Возникший в 1960-е годы «объединенный фронт» социалистов и коммунистов третьего мира, как и его предшественник 1920-х годов, отличался неустойчивостью. Возросший авторитет международного марксизма обусловил рост поддержки коммунизма во многих постколониальных обществах, что, разумеется, беспокоило лидеров-националистов. Насер ответил репрессиями против египетских коммунистов в 1959 году, а левый националистический лидер Ирака Абдель Керим Касем, пришедший к власти в 1958 году в союзе с коммунистами, вскоре пожалел об этом сотрудничестве. Если сама Коммунистическая партия Ирака насчитывала 25 тысяч членов, то в подконтрольные ей организации входило около миллиона человек, пятая часть населения страны{895}. Один из самых поразительных примеров противостояния левых националистов и коммунистов предоставила Индия, где в 1957 году Коммунистическая партия (КПИ) при поддержке населения нижних каст одержала победу на выборах в юго-западном штате Керала с устойчивыми традициями кастового разделения общества. КПИ при поддержке Москвы заняла нереволюционную политическую позицию. Ее проект земельной реформы, например, был очень близок идеям Неру. И все же вскоре КПИ столкнулась с серьезной оппозицией в лице консервативных групп, особенно влиятельной католической церкви, которая прежде всего выступала против образовательной политики коммунистов. Католики сформировали ополчение «либерационистов», местные коммунисты ответили тем же. В 1959 году угроза католического государственного переворота заставила лидера коммунистов Эламкулама Намбудирипада обратиться за помощью в центр. Неру воспользовался этим кризисом и распустил коммунистическое правительство в июле того же года{896}.
Хрущеву в его попытках поднять авторитет СССР в третьем мире помогло недоверие американцев к национализму третьего мира. В послевоенные годы США пытались решить, как им справиться с радикальным Югом. Американские лидеры пони-Мали, что европейские империалисты и местные консервативные элиты только разжигают народный радикализм, и все же они опасались, что националисты (многие из которых требовали перераспределения земли и других социальных перемен) вступят в союз с Москвой. В первые годы после войны американцы сохраняли свою прежнюю антиимперскую[665] позицию. Например, в 1949 году государственный секретарь США Дин Ачесон вынес Голландии предупреждение, что если она попытается восстановить свою власть в Индонезии, она лишится военной поддержки и финансовой помощи в рамках плана Маршалла. Вскоре за этим последовало провозглашение независимости Индонезии[666].
Тем не менее в 1949 году главным фактором, повлиявшим на американскую политику, стала «потеря» Китая в пользу коммунизма. После такого оглушительного удара политика США не могла оправиться несколько лет. Уверенность Вашингтона в том, что он сможет сдерживать международный коммунизм, пошатнулась. Государственные мужи отказались от идеализма и пришли к «реальной политике». Исчезла твердая уверенность в том, что страны третьего мира превратятся в либеральные демократии, контролируемые США. На ее место пришел страх от мысли, что любая страна, не поддерживающая частную собственность, свободный рынок и союз с США, переметнется на сторону Москвы. В результате появилась тенденция к преувеличению угрозы коммунизма, любой радикальный национализм рассматривался как потенциальный источник опасности. Это отношение обусловило стратегию оказания поддержки европейским империям и консервативным элитам, что, разумеется, усилило страх третьего мира столкнуться с «неоколониализмом», при котором былые имперские порядки Европы заменит новая американская модель. Разумеется, такая органичная связь европейских империй и американской гегемонии способствовала распространению влияния Москвы и Пекина на националистов третьего мира.
Решительные попытки сократить экономический разрыв между первым и третьим миром стали, возможно, самым длительным последствием перемены политики Вашингтона. Юг не имел шансов попасть в программу помощи плана Маршалла. Британский экономист-либерал Джон Мейнард Кейнс убедил участников Бреттон-Вудской конференции 1944 года воспользоваться сложившейся ситуацией и учредить Всемирную торговую организацию, в полномочия которой входила бы стабилизация цен на сырье, от которых в большой степени зависели бедные страны. Однако ратификация плана Кейнса Конгрессом США затянулась. После 1949 года усилилось подозрительное отношение США ко всем международным организациям, поэтому план Кейнса так и не дождался реализации. Принятое вместо него Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) не решало проблему контроля над ценами. В результате экономический разрыв между индустриальным Севером и аграрным Югом стал еще больше, усовершенствованные технологии обусловили снижение цен на сельскохозяйственную продукцию и повышение цен на промышленные товары. Некоторый рост экономики Юга в 1950-е и 1960-е годы все же произошел, но он протекал намного медленнее, чем на Севере{897}. Многие бедные страны оказались в ловушке, не позволявшей им подниматься на более высокие ступени экономического развития.
Возможно, еще большее влияние на ситуацию в мире оказали перемены во внешней политике США. В 1953 году, когда СССР начал постепенно отходить от сталинской политики манихейства, новая администрация президента Эйзенхауэра взяла курс на «реальную политику», по крайней мере, по отношению к странам третьего мира. Администрация осознавала, что антизападные чувства обострились в результате «обострения расовых чувств, антиколониализма, возросшей степени национализма, народных требований быстрого социального и экономического прогресса» и других глубоко укоренившихся причин{898}. Иногда власти США признавали: им необходимо завладеть умами и сердцами людей третьего мира, отдалить националистов коммунизма. Но «мягкая линия» была менее свойственна Политике администрации Эйзенхауэра, чем применение силы, Часто в форме военной помощи сильным руководителям и диктаторам. Госсекретарь США Джон Даллес был убежден в том, что коммунизм представлял собой «международный заговор, а не национальное движение» (даже в Латинской Америке все еще чувствуя причастность Советов), поэтому он настаивал на решительных действиях{899}.
Одним из основных принципов стратегии холодной войны при Эйзенхауэре, применявшихся по отношению к третьему миру, было использование ЦРУ для организации государственных переворотов и свержения националистов, которых подозревали в близкой связи с коммунизмом. Первой мишенью стал избранный народом премьер-министр Ирана Мохаммед Моссадык. Опасаясь того, что он осуществит нефтяные поставки в СССР, ЦРУ организовало его свержение в 1953 году[667].
Однако Моссадык не был единственным подозреваемым. США столкнулись на Ближнем Востоке сразу с несколькими националистическими лидерами, стремившимися подавить европейское влияние и создать стратегический союз с СССР. Иногда вмешательство США сопровождалось успехом. Так, например, они оградили режим ливанского президента Камиля Шамуна от его радикальных соперников[668]. В других случаях дела шли не так просто: Насер национализировал Суэцкий канал в 1956 году, тем самым спровоцировав вторжение в Египет Британии, Франции и Израиля, окончившееся безрезультатно.
К 1950-м годам США все больше приближались к государству, представшему в глазах националистов третьего мира как вопиющий случай империализма и расизма. Этим государством была Южно-Африканская республика. Несмотря на предупреждения ЦРУ о растущей оппозиции апартеиду, отношения США и ЮАР в 1950-е годы только укрепились: Вашингтон искал новые стратегические и экономические преимущества.
