— Пожалуйста, не давайте ему выпить. Не давайте, пока не приедет его друг.

— Да не волнуйтесь, все будет в порядке…

Потом я все-таки побежал на кухню и увидел, как отец допивает из рюмки спирт… Хотя нет, я сначала позвонил из комнаты Туманову. Кто-то был дома, и мне сказали:

— Все в порядке, он уже выехал.

Я, радостный, что Туманов уже едет, пошел на кухню и увидел, что он уже выпил. Его сразу расслабило. Гладковы пытались его оставить…

— Нет-нет… Я хочу домой. Аркаша, пошли домой.

Я, конечно, страшно на Гладковых обиделся. Мы пошли домой, отец лег на диван и заснул. И тут приехал Вадим Иванович. Видимо, он выехал сразу, как только я ему позвонил. Он приехал очень быстро, но все-таки не успел.

Я еще посидел минут сорок с Тумановым, мы поговорили о том, что же делать. Я стал просить, чтобы отца положили в больницу. Сказал, конечно, что жена Гладкова дала отцу выпить. Туманов сказал все, что он об этом думает… После этого я спросил:

— Почему отца не кладут в больницу, ведь явно видно, что человек больной?

Он ответил, что они так и сделают. Что он еще раньше хотел это сделать, но уехал, а отец сбежал… А теперь он приехал и сам этим займется. Да, еще он сказал, что только-только приехал.

А еще Туманов меня наставлял:

— Вот видишь, какая это гадость… Эта водка…

В общем, говорил со мной, как с ребенком.

После этого я сразу же уехал, потому что очень перенервничал и страшно устал. Вадим Иванович говорит:

— Ну теперь иди и не волнуйся.

И тут же кому-то начал звонить…

Да, самое последнее: когда отец это принял — по-моему, это был кокаин, — он много говорил… В частности, он звал маму (Л. В. Абрамову. — В. П.)…»

Летом 80-го Аркадию Высоцкому было восемнадцать лет.

Вечером на Малой Грузинской был С. С. Говорухин. Почти полгода они с Высоцким не виделись и не разговаривали. В январе В. В. не приехал на запись (на вторую) для «Кинопанорамы».

В. Янклович: «В один из этих дней — 20-ш или 21 — го — был Слава Говорухин. Они были в ссоре. Я встретил Славу в Доме кино. Говорю:

— Поехали, Володе плохо.

Мы приехали, они поговорили. Володя пришел в себя, был очень коммуникабелен. Был в нормальном состоянии, выпивал…»

В. Шехтман: «Володя зашел с Говорухиным к Нисанову, хлопнул подряд два фужера водки… Слава еще говорит:

— Ну, Володя, ты даешь…

Да, он появился за несколько дней до смерти. Что-то по делу… По-моему, они с Володей спустились…»

С. Говорухин: «В последний раз я видел Высоцкого за несколько дней до смерти. Мы с ним были в небольшой ссоре. Я ему позвонил, мы встретились. Я хотел помириться, и он был счастлив поговорить. Разговор был у него дома, потом посидели у Валеры Нисанова. Это было 22 или 21 июля… Я его еще спрашивал:

— Будешь снимать?

— Нет, я уже передумал…»

(Речь шла, разумеется, о картине «Зеленый фургон». — В. П.)

В. Нисанов: «Я хорошо помню, что Говорухин был, но когда? Володя бывал каждый день, все дни слились…»

Это было поздним вечером 20 июля — в воскресенье. Потому что точно известно, что происходило в следующие вечера — с 21 по 24 июля.

21 июля — понедельник.

Н. Тамразов: «После 18-го числа, после последнего «Гамлета», встречаю Валеру Янкловича…

— Володя прилетел?

— Да он никуда не улетал.

— Как?! Он же мне сказал, что улетает в тайгу.

— Какая тайга?! Он в таком страшном состоянии…

— Что он, не понимает — он же может умереть! Звоночки-то были.

— Не знаю. А вот я такой напряженки могу и не выдержать.

Валера, действительно, был очень близким человеком. И все Володины трудности и беды ему приходилось пропускать через себя. Что было очень нелегко».

Одно очень важное обстоятельство последних дней — все от Высоцкого очень устали.

