Вечерами, когда над тайгой нависала темень, когда над горами и бесконечными лесами водворялась настороженная тишина, лишь изредка нарушаемая воем волков да шумом запоздавших автомашин, люди собирались в жарко натопленных общежитиях. На всех лесных участках чарусские лесорубы обсуждали постановление партии и правительства о ликвидации отставания лесозаготовительной промышленности.

Сегодня обсуждали его в Новинке. Люди собрались в тесном общежитии. Лиза Медникова, недавно вернувшаяся из лесосеки, сидела рядом с парнями из своей бригады и поглядывала на Зырянова, который стоял за столом с газетой в руках. Говорил он медленно, не спеша, стараясь довести до сознания каждого смысл нового, очень важного документа. Народу было много, но все сидели тихо, не шелохнувшись: слышалось тиканье часов-ходиков на стене и шум воздуха в поддувале топившейся печи.

Решение партии и правительства Лиза уже читала, рассказывала о нем в бригаде, и теперь не вникала в то, о чем читал Борис Лаврович, а лишь следила за его губами, глазами, движением рук. Зырянов казался очень красивым, волевым, мужественным. Ей вдруг захотелось чем-то обратить на себя внимание. И как только Борис Лаврович кончил читать газету, она подошла к столу, окинула взглядом плотно сидящих людей и сказала:

— Тут все понятно. Теперь видно, как нам надо работать. Мы с Епифаном Моховым сразу подхватили почин Сергея Ермакова, создали комплексную бригаду. Чего мы добились? Посмотрите на доску показателей — она на развилке дорог, у всех на глазах. Но сделано нами еще не все. Труд в лесосеках можно организовать гораздо лучше. Звено вальщиков у нас сейчас загружено не полностью. Половина дня уходит на спиливание лесин, а остальное время люди тратят на обрубку сучьев. И получается, что электропильщики орудуют топором, а ценнейший механизм лежит на пеньке, электростанция работает почти вхолостую. Нельзя так работать!

— А как надо? — спросил Зырянов.

— Мы с Моховым обсуждали этот вопрос в своей бригаде…

— Почему сам бригадир, Мохов, не выступает? — перебил Лизу Николай Гущин, выглядывая из-за спин девчат. (Он пришел на танцы, а попал на это собрание). — Почему Епифан прячется за своего помощника? Язык, что ли, у Мохова отсох? Везде только и слышишь Медникову. Подумаешь, заводила какая! Медникова здесь, Медникова там. Даже ключ от красного уголка никому не доверяет.

— Мне бригада поручила выступать, — сказала Лиза, не обращая внимания на язвительный тон Гущина.

Из группы парней и девушек, сидевших на кровати у окна, медленно поднялся широкоплечий, сутулый Епифан: он словно приготовился что-то поднять с пола.

— Я, товарищи, не могу говорить, — произнес он хрипло, показывая на шею, замотанную белым платком. — У меня горло болит, простыл… Да и оратор я плохой. Лиза скажет лучше.

— Продолжай, Лиза, — ободряюще проговорил Зырянов. — Не все ли равно, кто выступает от имени бригады?

— Так вот, — оживилась Медникова, — когда мы поработали по-новому, то увидели, что в поточно-комплексный метод можно внести усовершенствования, лучше использовать технику.

Зырянов насторожился.

— А как это сделать? Ну-ну!

— Как? А вот так. На две комплексных бригады иметь только одно звено вальщиков. Пусть оно знает одно свое дело: валить и валить древесину с корня. Две-то бригады легонько можно обеспечить повалом. Валку производить в одну смену, а обрубку сучьев, трелевку, разделку хлыстов в две смены. Лучше-то не придумаешь: и механизмы полностью загрузишь, и лес пойдет в два потока… Партия и правительство предлагают организовать работу в лесу по цикличному методу. А до этого метода нам остается сделать только один шаг.

Зырянов встал.

— Вот где ключик-то! Ты слышишь, Чибисов? — обратился он к начальнику лесопункта, сидевшему за особым столом вместе с мастерами.

— Слышу, слышу! Как не слышу, — ответил тот. — Только где брать рабочих на вторую смену?

— Снимешь людей с ручной заготовки.

— Совершенно правильно, согласен… Тракторы используем на две смены. А с трактористами как?

— Поскреби где-нибудь там, в гараже.

