Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Савичев забрал в рот кончик уса, покусывал и ощущал его табачный вкус. Захотелось курить. Полез за папиросами и, прежде чем постучать мундштуком о коробку, выбивая табачную крошку, спросил: «Можно?» Вениаминов кивнул. Вот так: Вениаминов сидел за его, савичевским столом, и он, Савичев, хозяин этого кабинета, спрашивал, можно ли здесь закурить.

Табачный дым был необыкновенно горек. Таким он всегда казался, если Савичев чем-то очень расстраивался. Курил, и в голубоватом дыму виделось ему и давнее и недавнее прошлое... Кавалерийский полк с саблями наголо летел на немецких автоматчиков... К чему это возвращенное нестареющей памятью видение? Нынешняя его, Савичева, беда подобна той ужасной катастрофе полка и каждого конника в отдельности?.. Обмороженные, опухшие лица Базыла и Андрея...

Да, Савичев не хотел гибели колхозного скота.

Надо уметь держать ответ даже в самые тяжелые минуты жизни. Чтобы согнуться, но, как сталь, тут же и распрямиться. Не всякий на такое способен. Упасть легче, чем подняться.

Впервые за последние десять лет Савичев уходил из своего кабинета не как председатель, а как подследственный. Вениаминов привык провожать уходящих вот так, спокойным профессиональным взглядом следователя, но ссутулившаяся фигура Савичева, постаревшего, казалось, за какой-то час, вызвала в нем сострадание. Он догнал его, взял за локоть:

— Ты, Павел Кузьмич, не очень-то... Всякое бывает, может, и обойдется все, не будешь платить...

Савичев устало и как-то безразлично усмехнулся: в этом ли, мол, дело! Он ушел, а Вениаминов сочувственно вздохнул и выглянул в дверь:

— Следующий, пожалуйста!

Следующим был Андрей Ветланов.

3

Над плетнем, разделяющим ветлановский и пустобаевский дворы, покачивалась фигура Горки, высокая и сухая, как у средневекового схимника. Горка улыбался:

— Вижу, конь твой стоит, значит, думаю, дома.

Андрей перепрыгнул через плетень, с удовольствием потряс Горке руку.

— Ох и тощий ты, как ободранный заяц.

У Горки в кисловатой улыбке разошлись длинные обветренные губы:

— Ты брось, у меня зато нутряного сала пуд.

Захваченный своей новой идеей, Андрей и Горке стал рассказывать о намечаемых на Койбогаре реформах, о том, что Савичев посоветовал поговорить с механиком Утегеновым. Горка слушал и подмечал: в Андрее появилось что-то от Базыла, от его жадной разговорчивости, очевидно, на Койбогаре и правда можно соскучиться по живой речи. Горка согласился идти к механику, но проекты Андрея его не тронули, не увлекли. Суета сует! Зачем это ему лично? Какой прок?

Видеть личный прок, собственную выгоду — такое было заложено в Горкину натуру всем укладом пустобаевского дома. Но если прежде оно входило каплями, то после знакомства с отцом Иоанном, после памятной беседы с ним отрыгнулось бурно, точно бурьян на брошенном подворье.

И все больше охватывал Горку ужас перед тем, что его в конце концов не будет на свете. Ничтожность человеческого бытия. Водородная бомба. Превращение в радиоактивную пыль... Страх за собственную жизнь... Брать надо от жизни все. Живем один раз!

Стремясь к обладанию благами, Горка жил трудной двойственной жизнью. В последнее время он даже с Нюрой побаивался встречаться, все казалось, что она догадывается о его намерениях.

Вышли за калитку. Колхозный механик Сапар Утегенов жил в конце главной улицы. Андрей с удовольствием раскланивался со встречными колхозниками, а Горка по обыкновению смотрел в ноги и молчал. На них налетела Нюрочка-расколись, щеки ее пунцовели на морозе, как спелые помидоры. Андрей сцапал ее ручонку, сжал так, что Нюра затанцевала:

— Кричи: мама, замуж хочу!..

— Ой, ой, Андрюшка, ой, пусти!..

— Кричи: мама, замуж хочу! Сильнее кричи!

— Мама, замуж... хочу! — и Нюрочка расплакалась, тряся онемевшими пальцами.

— Теперь бери ее, Георгий, под руку и веди в загс.

— Ты... ты какой-то ненормальный, — Нюрочка еще всхлипывала. — Мне ж коров доить, а ты так...

Андрей пошарил по карманам (где-то засунул пяток конфет для базыловских мальчуганов!), нашел, подал Нюре карамельку в яркой обёртке.