Оксана: «Все от него безумно устали…»

В. Янклович: «Но он, действительно, был невыносим в последнее время… А мы все были просто люди… И Оксана— тоже человек… Когда она забрала его на два дня, уже на второй позвонила:

— Валера, я больше не могу. Умоляю, заберите Володю.

И мы с Федотовым поехали и забрали».

О. Филатов: «Я видел Володю в возбуждении… Он метался, рвался — просто ревел от боли и бешенства:

— Ну сделайте что-нибудь!

Кто мог справиться с ним в таком состоянии?!»

А. Высоцкий: «И было видно, что все от него чрезвычайно устали…»

С очень небольшими перерывами все это происходило больше месяца… Не хватает человека, который мог бы сказать— все! Вернее, такого человека не было — «все же все мы были — младшие друзья…» (В. Шехтман).

«Все безумно устали»… Вот что записывает Высоцкий в «парижском дневнике» после посещения в клинике Шарантон старшего сына Марины — Игоря, который лечится там от наркомании:

«…Все хотят своего — покоя.

Врачи — избавления от беспокойного пациента — покой.

Игорь — избавления от всех, чтобы продолжать начатое большое дело. Покой.

Родители, чтобы больше не страдать. Покой.

Я — чтобы мне лучше было. Все своего и по-своему, поэтому общего решения найти почти нельзя».

И дальше — после разговора с Игорем В. В. записывает: «Я пока не могу это описать, и как мать (Марина Влади) это выдержала, и выдерживала, и будет выдерживать — не понимаю. Но положение безвыходное. Созерцать, как парень гибнет, ведь нельзя. А он-то хочет гибнуть. Вот в чем вопрос. Ушли. И весь остаток дня прожили в печали, ужасе и страхе».

Вот теперь можно попробовать представить состояние родителей Высоцкого, когда они узнают, что их сын страдает этой болезнью. Их печаль, ужас и страх… Вполне понятно, что они об этом никогда не говорили и не говорят…

В воскресенье Высоцкий не выходит из дома, в понедельник — 21-го — выезжает в предпоследний раз. Он решает как можно скорее улететь в Париж, к Марине — для этого надо получить загранпаспорт.

Оксана: «Володя не мог найти себе места — то рвался ко мне, то он должен немедленно лететь к Туманову, то к Марине, то в Америку… Он все время куда-то рвался: он хотел сам от себя убежать. Он же понимал, что это была уже не ЕГО жизнь, и что это был не ОН.

После укола были какие-то светлые мысли, но это было так недолго. Одной ампулы хватало на полтора-два часа, не больше».

В. Янклович: «У Володи было разрешение — один раз в год оформлять выезд за границу, а по этим документам он мог выезжать несколько раз в течение года. Но в это время в ОВИРе произошла смена начальства. Сняли и Фадеева, который очень помогал Володе. А новый человек на месте Фадеева говорит Володе:

— Владимир Семенович, 79-й год закончился, и вы должны все документы оформлять заново.

Володя возразил:

— Нет, я оформил разрешение на год в июле 79-го, а сейчас еще не кончился июль 80-го. Разрешение действительно до июля включительно. И в июле я еще могу выехать.

(У Высоцкого была американская виза с 5 августа, он, возможно, и собирался лететь прямо в Нью-Йорк. Но действие разрешения заканчивалось 1 августа, наверное, поэтому он решает лететь в Париж. — В.П.)

— Да, но вы знаете, у нас новый начальник, и он такие вещи не разрешает.

— Тогда дайте мне телефон вашего начальника.

— Нет, я не имею права давать телефон генерала…

— Ну тогда я узнаю по своим каналам.

Приезжает домой, я прихожу из театра. Володя рассказывает мне все это.

— Ты знаешь, у меня не хватит сил снова оформить все документы. Ну-ка, набери мне ОВИР.

Я набираю номер, Володя говорит:

— Я был у генерала, он сказал, чтобы вы к нему зашли…

Я удивился:

— Володя, но ты блефуешь?!

— Ничего, он тоже блефует.

И вот двадцать третьего или двадцать второго ему позвонили из ОВИРа:

— Владимир Семенович, зайдите за паспортом.

То есть он все рассчитал очень точно».

Валерий Павлович считает, что разговор в ОВИРе был 19 июля. Но работал ли ОВИР в субботу? Тем более это был день открытия Олимпиады…

Понедельник, 21-го, вечером — «Преступление и наказание».