— Вы, все же, Евгений Тарасович, разрешите мне переделку цепи? Пилы тяжело идут с этими цепями.

— А тебе что беспокоиться? Не ты на них работаешь.

— Я отвечаю за работу пил. Если они плохо идут, у меня душа болит. В разгар сезона, когда наезжает к нам много народу, я ночами не сплю, а пилы всем, направлю, ни одного в лес не пошлю с тупой пилой. Пила — инструмент, она в руках рабочего решает судьбу производственного плана.

— О производственном плане пусть больше всего болит душа у начальника лесопункта, он отчитывается перед дирекцией, а не пилоправ. Кукаркина дело маленькое — наточил пилы да на боковую, вот и весь с него спрос.

— Евгений Тарасович! План-то выполняют рабочие, а не начальник лесопункта. Если я им не наточу пилы да они сами будут поздно выходить на работу, пинать погоду в лесу, вот тогда вы и попробуйте выполнить план!

— А ты, попробуй, не наточи пил. Посмотрим, что из тебя получится?

— Меня стращать нечего. Я знаю свое дело и болею за него.

— Ну и болей. Знай свой шесток. Иди — все. Точи свои пилы. Ишь ты, конструктор нашелся, доморощенный…

Кукаркин тряхнул пильной цепью и выбежал из кабинета.

У крыльца конторы он отплевался, достал свою табакерку, насыпал на ладошку горку табаку и с жадностью стал его снюхивать.

Увидев автомашину, груженную пустыми железными бочками, направляющуюся в Чарус, он остановил ее и спросил:

— За горючим?

Шофер, у которого на стекле кабинки было написано: «Сто тысяч километров без капитального ремонта», кивнул головой. Это был Полуденнов, большой костистый мужчина, ходивший по земле неуверенной походкой: казалось, дунет сильный ветер, качнет человека, он не устоит, упадет. И машину свою он водит не спеша, на каждом нырке чуть переваливает, нигде не тряхнет, как бы боясь, чтобы самому на ухабах не рассыпаться. А выполняет он постоянно по полторы-две нормы. Жена Полуденнова и сын — тоже шоферы. Про всех про них говорят: нескладные, а ладные.

— Подвези, пожалуйста, до Чаруса, — попросился Кукаркин.

Шофер открыл дверку кабины, ни слова не сказал севшему рядом Кукаркину, и повел машину на лежневую дорогу.

Так они и доехали до Чаруса, не обмолвившись ни словом. Полуденнов был занят управлением машины, а Кукаркин не мог говорить, разволновавшись после встречи с Чибисовым.

Полуденнов остановил машину у конторы леспромхоза. Кукаркин с цепью в руке направился прямо в кабинет директора, но секретарша Маша заявила, что Черемных нет, уехал на Моховой участок и вернется, вероятно, вечером, не раньше семи часов. К счастью, в кабинете у себя оказался замполит Зырянов. Пилоправ зашел к нему.

— Что скажете, товарищ Кукаркин? — спросил Борис Лаврович, предлагая рабочему место на мягком диване.

Положив цепь на пол возле двери, Кукаркин рассказал о плохой работе электрических пил, о разговоре с Чибисовым, о кровной обиде, нанесенной ему начальником лесопункта.

Зырянов взял телефонную трубку, попросил телефонистку вызвать ему Чибисова и сказал Кукаркину:

— Сейчас все уладим, Кирьян Корнеевич.

Вскоре начальник лесопункта отозвался.

— У меня тут сидит пилоправ Кукаркин, — начал замполит.

— Как он попал туда? Только что был у меня. Возомнил себя инженером и хочет заводских конструкторов заткнуть за пояс.

— Ну, это еще вопрос, кто много мнит о себе! Кукаркин-то, я думаю, понимает толк в пилах. Так вот, я тебя прошу дать разрешение Кукаркину переделать пильную цепь по-своему.

— Такого разрешения не дам.

— А я предлагаю.

— А я не подчиняюсь, это не партийный вопрос, не политический, а хозяйственный, а по хозяйственной линии мне может предлагать только сам директор леспромхоза.

— Эх, Чибисов, Чибисов! Ты, видать, грамотный и закоренелый бюрократ.

— Вы не кидайтесь острыми словечками, товарищ замполит! Насчет «бюрократа» мы поговорим с вами где следует.

