— И ты!.. И ты!.. Ты дрыхла!.. Ты не пришла!.. Растерзаю!.. Удушу... своими...
Муж схватил ее, не дал вцепиться в бледную, омертвелую Ирину, отвел к кровати, уложил. Один-единственный раз взглянул он на Ирину, но это был такой ненавидящий, такой тяжелый взгляд, что она, ничего не видя перед собой, выбежала на улицу.
Утром всему Забродному стало известно, что у Голоушиных умер сын только потому, что фельдшерица не пришла на вызов. Стало известно и другое: чабанов Базыла Есетова и Андрея Ветланова в пути к мясокомбинату застигла пурга, и они вместе с отарой где-то заблудились. О их судьбе никто ничего не знал.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Василь мог уйти к дороге, а по ней — в райцентр, до него каких-то километров двенадцать, но не ушел. В кровь сбивая руки, он долбил лопатой землю, подгребал ее горстями под гусеницу. Ему было жарко, и он сбросил полушубок, оставшись в одном свитере. Разбитыми пальцами дергал из воза сено и забивал, натаптывал туда же — под гусеницу. Отвинтил гайки длинных болтов, скрепляющих огромные полозья саней с поперечиной. Толстую десятипудовую осокоревую поперечину помогла ему выдернуть из пазов, из-под сена только его чудовищная сила. И это пятиметровое бревно пошло под гусеницу.
В двадцатый раз залез в распахнутую кабину. Двадцать раз пробовал — не получалось, трактор рычал, тарабанил обвисшей гусеницей, подергивался, словно от укусов, но оставался на месте. И вот — двадцать первый раз влез в кабину. Мокрые горячие руки прикипели к жгучему металлу рычагов, теперь Василь оторвет их, только оставив кожу на железе. Об этом не думал, думал о том — поможет ли бревно, затиснутое им под гусеницу.
Дал газ. Заревел, глуша вьюгу, мотор. (Взревел отчаянно, из всех своих сил, выбрасывая из выхлопной трубы оранжевое пламя. Дрогнула машина, приподнялся за смотровым стеклом радиатор с барашком заливной крышки... Зацепились стальные траки за бревно, поползли вверх — медленно, очень нерешительно поползли... Только бы не соскользнули! Еще! Еще немного!.. Вылезли!
Василь выключил скорость и обессиленно упал на спинку сидения. Только теперь почувствовал, как устал. Поднес к глазам ладони — с них капала черная кровь, думал, это солярка, а оказалось — кровь. Накаленный морозом металл сорвал с ладоней кожу.
Снятое бревно-поперечину Василь поставил на место. Подъехав с противоположного торца саней, прицепил их к трактору. Умный человек придумал эти сани с прицепными серьгами сзади и спереди! Ну, а теперь!.. Теперь — глядеть в оба. «Надо пошукать Базыла и Андрея, може, они тут где-то...»
Несколько часов колесил Василь по степи, дважды натыкался на одиночных замерзших валухов, но отару с чабанами так и не нашел.
И в конце концов решил, что надо добираться в райцентр и поднимать людей на поиски. Он направил трактор прямо против ветра. Ехать навстречу вьюге — значит, напасть на дорогу...
В Приречном он оказался только в девятом часу утра. Подъехал к милиции и, не глуша мотора, сполз с гусеницы на снег. Перед дежурным, как призрак, вырос большой пошатывающийся парень с черным от копоти и холода лицом. Он упал на подставленный ему стул.
— Треба шукать... Они, мабуть, померзлы... Як шо можно — стакан чаю...
Дежурный милиционер долго не мог понять, кого надо искать и кто померз. Обжигаясь, жадно глотая крутой кипяток, Василь объяснил:
— Зараз попью и поеду з вами... Покажу...
— Никуда вы не поедете! Вы посмотрите на себя...
И завертелось оперативное колесо. Звонки — в область, Грачеву, в Забродный... Вылетает самолет на поиски. Из ближайших поселков выходят тракторы с людьми. В розыски умчалась группа лыжников...
— Теперь можете идти и спокойно отдыхать, — сказал дежурный Василю. — Найдем ваших товарищей!
— Ни, я никуда не пойду! — тряхнул головой Василь. — Я буду тут ждать...
За спиной дежурного на крашеной стене меланхолично цокали большие часы в желтом футляре. Стрелки их до того медленно передвигались, что приводили Василя в ярость. Он отвернулся от часов и стал смотреть в окно.