— Нету, все выскреб. Два совершенно исправных трактора стоят из-за отсутствия водителей.

— Найти где-то надо людей, товарищ Чибисов.

— Ищу, ищу, с ног сбился. Пусть дирекция просит из треста. Мы тут трактористов не делаем.

Из дальнего угла общежития кто-то крикнул:

— Трактористы скоро будут!

— Кто говорит, что трактористы будут? — поинтересовался Зырянов.

— Это я, Спиридонов. Письмо я послал домой. Как бригада комплексная организовалась, дело пошло на лад, я сразу сел за письмо: так и так, заработки хорошие, условия жизни подходящие, молодежи тут много, жить в лесу совсем не скучно, — приезжайте! И вот сегодня получил из дома ответ. Много ребят и девчат собирается сюда, как только отпразднуют Октябрьскую годовщину.

— А нельзя ли, Спиридонов, чтобы пораньше они приехали?

— Кто, товарищ замполит, от праздника из дома поедет? Подождите немножко, отпразднуют и приедут.

Медникова все еще стояла возле стола.

— Все у тебя, Лиза? — спросил Зырянов.

— Нет, не все. У меня есть еще личные обязательства… Мое звено на раскряжевке работает не в полную силу: трактор привезет воз, мы хлысты тотчас же раскромсаем и ждем, пока нам подвезут следующий воз. Ждать приходится долго. Я думаю, звено может обслужить не одну, а две эстакады. Рядом с нашей сейчас организуется эстакада для разделки хлыстов, подтаскиваемых трелевочной лебедкой. Вот я и прошу дать мне эту эстакаду.

— А справишься? — спросил Чибисов.

— Конечно, справлюсь. Только должны быть две электропилы: на каждой эстакаде по пиле.

— Справишься, так берись. А то я ломал голову, где брать людей на новую эстакаду.

— Отстающее звено раскряжевщиков Пани Торокиной беру на буксир, — продолжала Медникова. — Поручаюсь за нее, что она тоже досрочно выполнит свое задание… Слышишь, Панька?

— Слышу, — ответила Торокина, сидевшая в уголке с Григорием Синько.

Медниковой захлопали.

— Вызываем на соревнование комплексную бригаду Сергея Ермакова, — заявила она, как стихли аплодисменты. — Пусть и они возьмут такие же обязательства, как мы. А мы решили выполнить свое сезонное задание не к двадцатому марта, как записано по леспромхозу и Новинскому лесопункту, а к двадцатому февраля, на месяц раньше.

Все это время Зырянов с восхищением смотрел на Лизу, радовался, что девушка быстро освоилась в лесу и чувствует здесь себя как дома, по-хозяйски. Едва она кончила говорить, он подошел к ней и крепко пожал руку.

— Молодец, Лиза! Хорошо выступила.

— Борис, хочется поговорить с тобой, — шепнула она быстро. — Я ведь тебя давно не видела?

— Встретимся после собрания, — ответил он; взял ее за локоть, затем легонько отстранил от себя, как бы говоря: подожди, пока я освобожусь.

Когда Медникова шла на свое место, тракторист Яков Мохов, сидевший среди девчат, крикнул:

— А с качеством на валке леса как будет? Ты не сказала?! Как прикажешь трактористам выуживать хлысты из вашего бурелома? Ты нажимаешь на брата Епифана, требуешь — вали, вали, а он и валит лесины — одна вершиной лежит на юг, другая на север. Попробуй тут скоро собрать воз!

— О хлыстах можете не беспокоиться, товарищ Мохов! Десять-пятнадцать хлыстов, уложенных в «елочку», под углом в сорок пять градусов к волоку, вас устраивает?

— Устраивает! А почему раньше не валили так?

— Потому что вообще не было никакого порядка в лесосеке. Мы даже не знали, где у вас волок, где что. Теперь, как появился в лесосеках новый мастер, совсем по-другому дело пошло.

Медникова проторила дорожку: по ее примеру начали брать обязательства электропильщики, сучкорубы, трелевщики. Народ расшевелился, загудел, повеселел. Особенно оживились все, когда к столу подошел электромеханик передвижной электростанции комсомолец Петр Лемтюгин, круглолицый, краснощекий, коренастый паренек, в черном суконном костюме, поверх которого была надета новенькая пухлая фуфайка. Это был весельчак и балагур. Он нарочито подбодрился и громко откашлялся.