— Как это от одной?

— Слушай дальше. Ермаков предлагает организовать в лесу комплексную бригаду. В этой бригаде должно быть объединено четыре звена: вальщики, обрубщики, трелевщики и разделочная эстакада. Все работают сообща, весь заработок поступает в общий котел, начисляться он будет уже за готовую древесину, выложенную вот в эти штабеля. Ваше звено станет конечным, я бы сказал, главным. Чем больше сделаете вы, тем больше заработает вся бригада. Понятно?

— Выходит, мы будем уже не бригада, а только звено, а у нашего звена будут сидеть на шее нахлебники из других звеньев? Покорно благодарю за такое предложение! Ищите дураков в другом месте.

— Погоди, Харитон Клавдиевич! Какой ты ершистый. Никаких у тебя нахлебников не будет. Наоборот, все будут стараться работать на тебя, чтобы ты больше сделал. А заработок, какой они получают теперь особо за валку, раскряжевку и подвозку леса, он весь пойдет в общую кассу, а потом будет распределяться в зависимости от того, кто что делает. Подробно об этом расскажет вот этот конторский человек. У него все карты в руках.

— При общем-то котле вольготно станет лодырям, — нахмурился Богданов. — В бригаде будет до трех десятков человек, разве бригадир усмотрит за всеми?

— Ему и не нужно за всеми смотреть. Народ не из-под палки работает, сознательный. Ну, а если лодырь отыщется, так его никто по головке не погладит. В бригаде-то, как в реке, каждый камешек обкатается, станет гладеньким.

Сергей Ермаков, не сводивший глаз с Богданова, вклинился в разговор.

— Если смотреть на это дело, как Богданов, то мне в первую очередь от этой комплексной бригады надо отмахиваться. Мне куда выгоднее работать одному: только знай вали лес, назад не оглядываясь. Сколько свалил за день лесин, обмерил пеньки — и дело в шляпе, пошел домой. Но так работать мне совесть не позволяет.

— Постой, постой, Сережа! — перебил его Березин. — Богданов, давай сюда свою бригаду. Пускай кончают работу. Если ты не поймешь, чего парень хочет, так, может, члены твоей бригады поймут.

Не дожидаясь, пока Богданов даст команду, Фетис Федорович закричал:

— Шишигин, айда сюда, веди всех.

— У нас один хлыст остался, — отозвался Шишигин. — Сейчас разделаем и подойдем.

— Бросай, потом разделаете.

На штабеле вокруг гостей и Богданова расселись разметчики, откатчики, грузчики.

— Давай, Серега! — сказал Березин.

— Какой толк, товарищи, из того, что я выполняю по две-три нормы, а то и больше? — обратился Ермаков к лесорубам. — Ведь лес лежит в делянках, копится. И какая разница — на корню он стоит или на земле лежит? Надо, чтобы лес потоком, рекой шел от нас туда, где он нужен, где его ждут.

— Вот и расскажи, за счет чего у тебя лес потоком пойдет из делянки! — перебил его Богданов.

— Не торопите. Лучше послушайте, что я во сне сегодня видел. — Богданов сделал нетерпеливое движение, но Ермаков продолжал невозмутимо: — И вот, снится мне, выхожу я с утра на работу, — день подымается ясный, солнечный. Помощники мои, как обычно, уже начеку: кто с пилой, кто с топором, кто с упорной вилкой, — подготовились валить лес. А я им говорю: «Отставить валку! Давайте поможем сучкорубам очистить больше лесин, чтобы не стояли трелевщики». Ребята мои, вижу, недовольны — лица постные. Беру сам топор и начинаю сшибать сучья у сваленных деревьев. Остальные тоже берутся за топоры. Николай Гущин, мой помощник, бурчит: «Много мы на сучках-то заработаем? Ты, Сережка, превращаешь нас в ишаков…» А я ему: «Раз ты ничего не понял, что тебе разъяснили, значит, ты и есть настоящий осел долгоухий…» Он пыхтит, молчит, да делает. Зато с каким азартом начали работать сучкорубы (там большинство девчат), будто силы у них прибавилось и сноровки. Я одну лесину очищу, а они по две. Потом, слышу, запели, да так звонко, голосисто. Запел с ними и я, и товарищи мои. Потом подходит «Котик», люди кинулись на помощь чокеровщику. Не успел тракторист развернуть свою машину, а воз уже готов. Ребята и девчата снова обрубают сучки, снова заливаются соловьями. В обед иду к Богданову, а у него вся эстакада завалена лесом. Харитон Клавдиевич ворчит: мол, тесно работать…

— Твой-то бы сон в руку! — сказал Харитон.

