Ну что ж… существуют еще мнения о том, что Высоцкий мог бы достигнуть определенных успехов в спорте, но упустил этот шанс, посвятив себя актерской профессии, так же как когда-то восемнадцатилетним юношей бросил учебу в инженерно-строительном институте, хоть преподаватели и убеждали, чтобы он «не делал глупостей», так как сможет сделать неплохую карьеру как инженер. К счастью, он не послушал их советов и настоял на своем. Через полгода Владимир был уже студентом театрального вуза, а еще через пять лет стали «крутиться на магнитофонах» его первые песни.
Юмор Высоцкого встречается и в его письмах. Так, например, в августе 1968 года, находясь в деревне Выезжий Лог Красноярского края, где снимался фильм «Хозяин тайги», Высоцкий написал письмо своему другу, тоже актеру Таганки — Вениамину Смехову. В письме поэт писал: «Живем мы в хате, построенной на месте сгоревшей тоже хаты. Есть у нас раскладушки, стол и бардак, устроенный Золотухиным. Как истый деревенский житель, он живет себе и в ус не дует и поплевывает на грязь, неудобства, навоз и свинцовые мерзости деревенской жизни. А я умираю. Во дворе у нас живет свинья с выводком Иногда она заходит к Золотухину на огонек и чувствует себя очень уютно. (…)
У нас утонул один шофер деревенский, и еще один утонул раньше того, который утонул сейчас.
Прости за информацию. Далее. Снимают медленно и неохотно. Меня просто совсем медленно. Золотухина несколько скорее, но все равно. (…) Я написал две хреновые песни, обе при помощи Золотухина».
Говоря о двух «хреновых» песнях, Высоцкий имел в виду свои известные и лучшие произведения: «Баня» и «Охота на волков». Он называл их «хреновыми» так же, как когда-то Михаил Булгаков, у которого один его знакомый спросил, над чем он сейчас работает, на что писатель ответил: «А так… пишу одну книжонку…». По прошествии лет этот знакомый узнал, что Булгаков писал тогда произведение всей своей жизни и впоследствии шедевр мировой литературы — роман «Мастер и Маргарита».
Юмор Высоцкого особенным был еще и с той точки зрения, что поэт мог в своих произведениях сделать комическими даже те ситуации, которые в действительности не казались смешными, по крайней мере для их участников… Временами, впрочем, это был один из способов защиты от назойливости поклонников. Ясное дело, их настойчивость и наглость при попытках завязать знакомство с Высоцким поэта не смешили, а, скорее, создавали для него одни неудобства и огорчения, но тем не менее он рассказывал о них как бы полушутя: «Как-то я вернулся домой поздно ночью. В два, а может, и в три. Был у меня спектакль, потом концерт. Вернулся уставшим, не успел еще сесть, а тут звонок в дверь. Иду открывать. Смотрю — на пороге стоит женщина в халате, но вся из себя такая при прическе, с начесом и так далее. Держит она какую-то тарелку, прикрытую другой тарелкой. Неуверенно топчется с ноги на ногу, поэтому смотрю на нее вопросительно. А она мне: «Вы так поздно всегда домой возвращаетесь, всегда на бегу, весь в работе… А я тут наготовила, нажарила. Я подумала, может, вы бы чего съели. Наверное, у вас нет времени, чтобы спокойно поесть, поэтому я и принесла». Посмотрел я на нее — дамочка сразу к делу. «Конечно, мог бы поесть», — ответил я. Впустил ее. Я поел, спел ей для приличия парочку песен. Она посидела, потом немного задумалась и сказала: «Ну, я, пожалуй, пойду». А через несколько дней, во втором часу ночи, опять звонок в дверь. Я выскочил из постели, побежал открывать дверь. Смотрю — стоит та же самая дамочка, и опять в халате. И снова такая «учесанная». И держит опять какую-то тарелку. Я был не один и поэтому, когда она хотела открыть рот, чтобы что-то сказать, я приложил палец: «Тс-с-с…!». Я показал ей, что следует молчать. С тех пор она больше не приходила. Наверное, обиделась». Иногда серьезное поведение Высоцкого воспринималось его друзьями комически. Многие из них с усмешкой вспоминают, например, как Высоцкий смотрел телепередачи. Вот рассказ одного из друзей поэта: «У Володи почти все время работал телевизор. Он мог сидеть несколько часов подряд, глядя на экран, но при этом на самом деле не замечать, что там происходит. Просто в мыслях Володя был где-то далеко, думал о чем-то своем. Была такая передача по телевизору, которая создавалась на основе вопросов и ответов телезрителей. Проводивший ее журналист неизменно восседал за столом, раскладывал письма на две стопки, вытягивал двумя пальцами письмо из первой стопки, открывал его и читал: «Товарищ Иванов из колхоза имени 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции спрашивает нас, как можно…», дальше следовал вопрос. А потом вытягивал конверт из стопки противоположной, открывал его и говорил: «А на это ему отвечает товарищ Кузнецов из совхоза имени Ильича». И читал «ответ» товарища Кузнецова. Володя сидел с широко открытыми от удивления глазами. Наконец он произнес: «Где они находят этих людей! Откуда они берутся!». Он возмущался, но телевизора не выключал. Иногда это начинало раздражать Марину, тогда она говорила: «Выключи этот глупый ящик!», но Володя на это: «Не надо, пусть идет!»».