— Хорошо, согласен, товарищ Чибисов… Попрошу прибыть сюда в Чарус ровно к семи часам.

— А что будет сегодня в Чарусе?

— Будет заседать партийное бюро. Поедет ваш парторг Березин, так вот вместе с ним и приезжайте.

— А мне зачем? — осекшимся голосом спросил Чибисов.

— Послушаем, как осваиваются электрические пилы и как вы руководите рабочими.

— Но, товарищ Зырянов…

— Никаких «но», будьте аккуратны, приезжайте к семи.

И повесил трубку, потом сказал:

— Унывать не будем, товарищ Кукаркин. Отправляйтесь к себе в Новинку и переделывайте цепь. Я договорюсь с директором леспромхоза, а в случае чего — вину разделим пополам. Согласны?

— Согласен. Я сам заплачу за пильную цепь, сколько она стоит, если испорчу. Дело-то не в деньгах, деньги дело маленькое, дело в людях, которые работают электропилами.

— Ну, действуйте, Кирьян Корнеевич.

Вечером после работы Ермаков принес из чулана обрывки пильных цепей от своей старой бензомоторной пилы, ящик с инструментом и разложил все это на столе.

— Что ты хочешь делать? — спросила мать из-за прялки, суча сухими морщинистыми пальцами веретешко, откинутое в сторону.

— Хочу, мама, испробовать эти цепи на электрической пиле.

— Ты же говорил, что они не годятся?

— Они по длине не годятся, а так должны подойти. Из двух этих цепей сделаю три. Эти цепи на бензомоторке шли хорошо, так, может, пойдут и на электропиле. Испробую. Попытка не пытка.

— Испробуй, сынок, испробуй. Может, избавишь себя от муки. А то вон до чего себя довел, смотреть жалко. Уехать бы уж лучше на Моховое!

— Ничего, мама, приспособимся. И на бензиновой пиле сначала у меня дело не клеилось, а потом пошло, да еще как пошло!

— Дай-то бог, сынок!

— Бог ничего не даст, если сами не будем делать.

С переборкой и налаживанием цепей Сергей провозился чуть ли не до утра. Закончив работу, кинул на пол свой полушубок: жаль было мять постель, на которую мать всегда затрачивает много труда, взбивая перину, расстилая простыни, покрывало, накидочки.

Утром, еще не успело взойти солнце, он уже шагал на Новинку. Грязная лесная дорога пестрела листьями рябин, березок и осин. На опавших листьях и пожухлых травах искрился серебристый иней. Когда Сергей подходил к Новинке, солнце поднялось над верхушками дальних деревьев. Нежные теплые лучи пригревали спину, бугорки-пригорочки. Иней превратился в росу, а роса — в волнистый парок, стелющийся по земле.

В пилоправной мастерской было полно народа. Люди толпились поодаль от наждачного станка, на котором работал Кукаркин. Тут же в сторонке находились начальник лесопункта Чибисов и парторг Березин. Стоявшие ближе к станку рабочие передавали назад шепотком:

— Почем зря стачивает зубья у пильной цепи!

— Цепь-то беззубой останется — какая на ней работа?

— Дурит Кукаркин, перестарался. Исправляет ошибку конструкторов на другой бок.

Увлеченный работой, пилоправ не замечал людей. Он знал только, что в мастерскую пришли поинтересоваться его работой руководители лесопункта, которым, говорят, вчера досталось в Чарусе, но потом и про них забыл. Все его мысли были сосредоточены на том, какой зуб спилить, какой оставить, соблюсти последовательность расположения режущих и скалывающих зубьев. Он начал свою работу еще в темноте, при яркой электрической лампе, теперь ему светили и лампа, и солнце, но до его сознания это не доходило.

Окончив работу, он обвел взглядом мастерскую, увидел много людей и сказал сердито:

— Чего вы тут столпились? Эка невидаль! Айдате отсюда, забирайте, кому что надо, и отчаливайте! Подумаешь, цирк какой нашли.

Парни и девушки кинулись к своим инструментам. Скоро в мастерской остались только Ермаков со своими, собранными из старья пильными цепями, Чибисов и Березин.

— Что это у тебя за цепи? — спросил Кукаркин.

— Сделал из старых, от бензомоторки, — ответил Сергей. — Посмотри, подойдут — нет?

— Подойдут.

— Тогда подточи их малость.