— На, только успокойся!

Нюрочка рассмеялась, конфетку сразу же отправила в рот, правая щека стала еще пухлее.

— Ужасный ты, преужасный человек, Андрюшка. — Заправляя под платок выбившийся школьный бантик (никак не могла расстаться с милой детской привычкой), быстро взглянула на Горку, и тот засиял, плечи расправил. — Далеко ль вы?

— К председателю. Георгий вот просится ко мне в подпаски на Койбогар. Надо согласовать. Ради дружбы на что не пойдешь.

— А что, — Нюра заволновалась, ее маленькие глазенки округлились, а щеки стали еще румянее, — что... дружба — круговая порука? Да? Тебе и самому там делать нечего. Значит, вы, значит, оба не будете на новогоднем вечере, да?..

— Не слушай — врет! — обронил Горка, он хотел хоть чем-нибудь угодить девушке, что-то она в последнее время замкнуто держалась с ним.

Нюра счастливо всплеснула руками:

— Ой, Андрюшк, преужасный ты! А в клуб гармонь купили — не усидишь. А если б вы знали, как Граня комиссаршу играет — загляденье! — Помахала рукой в вязаной рукавичке и посеменила, покатилась дальше. Уж издали крикнула: — А про меня опять в газете написали! — И заливистого раскололась. — Умора!

Горка повеселел, но зато Андрей надулся. Он, конечно, не хотел большого шуму, но хотя бы в порядке вежливости кто-нибудь спросил: «Как ты там, Андрюха, с волком расправился? Расскажи, интересно». Нюрочка о себе не забыла, прихвастнула, а о нем молчок. Точно сговорились все.

— Слышал, как я волка вилами заколол?

— Очередной анекдот?

— Нет, серьезно! Прошлой ночью. Значит, никто не говорил? Странно. Наверное, товарищ Буренина забыла. А мне и сейчас плечом нельзя повести.

— Интересно-о! Может, расскажешь?..

В окнах утегеновского дома уже зажглись огни. Во дворе стоял «газик» механика, а у дверей свернулся борзой пес, с которым Утегенов почти никогда не расставался. Он сажал его в кабину рядом с собой и так ездил и в поле, и в район, и в город. Несведущим в поселке говорили: «Где увидите рябого тощего кобеля, там и механика ищите». Парням пес обнюхал руки, повилял хвостом, как старым знакомым, и вновь свернулся возле порога.

В доме Утегенова обстановка была полуевропейская, полуазиатская. Сапар сидел на низкой скамеечке в майке И пижамных полосатых брюках, закатанных до колен. Опустив голые ступни в таз с теплой водой, он читал газету и поглаживал ежик волос. У Андрея непроизвольно сжались кулаки: перед Сапаром на корточках сидела его жена Айша, худощавая, по-восточному красивая женщина лет тридцати. Она мыла его толстые волосатые ноги и не оглянулась на вошедших, только вспыхнули ее маленькие уши да лицо опустилось к эмалированному тазику, словно она хотела спрятаться в белесом паре, идущем от воды.

Сапар отложил газету, через плечо жены протянул парням крупную мясистую руку. Горка пожал ее, а Андрей сунул свою за спину. Утегенов вскинул широкие редкие брови:

— Что? У тебя рука болит? Ну, ладно. Айда, проходите, сейчас чай пить будем. — Взял газету, чиркнул по ней пальцем: — Видели сводку? В нашем управлении, так сказать, самый большой отход скота. Грачев был вчера — ой, шибко ругался... Раздевайтесь, проходите. Слушать не буду, сначала чай, потом — дело Айда, мальчишки!

Горка начал было расстегивать пальто, но, глянув на злое белое лицо Андрея, снова стал ловить пуговицами петли. «Чего он взбесился? На него и на мертвого, наверное, не угодишь» А Ветланов шагнул к Айше, взял ее за узкие плечи.

— Встаньте! Стыдно!

Она нерешительно поднялась, безвольно опустив тонкие мокрые руки. От неожиданности Сапар с минуту не мог вымолвить слова. Наконец поднял одну ногу, отряхнул над тазом, ступил на пол, то же сделал и другой ногой. Придвинулся к Андрею.

— Что хотел ты сказать этим?

«Сейчас сцепятся! — Горка затосковал, словно кот на заборе, окруженном псиной стаей. Начал потихоньку нащупывать дверную скобу. — Чего он, как истукан, застыл? Драпать надо. Не знает, что ли, этого бешеного Сапара!»

42
{"b":"234118","o":1}