Его поддержали остальные члены бригады:

— Так бы в самом деле было, не стояли бы. Некогда было б зубоскалить друг над другом.

Ермаков понял — не зря придумал сон.

— Вступайте в общую бригаду, оно так и будет, — заявил он. — Дело только за вами. Электропильщики, сучкорубы, трелевщики уже дали согласие.

— А бригадиром кто будет? — спросил Богданов.

— Он, Серега, — кивнул Березин на Ермакова.

— Вот и хорошо! — подымаясь, сказал Харитон. — Начинайте с богом, только без меня.

— Почему «без меня»? — удивился Сергей. — Я не настаиваю, бригадиром можно и другого назначить.

Богданов стоял на своем.

— Объединяйте три звена, а я поработаю самостоятельно. А дальше там — увижу, может, и я вступлю в бригаду вашу, если дело пойдет. На словах-то у вас гладко, а на деле — не знаю, как обернется.

За все это время ни слова не обронивший Чибисов сплюнул, выругался.

— Ему хоть кол на голове теши, а он все свое твердит… Ну не хочет, так чихать на него. Другого в звеньевые на эстакаде поставим. Кто из вас согласен занять место Богданова? — спросил он у рабочих.

Харитон обвел людей из своей бригады тяжелым взглядом. Все молчали.

— Я ведь, начальник, окончательно не отказался. Что ты на меня взъелся? Вы поработайте, а я посмотрю. Зачем раньше батьки лезти в пекло. Вы меня не словами, а делом агитируйте.

— А ты понимаешь, что портишь нам всю музыку? — горячился Чибисов. — Четыре звена — это комплекс. У нас и все расчеты сделаны на замкнутый цикл работы. Люди ночами сидели, готовили материалы для перевода заготовки леса на новый метод. Выгода от него явная. А ты нам путаешь все карты.

— Ничего я не путаю. Какая разница — три звена или четыре?

— Разница большая. При четырех звеньях мы имеем экономию во времени и в деньгах, у нас отпадает учет работы вальщиков, сучкорубов, трелевщиков. Нам не надо будет тут держать учетчиков, оформлять наряд, переводить бумагу… Весь учет выполненной работы производится только здесь, на эстакаде. Тебе ведь Березин сказал, что эстакада — главное звено. А ты этого понять не хочешь! Или прикидываешься… простачком?

Он хотел сказать «дурачком», но, встретившись со взглядом парторга, воздержался. Вспомнил, как на собрании партийной группы Березин мылил ему шею за то, что он отмахивался от Ермакова, что только замполит Зырянов помог парню продвинуть важное начинание.

Смягчаясь, Чибисов спросил у Харитона.

— Так как, Богданов, желаешь ты работать в комплексной бригаде или нам искать вместо тебя другого человека?

Богданов помялся, подумал, почесал бровь.

— Ладно, испробую. Я ведь не крепко привязан. Не пойдет дело — тогда прощайте!

— Пойдет, Харитон Клавдиевич, пойдет! — сказал Березин, похлопывая Богданова по плечу.

Вечером, когда в Чарусе зажглись огни, к леспромхозовскому клубу стали съезжаться начальники участков, мастера, передовики производства, парторги и профорги. Совещание хозяйственного актива созывалось на семь часов, но кое-кто приехал раньше, чтобы в отделах конторы леспромхоза разрешить наболевшие вопросы. Перед длинным, ярко освещенным бараком стояло несколько автомашин и до десятка лошадей, запряженных в кошёвки.

Начальник участка из Мохового Степан Кузьмич Ошурков приехал на паре добрых гнедых коней. Зарывшись с головой в тулуп с огромным воротником из целой овчины, он всю дорогу спал, а лошадьми правил сидевший на облучке вместо кучера лесоруб Хрисанфов. Подъехав на дымящихся лошадях к конторе, Хрисанфов привязал их к загородке и подошел к Ошуркову.

— Степан Кузьмич, приехали! — сказал Хрисанфов, теребя за плечо начальника.

Но Ошурков даже не шелохнулся.

— Степан Кузьмич! Степан Кузьмич! «Эк развезло его! — подумал Хрисанфов, встряхивая за воротник тяжелый тулуп. — И выпил-то вроде немного на дорогу, всего чекушку, а из сознания вышибло. Наверно, на старое заложил начальник, на похмелье?»