— Да, конечно… — говорил Володарский…»
A. Макаров: «Володарский очень благородно заявил, что постепенно выплатит стоимость дачи наследникам… По счетам и квитанциям, собранным Валерием Янкловичем, было ясно, что она стоит около сорока тысяч.
Марина сразу согласилась:
— О чем разговор, Эдик… Конечно, выплатишь постепенно.
Она добавила, что на даче останется все, как было при Володе.
Итак, здесь на Малой Грузинской будет жить мама, а там будут собираться друзья Володи в день его рождения и в день смерти».
B. Янклович. «27-го, по-моему, отвезли архив к Боровскому. Родители немного обижались, что были отстранены от всего этого, но тогда Марина руководила всем…
Они во всем доверяли Марине и считали, что все, что она делает, правильно. Отношение было такое: «Мариночка, Мариночка, Мариночка…» Но потом, когда она улетела, позиция у них переменилась: они стали требовать, чтобы архив вернули домой».
Поздно вечером 27-го привезли гроб…
Дмитрий Гельфонд (тогда администратор Театра на Таганке): «Гроб привез я. Были выходные дни, я ездил прямо на фабрику… Мастеров собирали по домам и везли на фабрику. Все это тянулось долго… Не было белого материала — ведь всем обивали красным… Делали лучшие мастера и из самых лучших материалов…»
Алла Боссарт (писатель и публицист): «Специальный гроб № 6 («шестерка») изготовляется нашими анонимными умельцами только по специальному распоряжению правительства— для членов правительства, Политбюро, генсеков. Исключение было сделано, если я не ошибаюсь, лишь дважды: для Сахарова и для Высоцкого. Горькая ирония: только у порога мирового пространства самые честные, чистые и безгрешные души перед своим народом официально уравнялись с ватагой упырей: от Сталина до брежневской охапки».
В. Янклович: «Гроб стоял на лестничной площадке, Володю положили в гроб только перед выносом. А так он все время лежал в спальне…» Я звонил на фабрику — заказывал… Там сказали:
— Не беспокойтесь — все будет нормально…»
27 июля — в 20 часов «Гамлет». Спектакль отменен.
Директор Театра на Таганке Н. Л. Дупак: «В кассу театра не вернули ни один билет. Не вернул ни один человек…»
Ю. П. Любимов: «Должен был играть 27-го, когда мы отменили спектакль, и никто не вернул билеты. Ни один человек. И по-моему, даже деньги никто не потребовал…»
После похорон несколько билетов все же сдали в кассу театра — их взяли на память актеры Театра на Таганке.
Вечером. 27 июля к Театру на Таганке приходит актриса Жанна Владимирская: «На стене театра писали стихи. Без цензуры. Люди сами писали, сами охраняли написанное…
Со стены люди списывали стихи.'Всем не было видно, и передние передавали сзади стоявшим:
Пророков нет в отечестве моем,
А вот теперь ушла еще и совесть…
Не стихи, а крик… Какой-то человек протиснулся ко мне и попросил передать записку вперед, к стене, чтобы записали. Я прочла:
«Спасибо, Володя, от всех русских людей!»
Кинорежиссер Петр Тодоровский: «Вспоминаю ночь накануне похорон Володи… Я задержался на студии с монтажом новой картины и приехал на Таганку поздно. Вышел из метро и долго смотрел на огромную людскую толпу около театра… Протиснулся к входу.
Свечи, гитара под окном, за стеклом маленький лист ватмана с надписью:
«Дирекция, партком, местком сообщают:
Умер ведущий артист Театра на Таганке Владимир Высоцкий».
28 ИЮЛЯ
Дмитрий Гельфонд: «Всю ночь я провел в театре. Еще оставались Ефимович, Безродный, Кислицкий… Часов в двенадцать пришел скрипач из «Ромэна» — Якулов, он играл всю ночь… Ночь прошла спокойно».
В. Янклович: «Всю ночь Марина провела около Володи. Час просидела совершенно одна, попросила, чтобы никто не входил. Потом привела все в порядок, причесала Володю».
