха припахивала дымом, рекой, травами и еще какими-то неуловимыми вкусными запахами, которых никогда не имеет уха, сваренная дома, будь она даже из отборных стерлядей, а не из мелких окунишек, ершей и плотичек.

Ели молча. Пошмыгивая носами, ребята неторопливо и деловито черпали из котелка, подставляя под ложки куски, чтобы не капнуть на зеленую травяную скатерть. Весело потрескивал костер, где-то рядом всхрапывали невидимые в темноте кони, сонно поплескивала в берег река. На тагане, фырча и булькая, закипал чайник.

После ухи долго пили горячий душистый чай. Васька заварил сушеных листьев черной смородины, и сейчас запах из кружки в руках Коржа почему-то напомнил ему родную деревню, старый бревенчатый дом, в котором прошло детство, сад, густо заросший кустами малины, смородины, крыжовника, монотонное жужжанье пчел в знойном воздухе и бабушку, в ягодную пору с утра до вечера занятую варкой варенья. Как давно это было!.. Но вспоминалось словно вчерашнее, и казалось, что не капитан государственной безопасности — солидный и поживший на свете человек, — а все тот же, давнишний, босоногий Ленька Корж сидит у костра в ночном, в кругу друзей-приятелей. На исходе ночь, давно переслушаны и пересказаны все сказки, еле тлеет костер, и нестерпимо клонит в сон. Но спать нельзя — это закон. Нарушивший его обязательно проснется с физиономией, разрисованной дегтем. Его не смоешь мылом, не ототрешь песком, и тогда все в деревне узнают, что этот — плохой караульщик в ночном, у него запросто можно увести лошадь… Ленька сидит и, чтоб хоть как-нибудь отогнать от себя дремоту, до одури наливается чаем…

Алексей Петрович поставил кружку и, отдуваясь, лег на спину. Вытянул уставшие ноги, широко раскинул руки. Тело отдыхало, дышалось легко и привольно. Ни о чем не хотелось думать, ничего не хотелось делать, вот так бы лежать и лежать, слушать шелест травы, да без конца смотреть на черный бархат неба, расшитый ярким бисером звезд. Или уснуть крепко-крепко. «Но… — Корж рассмеялся про себя. — Попробуй, усни! Не довелось в детстве, так, чего доброго, сейчас проснешься похожим на негра из Бельгийского Конго. И ничего не поделаешь: ты на равных правах со всеми, у тебя на попечении Орлик…»

Ребята разбрелись по кустам и через некоторое время вернулись с охапками хвороста. Пламя костра с новой силой взметнулось в небо, веселые искры вперегонку летели в темную высь. Поляна ожила и повеселела.

— Ну, что ж, друзья, — обратился Корж к ребятам, — в молчанки будем играть или кто-нибудь сказку интересную расскажет? А?..

— Да у нас никаких новых нет, а старые не интересно слушать — все знают.

— Я-то не знаю. Может, мне как раз интересно будет.