Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Все, кто близко общался с Высоцким, сейчас находятся в болезненной ситуации… Замечательно, что большинство из них успели высказаться для ваших книг «Живая жизнь», потому что чем дальше Высоцкий уходит от нас, тем более закрытыми становятся его прижизненные спутники. Вот каково Юрию Петровичу Любимову?! Он думал, что Высоцкий останется, потому что работал в театре Любимова, а получается, что Театр на Таганке останется потому, что там работал Высоцкий. Понимаете, какая ситуация— поэзия более долговечна, чем театральное искусство. И кому хочется остаться в комментарии, быть сноской в биографии великого человека…

А те, кто играл с ним на сцене, — тут ревность просто неизбежна. Как сказал Василий Аксенов: «Писатель — животное завистливое», и это относится к представителям всех искусств. Поэтому я думаю, что люди, близко стоявшие к Высоцкому, его позднего творчества просто не сумели вместить, — достаточно было того, что они успели понять в свое время.

— Соотношение личности и творчества в судьбе Владимира Высоцкого?

— Недавно вышел фильм о Высоцком немецкого режиссера Гюнтера Коте, я видел его, правда во французском переводе. Гюнтер — умный и живой человек — обратился ко мне с просьбой рассказать о Высоцком. Я отказался. Пока живы родные, друзья — их надо опрашивать и снимать, а я и в письменном виде могу высказаться. Его, западного человека, смутило то, что происходит у нас по поводу любой выдающейся личности — склонность к идеализации. А мне просто хотелось напомнить стихотворение Пушкина:

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
Молчит его святая лира,
Душа вкушает сладкий сон
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он

Ведь сейчас пришло время решать такие задачи не только в связи с творчеством Высоцкого. Все эти старые мифы о том, какие замечательные и безупречные люди были Пушкин и Лермонтов, и как Николай I убил их на дуэли, переодеваясь то Дантесом, то Мартыновым… Эти мифы сейчас подвергаются основательной ревизии. Пришло время говорить, как это было на самом деле, собирая и публикуя самые разные версии. Я понимаю, на какой риск вы пошли, публикуя «Правду смертного часа» в то время, когда живы многие свидетели и участники этих событий. Но методологически я нахожу эту книгу абсолютно правильной. Приведены все свидетельства, все версии, а 5ар1еп(л за{ (умному достаточно), чтобы самому все проанализировать и понять… Сейчас нужны факты и факты, а от красивых концепций культура несет только убытки.

— В конце века дневники, воспоминания, письма — то есть, «человеческие документы» вызывают больший интерес, чем художественная литература. Вы согласны с этим?

— Эта тенденция конца века объясняется очень просто: природа как-то очень отдохнула на литературе 80-х—90-х годов. Смерть Высоцкого в 1980 году, смерть Трифонова в 1981 году— это две символические смерти. Два следующих десятилетия не были временем новаторства в литературе— в области творчества, природного творчества. Это были годы собирания культуры, поэтому повышенный интерес к факту, а не к вымыслу.

Но что мне нравится в нашем времени — люди вообще поумнели. Они не ждут сказочек о том, каким хорошим был Володя Высоцкий, как он всех любил и гладил по головке — они готовы принять правду такой, какая она есть… Мне нравится эта тенденция нашего времени: стремление к правде не идеологизированной, не приспособленной под какие-то концепции.

— А какова сейчас ситуация в авторской песне?

— Я стараюсь следить за самыми новыми бардами… Это высокообразованные, высококультурные поэты. И когда они печатают свои стихи на бумаге, к ним никаких претензий не возникает. А вот слушаешь новых бардов — в их песнях нет ошибок, а ведь ошибка иногда создает обаяние. Взять Кукина, Клячкина: у них и культуры, и образованности было гораздо меньше, но у них было обаяние неправильности, смелой трансформации языка.

— А кто останется, как говорил Чуковский, вместе с Высоцким, Окуджавой и Бродским?

— Что касается Бродского, то тут я придерживаюсь крамольных взглядов. Я не считаю вклад Бродского в русскую поэзию созидательным. Это, скорее, завершение каких-то общекультурных тенденций, — тупиковая линия, но не гениальная — без прорывов в космос, в запредел.

Много ведь есть замечательных поэтов… Возьмем знаменитую троицу — Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, которую вначале ценил и Высоцкий. Ведь не хватает книги о них, но если она будет написана, то захватит лишь узкий период. После того, как «смежили очи гении» (это сказал Самойлов) — Пастернак, Цветаева, Ахматова, — останутся три поэта, как ни странно, пришедшие из авторской песни: Окуджава, Высоцкий и Галич. Через их сравнение можно понять не только какие-то эстетические и поэтические процессы, но можно увидеть всю духовную жизнь России.

В последнее время мы немного ударились в эстетизм, в качество языка, но мало кто может сравниться с Окуджавой, Высоцким и Галичем по содержанию стиха. Существует еще и материал искусства, существуют идеи, осмысление времени. И мне кажется, что в истории русской поэзии 60-х—70-х годов — и далее везде — духовная жизнь Окуджавы, Высоцкого и Галича продолжается. И именно по этим поэтам можно понять, что с нами происходило и происходит.

— А кроме того, они оказывали нравственное воздействие на общество…

— Да, и эту давящую тяжесть им просто трудно было выдержать. Ведь нравственность— это не индульгенция на безгрешность, а прежде всего груз, тяжкий груз. Нравственным можно стать только одним способом — взвалив на себя чужие грехи, чужую трусость, низость, глупость. Это Высоцкий сделал с особенной смелостью, с особым риском, — вот в этом его нравственное воздействие. Потому что поучать: не будьте плохими, а будьте хорошими, — это может любой. А петь от имени плохих, да еще так, чтобы люди думали, что сам Высоцкий такой… Чтобы люди, слушая эти песни, становились лучше, становились людьми— это трудное воздействие. У Высоцкого это — от способности к перевоплощению, от огромного интереса к людям, к жизни, чего, к сожалению, у нынешней культурной поэзии нет.

На факультете журналистики МГУ я читаю спецкурс, который называется «Окуджава, Высоцкий, Галич— поэзия и время». Я очень рад, что молодые люди, которые, может быть, не слушают, но читают этих поэтов — высказывают о них необыкновенно свежие суждения. Поэтому все разговоры, что популярность их отошла, мне представляются пустыми… Отошла, но не более, чем популярность Пушкина, Блока, Мандельштама.

— Вы бываете за рубежом. А помнят ли там Высоцкого?

— Совсем недавно в Норвегии был такой семинар «Андрей Тарковский и Владимир Высоцкий» — вот такое сближение. Норвежцы, в основном, говорили о Тарковском, а сопоставление этих фигур пришлось проделать мне. Потом я прочитал несколько лекций на эту тему. Биографических контактов было немного— вы это хорошо знаете, — но само соотношение Тарковского и Высоцкого оказалось очень интересным и важным.

Не везде понимают Высоцкого — очень труден перевод, — но интерес к нему есть. Этой весной я еду во Францию в город Экс ан Прованс, в течение семестра буду читать там два курса. Первый— это Пушкин, которого я очень люблю, и второй, что мне чрезвычайно приятно, — это «Высоцкий, Окуджава и Галич».

В общем, я думаю, что у Высоцкого хорошее международное будущее, потому что ему есть, что сказать людям.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю

Получили лишь те, кому я б ее отдал и так.

В. Высоцкий

Да, искра Божия, небесный дар, но и поручение. А еще внутренняя потребность, от которой никуда не денешься, — траты и утраты.

И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Б. Пастернак.
108
{"b":"232856","o":1}