— Ты, наверное, догадался, Сапар Утегенович, что я хотел сказать.
— К-ка-ак?!
Андрей пожал плечами: дескать, добавить ничего не может
— Молокосос! С-опляк!
— Зачем же кричать? Дядя Базыл говорит: «Если б при помощи крика можно было построить дом, осел построил бы целую улицу».
У Сапара судорога перекосила широкое лицо, колени поджались, как для прыжка. И механик действительно прыгнул — к ружью на стене. Истошно вскрикнула Айша.
Горка ракетой вылетел в сенцы. За его спиной оглушающе бабахнуло. Ничего не видя, споткнулся о кобеля, тот с визгом бросился в сторону, а Горка врезался головой в сугроб.
— Караул! Убивают!
Глухие из-под снега крики услышал Марат, только что возвратившийся из города. Он отвел машину в гараж и шел в это время мимо Утегеновых. Марат, не раздумывая, сиганул через плетень. В засиненном сумерками дворе он увидел барахтающегося в сугробе Горку. Схватил его поперек туловища, пытаясь поднять, но Горка отчаянно отбивался, он, вероятно, думал, что это Сапар решил и с ним расправиться.
— Как ты сюда попал? Что ты там ищешь?
Горка узнал наконец Марата. Проворно пошарил в разбитом сугробе, отыскивая шапку. Хлопнул ею о колено, выбивая снег, натянул на голову.
— Ты языка лишился, что ли?
— Там... Сапар убивает... Из ружья...
Горка прицелился было к калитке, но Марат сцапал его выше локтя:
— Что за глупости! Идем в дом. Иди следом, да не колотись, а то зубы повыпадают.
В темных сенцах под ногами ругнувшегося Марата что-то бухнуло. Горка инстинктивно прянул назад, но сейчас же сообразил, что это цинковое корыто, очевидно, сваленное им со стены при паническом бегстве. И Горке еще больше, чем до этого, захотелось удрать.
Марат распахнул дверь. Прямо возле нее, закинув ногу на ногу, сидел на стуле Андрей. Прикрыв ладонью заплаканные глаза, Айша скрылась в боковушке, а Сапар будто и не поднимался со своей низенькой скамеечки. Тяжело, исподлобья глянул на Марата. Ружье висело на стене.
— Что у вас тут происходит? Извиняюсь, здравствуйте, во-первых.
— Здравствуйте, Марат Николаевич. Что происходит? — на лице Андрея выразилось, казалось, самое неподдельное удивление. — Ничего особенного. Сапар Утегенович предлагает мне ружье на время, нас волки одолели. Вот, видите? — он расстегнул ворот рубашки и показал забинтованное плечо. — Я одного вилами убил, но и он меня достал чуток.
Марат успел перехватить благодарный взгляд механика, брошенный на Андрея, однако не подал и виду. Наоборот, покосился на Пустобаева и значительно качнул головой.
— Всяк судит о другом в меру своей испорченности.
Горка проглотил обиду молча, лишь про себя констатировал: «Идиоты!»
Похоже, что с души Утегенова гора свалилась. Он весело засуетился, приглашая гостей к ужину. Андрей сразу отказался:
— Я не буду есть, я расстроенный, у меня ноги ломит Ну и ничего смешного! Правда, у меня ноги на улицу просятся. Ружье я у вас не возьму, Сапар Утегенович, а вот трактор — хоть сейчас заберу.
— Завтра, Андрюша, пригоним. Заходи, всегда дорогим кунаком будешь. — Сапар прошел проводить гостей, прощаясь, тронул Андрея за рукав, пошутил: — Старое, так сказать, не вспоминай. Как не ошибаться?! Сам знаешь, оклад маленький, референтов нет.
— Конечно, знаю. А правду говорят, Сапар Утегенович, что ваша жена музыкальное училище окончила?
— Уй, какая правда! Давно было, ничего не помнит Айша.
— М-да! — Не только Андрей, все уловили в его голосе торопливость, желание затушевать этот разговор. — М-да. Жаль, что не помнит. Верно, Марат Николаевич?
— Жаль, жаль!
— Само собой! — поддержал и приободрившийся Горка.
По дороге Андрей рассказал Марату о своих намерениях, и тот всячески стал одобрять их. Андрей руками развел:
— Скажи, пожалуйста, все меня хвалят! Просто удивительно, до чего я хороший. Ну, а если ничего не получится, тогда... крапивы за воротник?