Роль телепередач в жизни и творческой работе Высоцкого наиболее точно определил Андрей Вознесенский: «Временами я удивлялся, как Володя может работать при включенном телевизоре. А он просто таким образом впитывал ритм своей эпохи — неспокойной, трудной, полной клеветы, лицемерия и фальши. Какое время, такое и телевидение. Но это было его время, в которое довелось ему жить. И Володя не убегал от него».
Вернемся, однако, к чувству юмора Высоцкого. Нельзя не заметить, что поэт позволял себе шутить с теми, с кем бы любой другой шутить никогда не решился. Один из друзей Высоцкого так вспоминает, например, его оригинальную реакцию на работу бюрократической машины: «Володя должен был оформить себе паспорт, ему надо было опять ехать к Марине. С виду обычная формальность, все ведь его знали в милиции, в паспортном бюро, делали это много раз, но в тот момент стали затягивать сроки выдачи. Володя никак не мог понять, зачем они это делают. Ему там сказали, что во время последнего выезда по возвращении он не сдал паспорт в установленные сроки. Он беспечно ответил, что был занят, но это их не удовлетворило. Они не хотели продлевать сроки действия загранпаспорта. Тогда Володя пошел к офицеру, от которого зависело это дело, разговаривал с ним, но безрезультатно. Страшно нервничая, он заявил этому служащему, что будет жаловаться на его медлительность вышестоящему по должности полковнику. Прошло еще несколько дней, у Володи оставалось мало времени, он обещал Марине, что приедет. И тогда… это было при мне… он признался, что времени больше нет, а паспорт нужен сейчас, что у полковника он не был, да и не знал вышестоящего по должности офицера, с которым говорил. Тогда он взял телефон, набрал номер паспортного бюро, попросил «своего» офицера, которому кратко заявил: «Значит, дело выглядит так: я был уже у полковника, говорил с ним, он сказал, что паспорт должен быть готов, и он, конечно, сделает выводы по поводу волокиты», — и положил трубку. От полной неожиданности я воскликнул: «Володя, что ты делаешь?! Ты же ведь блефуешь…». А Володя спокойно: «Ничего. Они тоже блефуют».
Естественно, что такая идея пришла на ум поэту не из желания развлечься, а потому что необходимо было что-то предпринять. Однако иногда Высоцкий похожими действиями разнообразил действительность, пробуя развеселить самого себя в ситуациях, вызывающих у него усталость или подавленность. Это была, скорее, защитная реакция организма, причем на подобные шутки поэт решался часто в последний период жизни, когда у него оставалось совсем мало поводов для смеха и оптимизма.
Его знакомый так описывает один случай: «Сижу у Володи. Болтаем. Звонит телефон. Володя встает, берет трубку. Хорошо слышу его ответы: «А-а-а, привет, Витя!.. У меня? Все хорошо. А что у тебя? Да! Это здорово! Ну конечно!.. А-а-а, помню, Витя, конечно, даже часто вспоминаю. Да, гулялось, а как поднималось… С ребятами… помнишь? Выпивалось… Это было время!.. Ну пока! Держись!». И положил трубку. «Какой-то приятель?!» — спросил я. «Кто?» — удивился он, как бы вообще не понимая, о ком говорю. Я тогда стал выяснять: «Ну, этот Витя, который сейчас звонил». Володя отрицательно покрутил головой: «Нет, я его не знаю». «Это как?!» — негодовал я. Володя пожал плечами: «Просто его не знаю». Приняв это за розыгрыш, я продолжал: «Но ведь ты сам говорил ему: «Витя». Говорил, что помнишь, как гулялось и поднималось». Володя, утомленный моей «речью», огрызнулся: «Не знаю этого типа, понимаешь? А говорил я ему: «Витя»… Так это он так сам назвался, сказал, что звонит Витя. А что гулялось, что проставлялось… Ну, а так гулялось, ставилось… Только не с ним, но какая разница!»».
