— Какое еще решение? Под Новый год мы их никогда не принимали.

— А надо бы. Приятно ведь людям, если их не только поздравят, но и, допустим, лучших отметят, премируют... Можно объединенное решение — правления и партбюро. Мы вот предварительно советовались с членами бюро, без вас составили список...

— Слушай, не выдумывай ты этого, Марат Николаевич! Тут не знаешь, как из чертовой истории выпутаться, тут под суд грозят отдать, а вы...

— Значит, Земля должна перестать вращаться, колхозники должны бросить дела и оплакивать погибшую отару?

— Во всяком случае в литавры бить неуместно. Савичев наткнулся на спокойный, осуждающий взгляд агронома. И тут же вспомнил Граню, свои размышления. «Только ругал себя за то, что о человеке не думаем, а сам через минуту — за свое, за старое. Вот и парня обидел ни за что, ни про что».

— Ну, давай, давай свой список! Так... Согласен... И этого следует... Постой, постой! А Базыла Есетова за что отмечать? А Андрея Ветланова? У них же отара...

— По их вине?

— Н-ну, допустим, не по их, а все-таки неудобно...

— Они не бросили отары до конца.

— С тобой без пол-литра не договоришься.

— Договоримся. И всех, кого будем отмечать, нужно обязательно пригласить на вечер. Обязательно!

— Мысль дельная, но как это сделать, позволь спросить у тебя? Например, с зимовок чабанов и скотников. Ну?!

— Подменить. Я, к слову, поеду на Койбогар и подменю Есетова и Ветланова.

— Поедешь? — Савичев подергал крученым усом.

— Поеду.

— Под Новый год и будешь там один?

— Под Новый год и буду там один. Зато приедут все Есетовы. Признайтесь, ведь они всей семьей ни разу не были в нашем клубе, даже в кино. Правда?

«Кадры у нас подбираются лобастые. В пару б ему Граню!» — подумал Савичев.

— А кто же на другие зимовки поедет? Это не на воскресный же рядовой день, а на Новый год. Смекаешь?

— Смекаю. Вот и давайте соберем объединенное заседание правления колхоза и партбюро, поговорим, посоветуемся. Найдутся люди...

— На сегодня, на вечер. Подойдет?

— Уж это вы с Заколовым, он секретарь партбюро. Я только свои предложения внес...

Зазвонил телефон, резко, требовательно. Савичев потянулся к трубке.

— Начинается!

Низкое солнце подожгло снега, и они вспыхнули жаркими огнями. От сухих будыльев высокого татарника протянулись длинные тени. Сверкнули на солнце и пропали из глаз куропатки.

Андрей широко вздохнул: хороша степь, красива даже зимой. Вечер будет тихим, морозным. Сегодня в Забродном — новогодний вечер. Спектакль. Маскарад. И там — Граня. Она, наверное, тоже в маскарадном костюме будет. А он, Андрей, отказался ехать в поселок. Он решил вместе с Есетовыми встретить Новый год. Съездил верхом в пойму Урала, вырубил там вербочку. Сейчас нарядят ее вместо елки. Запаслись вином, женщины готовят закуски.

Да, а Граня будет на маскараде в клубе...

Без нужды обошел работающий на малых оборотах трактор, потому что лишь получасом раньше он десять раз осмотрел и выслушал его. Погрел руки возле выхлопной трубы и, мыслями находясь еще где-то около Грани и писем к ней, нежно, словно живое существо, погладил теплую ярко-красную облицовку радиатора:

— Поработаем, дружок!

Сегодня Андрей впервые выехал на новеньком тракторе «Беларусь» задерживать снег. Там, где Василь вспахал осенью зябь, теперь, точно белые буруны на уральном перекате, пенились снежные валы. Плохо ли, хорошо, а тридцать гектаров сделал Андрей. Пройдут бураны, и тогда можно будет снова легким снегопахом бороздить поле, только теперь уже поперек прежних валов.

А над снежной степью таял тихий розовый вечер. Предновогодний вечер... Как осточертел этот Койбогар! Из-за него — все шиворот-навыворот. Савичев утешает, а толку что-то не видно... Если б здесь поселок, если б Граню сюда. Тогда и поселка не нужно? Нет, поселок нужен... Только бы Савичев был верен слову...