— Безусловно.
— Понятно! Если не посадят, то наградят, так считаю.
На недоумевающий взгляд Марата Андрей ответил, что в Забродном сейчас следователь живет и «шерстит» всех, кто в какой-то мере причастен к гибели отары. И пожал плечами:
— А чего допрашивать, когда и дураку ясно: вьюга слопала отару да еще те! — большим пальцем ткнул куда-то за плечо: знаете, мол, сами.
Марат шел некоторое время о чем-то раздумывая, то и дело запуская пятерню под шапку и теребя свой непокорный щетинистый чубчик.
— Не так все просто, братцы, — проговорил он наконец. — Не т-так просто. Большая каша заварится.
— А по-моему, ерунда, вот увидишь! — Андрей наподдал ногой мерзлый котях, и он, визжа по накатанной дороге, улетел в сумрак. — Посмотрим, утро вечера, говорят, мудренее.
— Ну да, — Марат насмешливо глянул на парня, — что делается сегодня, думать будем завтра. Между прочим, на областной сельхозстанции сорок килограммов семян кукурузы достал. Вегетационный период — шестьдесят пять дней. Элита! Там из-за них...
— Отдайте их на Койбогар!
— В твоей мысли есть рациональное зерно... Значит, и ты побывал у следователя. А ты, Георгий? Ох, каша будет, братцы!..
— Марат Николаевич интересные книги привез из города, — напомнил о своем присутствии Горка.
— Не книги, — поправил Марат, — а книгу «Житие протопопа Аввакума» Редкая вещь. И поучительная Человек железной воли и высочайшей нравственной убежденности. Боролся и погиб за свою идею. Я это «Житие» Мартемьяну Евстигнеевичу подсунул, пусть почитает, поразмышляет. Может, пробудится в нем хотя бы чувство доброй зависти к тому несгибаемому протопопу, поборет в себе страсть к столь малому, как выпивка.
— Дай почитать.
— Пойди к Тарабанову. Прочел, наверное, возьми.
— Спасибо, обязательно возьму.
Андрей ощутил, как загорелось его лицо. Он был рад: есть причина забежать к Гране в дом. С зимовки она уехала так быстро, что не удалось и поговорить с ней толком. Да она и не расположена была, очевидно, к разговору, а то могла бы дождаться, пока он заседлает своего маштака.
И теперь идти с Маратом и Горкой ему было совсем невмоготу. Он глянул на часы — без четверти девять, по-зимнему время не раннее. А еще на Койбогар ехать, девятнадцать километров — не шутка по бездорожью и такому морозу.
4
Возле тарабановского двора Андрей оглянулся по сторонам. Ночь, будто ножницами, навырезывала синих угластых теней и разбросала их под избами и кособокими расшатанными плетнями. Замороженные окна сверкали наледью.
Андрей разглядел двоих, стоявших в темном проеме открытых дверей сенок. И вдруг почувствовал себя чужим и одиноким в своем большом и родном поселке. Он, казалось ему, даже осязал, как холод, как прикосновение неопрятных рук, понимающие и снисходительные взгляды тех, умолкнувших...
Они расступились, давая парню дорогу. Теряя голос, Андрей поздоровался, вгляделся в мужское лицо: да, это был священник.
— Мартемьян Евстигнеевич дома?
— Дома. Что за причина гоняет тебя ночами?
— Собачья старость, Граня, одолела так бы и трусил по чужим дворам. — В Андрее все негодовало, гнев сушил рот и губы, схватывал спазмами горло. Хотелось наговорить пакостей в их бесстыжие лица. — В какую же вы, святой отец, веру обращаете нашу комсомолку?
Стояли все трое в темных сенцах, и лиц не было видно. Ориентироваться можно было только по интонации говорящего, по смыслу сказанного
Деревянно улыбаясь, Андрей ждал, что ответит священник.
— Говорят, милый юноша, длинный язык с умом не в родстве.
Граня прыснула, а Андрей опешил
— Как это понимать?
— Я насчет вашей реплики, юноша и красно, и пестро, да пусто цветом, — голос в темноте играл сочными веселыми переливами. — И еще говорят: красно поле пшеном, а беседа — умом.
Пришла на помощь Граня:
— Тебе, Андрюша, кажется, отец нужен был?
— Конечно, не вы! — Андрей начал дерзить, понимая, что это глупо. Он наговорил еще каких-то грубостей и, видно, вывел Граню из терпения.