Марина Влади: «Я провожу ночь, сидя у тебя в изголовье, погрузившись в воспоминания. Будущее для тебя кончилось. Свое будущее я плохо представляю. Все, что я делала эти несколько часов, я делала вместе с тобой. Один на один. И теперь приходят друзья, чтобы положить тебя в фоб. Накатывает горе — волна за волной…»
В. Янклович: «Мы договорились, чтобы не было много народу, — в четыре часа утра повезем Володю в театр на реанимационной машине».
М. Влади: «Приносят гроб, обитый белым. Тебя осторожно поднимают, укладывают, я поправляю подушку у тебя под головой. Твой врач Игорек (Годяев. — В.П.) спрашивает меня, может ли он положить тебе в руки ладанку. Я отказываюсь, зная, что ты не веришь в Бога. Видя его отчаяние, я беру ее у него из рук и прячу тебе под свитер».
А. Меньшиков (актер Театра им. Вахтангова, бывший работник Театра на Таганке): «Всю ночь с 27 на 28 июля Шнитке и Любимов монтировали фонограмму…»
О. Терентьев — в 1979–1980 годах работал с рукописями Высоцкого: «Мне надо было быть в театре в пять утра, потому что была идея включить фонограмму Высоцкого через колонки на улицу, но это запретила милиция».
Д. Гельфонд: «Поздно вечером стали собираться люди. Стояли у театра. Но в час ночи их разогнали поливальными машинами… Эти «поливалки» ходили по кругу на Таганской площади. И кто-то за ними сбегал. Сразу же после этого — в половине второго ночи — привезли металлические заграждения, перегородили всю Радищевскую. Толпу — а уже было очень много народу — согнали вниз, к 23-й больнице».
Н. Тамразов: «В четыре часа утра вынесли гроб. Внизу была небольшая панихида. Простились родные, близкие, соседи… Гроб поставили в реанимобиль, а мы поехали за ним. Такой колонной и приехали в театр».
М.Влади: «Гроб ставят в большом холле дома, чтобы все могли с тобой проститься.
В пять часов утра начинается долгая церемония прощания. Среди наших соседей много артистов и людей, связанных с театром. Они идут поклониться тебе. И еще — никому не известные люди, пришедшие с улицы, которые уже все знали. Москва пуста. Олимпийские игры в самом разгаре. Ни пресса, ни радио ничего не сообщили. Только четыре строчки в «Вечерке» отметили твой уход. Мы уезжаем из дома на «скорой помощи» с врачами реанимации, которые так часто вытягивали тебя».
И. Шевцов: «Вынесли гроб, поставили в холле… Оксана стояла одна. Почему-то к ней никто не подходил, просто не до нее было… Я подошел к ней, мы стояли вместе. Потом она села в реанимобиль».
А. Макаров: «Вначале мы думали, что и на кладбище повезем Володю на реанимобиле, но нам не разрешили…»
Л. Сульповар: «Это была наша машина из Склифосовского… Мы сами договорились и сняли одну машину с линии… Я позвонил и попросил… Ребята сами приехали…
В подъезде дома — панихида. Были самые близкие: мать, отец, Марина Влади, сыновья, Людмила Абрамова, родственники и друзья… Поставили гроб, играл небольшой оркестр студентов консерватории. Там рядом их общежитие… А потом на реанимобиле мы перевезли Володю в театр.
Реанимобиль — и целая кавалькада машин».
М. Влади: «Мы приезжаем в театр, где должна состояться официальная церемония…»
Н. Тамразов: «Народу у театра уже было много. Заграждения и милиция…»
В. Янклович: «Привезли в театр, убирали стулья, устанавливали гроб…»
Н. Тамразов: «Гроб установили на постамент».
М. Влади: «Любимов отрежиссировал твой последний выход: сцена затянута черным бархатом…»
В. Янклович: «До начала прощания было еще много времени. Марина все это время была в кабинете Любимова».
И. Шевцов: «Гроб уже установили на сцене… Одними из самых первых пришли Н. Губенко и Ж. Болотова. В зале почти никого не было. Они два часа сидели, не вставая».
М. Влади: «Я поднимаюсь в кабинет Любимова. Он бледен, но полон решимости. Он не отдаст эту последнюю церемонию на откуп чиновникам. Он хочет, чтобы говорили только друзья. В конце концов официальные лица сдаются. Никакой неискренности не будет…»
И все же на панихиде выступил и официальный представитель Министерства культуры…