С приближением новогоднего часа настроение у Андрея падало, как ртутный столбик на холоде. Забравшись в кабину, через надтреснутое (наверное, неаккуратно сгружали с платформы!) стекло Андрей увидел, как к зимовке, вся обдаваясь паром, подлетела пароконная упряжка. Из саней выскочил Марат в длинном, до пят, тулупе. Спросил ли, сказал ли что появившемуся из кошары Базылу, но только тот вдруг бегом покатился в дом, а Марат упал в сани и гикнул на вороных правленческих.

«Несчастье, что ли, какое? — Андрей включил скорость и поехал навстречу бешено мчавшейся паре. — И чего это сам агроном прискакал?»

Кони не остановились возле трактора. Угибая головы, бросая к ногам пену с удил, они обнесли сани с Маратом стороной, помчались к полю, к его дальнему концу.

Через заднее стекло Андрей наблюдал, что будет дальше. Марат остановил лошадей и, не сбрасывая тулупа, прошел по полю и так и этак, кажется, даже высоту снежных гребней смерил.

Назад он вернулся, когда Андрей уже был на зимовке и выпускал из радиатора в ведро горячую, густо дымящую паром воду. Бросил упряжку около угла, обычной своей стремительной походкой подошел к Андрею.

— Мой чище! — приказал, видя, что в горячей воде Андрей полощет руки. — И собирайся! Поскорее.

— Куда?

— Я слышал, уральские казаки никогда не говорят «куда», только «далеко ли». А ты кудакаешь.

— Значит, я выродок, а не настоящий казак. Пусть будет по-твоему: далеко ли ты меня подгоняешь?

— В Забродный. На новогодний вечер. По решению правления колхоза я остаюсь здесь на сутки, а вы все — туда.

— Что-то до меня плохо доходит. К чему такая жертва?

— Ты меньше разговаривай! Пора научиться выполнять коллегиальные решения. А снегозадержание ты зря в одном направлении ведешь, лучше всех — спиральный метод: откуда ветер ни подует — все равно снег на поле останется. Улавливаешь?

Вышел Базыл. Ему плохо удавалось скрыть ликующую улыбку. Под его распахнутым полушубком все могли видеть новую рубашку, дорогой бостоновый костюм, а на ногах — белые чесанки с галошами. Однако Марат остался недоволен.

— Усы красивые, дядя Базыл, а вот это, — он коснулся колючего подбородка чабана, — это, я вам скажу, надо побрить, — глянул на часы: — Пятнадцати минут хватит?

Базыл, не прекословя, повернулся и пошел в дом. Держа полное ведро на отлете, подался за ним и Андрей. Марат потоптался и решил тоже идти в тепло, подгонять и Есетовых, и Андрея. Снял тулуп и накинул его на спины мокрых лошадей, овчиной наружу.

В доме был полный переполох: в поездку собирались все — от четырехлетнего Рамазана до восьмидесятилетней матери Базыла. Доставались лучшие одежды, на голову бабка накручивала новый, сияющий белизной жаулык. Фатима никак не могла отыскать запропастившиеся дорогие духи — сроду, мол, не пользовалась, но покупала, сама помнит, где-то прятала. А у окна, потея и кряхтя, скоблился старенькой бритвой Базыл.

— Ай, Марат Николаевич, — окликнул он, надувая щеку. — Почему Пустобаев не едет? Обещал, а не едет. Почему, не знаешь?

— Болеет

— У! Зачем?

— Василиса Фокеевна говорит, простите за выражение, желудок у него прохудился.

Базыл осклабился:

— Бесбармак, я думаю, много ел. Наверно, у старого Шакена в гостях был. Я так думаю. Ой, много ест Пустобаев, а все равно худой. «Почему так? — спросил я. — Курсак, живот с дырком, что ли?»

— А он что?

— У! Он меня на хрен послал и еще какой-то шутка отпустил.

Марат стоял возле окна и рассматривал на фанерном квадрате пластилиновый макет поселка.

— То самое? — глянул на Андрея.

— То. — Андрей ревниво насторожился. — Плохо?

— Неплохо. Вот только кормовая база... Стоит подумать...

— Целый ночь, целый день здесь будешь, агроном, думай, пожалста. А?

Базыл поспешно собирал с подоконника бритвенные принадлежности. Чабану не терпелось сесть в розвальни, гикнуть на коней. Но внезапно Базылу захотелось, чтобы Андрей между сборами проверил, как ему запомнились названия некоторых тракторных деталей. Дело в том, что Андрей, не откладывая, взялся за обучение Базыла механизаторскому мастерству.