Сверху снег перестал идти, но низовой ветер дул все с той же шквалистой лютой силой, он гнал по улицам хлесткую, как песок, поземку.
Каждый раз, как только на столе начинал звонить телефон, Василь со страхом и надеждой смотрел на дежурного, поднимавшего трубку.
— Шо? Найшлы?
— Ищут, — односложно отвечал тот и хмурился все больше и больше.
«Як же я вернусь теперь в Забродный? Якими очами посмотрю на людей?.. Лучше б и я там сгинув к чертовому батькови... А у Базыла хлопчишек, як подсолнухов в жмене...» Он уже не мог сидеть на месте. Он метался по маленькой комнатке дежурного и опухшими глазами с ненавистью поглядывал то на телефон, то в окно, на вьюжную улицу.
— Я поеду сам! Воны не найдут...
— Успокойтесь, найдут. Это же не иголка, а люди.
В сотый, наверное, раз звякнул истерзанный службой телефон.
— Да... кто говорит?... Аэропорт!.. Так... так... Н-ну, слава, как говорят, богу! Спасибо! Будем встречать, — дежурный каким-то особенным, элегантным движением положил трубку и тут же поднял ее. — Товарища Грачева... Степан Романович, пилот обнаружил. Только их, без отары... Состояние? Один жив, это точно. Махал руками... Самолет пошел на посадку, сейчас он подберет их. Слушаюсь! — лейтенант вскочил и молодцевато щелкнул каблуками. — Все будет сделано, Степан Романович! — Опустил трубку и обернулся к Василю: — А ты беспокоился! Я же сказал — не иголка, найдем...
— Ну и добре! — обмякшим сырым голосом ответил Василь.
Над Приречным делал круг самолет с красным крестом на фюзеляже. «Они!» Глазам было больно смотреть в синее, очистившееся от туч небо, но Василь из-под руки проследил, в какой стороне пошел на посадку самолет, и побежал туда. Его обогнала машина скорой помощи. «Чи живы? — Василь раскрытым ртом хватал обжигающий горло воздух, а его все не хватало легким. — Пойду шагом, бо упаду...»
Из-за окраинных домов вывернулась скорая помощь, понеслась навстречу. Он свирепо замахал руками, чтоб остановилась. Завизжали тормоза, точно под колеса попал поросенок, откинулась белая дверца. Из машины, отбиваясь от чьих-то рук, вылез Андрей.
— Сейчас я, сейчас сам приду! Вы дядю Базыла пока... Сейчас я!
В дверцу высунулась женская головка в белой косынке. Машина ушла.
Василь не узнал товарища. Обмороженное лицо опухло, губы расплылись, между толстых набрякших век еле виднелись трещинки глаз. Создавалось впечатление, что Андрея жестоко искусали пчелы.
— Жив? — воскликнул он хриплым застуженным голосом и обнял Василя так, как если бы у него были забинтованы руки — одними локтями. — Я так беспокоился.
— Та у меня ж трактор, шо ж беспокоиться! Это у вас совсем поганэ дило...
— Сказал! Нас все-таки двое, а ты — один.
Они пошли рядом, и неосведомленные люди оглядывались на них: хороши! Со дня напились, качает их, родимых, как ветлу на ветру. Видно, пошли со славой божьей, а возвращаются с разбитой рожей.
— Как дядько Базыл?
— Плох. Тащил я его долго... Ладно самолет подоспел...
— Ты куда зараз?
— Тут... к одному... Иди в больницу, я сейчас...
Василь пошел к трактору. Андрей, останавливаясь на каждой ступеньке, поднялся на второй этаж производственного управления. Вошел в приемную Грачева.
— Товарищ Грачев у себя?
Блондиночка строчила на пишущей машинке, не подняла головы:
— У него сегодня неприемный день.
Тяжело, по-стариковски шаркая валенками, Андрей направился к высокой, обитой черным дерматином двери. Блондинка вспорхнула со своего места и бросилась наперерез.
— Гражданин, вам же сказано... — Ойкнула, увидев его лицо, но решила до конца выполнить свою задачу. — У Степана Романовича неприемный день.
Андрей посмотрел на нее и выразительно покачал в руке толстой плетеной камчой. Секретарша отступила, а он открыл бесшумную, хорошо смазанную в петлях дверь.
