Китайцы отказывались признавать, что у их советских союзников есть целая империя в Восточной Европе, поэтому дискуссия была крайне напряженной, когда делегаты должны были выразить отношение всей конференции к сверхдержавам. Чжоу Эньлай приложил немало усилий, чтобы очаровать делегатов Бандунга, и представил Китай как сдержанного, терпимого друга глобальных низов. Он признал, что марксизм-ленинизм мало распространен в новом, освобожденном от колонизаторов мире и что необходимы компромиссы, если Китай хочет иметь какое-либо влияние. Ромуло заметил, что Чжоу Эньлай вел себя так, словно «вырвал лист из книги Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей»{887}. Однако у Чжоу имелось более значительное теоретическое обоснование его выступления, нежели книга Дейла Карнеги: китайские коммунисты в тот момент находились в идеологически умеренной фазе «новой демократии» и были готовы допустить союз коммунистов с буржуазными националистами.
Бандунг стал свидетелем рождения «третьего мира» — новой реальности, совершенно независимой ни от «первого» западного, ни от «второго» восточного миров. Конференция признала необходимым избежать экономической зависимости от первого мира, которую Сукарно охарактеризовал как колониализм в современном обличье, через экономическое сотрудничество. Также было решено бороться против угрозы ядерной войны. В своей пылкой речи на конференции Сукарно призвал африканские и азиатские народы применять «моральное насилие в интересах мира» и давать отпор милитаризму обоих участников холодной и воины.{888}
Бандунгская конференция ознаменовала вход так называемого Юга в мировую политику и в борьбу с империализмом. Хотя старые империи явно слабели, многие из них были твердо намерены удержать свои прежние позиции или, по крайней мере, сохранить свое влияние после деколонизации, формируя политику стран-преемниц. В начале 1960-х годов только несколько государств оставалось под контролем белых: португальские колонии, в основном в Африке, Южная Африка и Родезия. Несмотря на это, многие лидеры стран третьего мира все еще считали империализм мощной силой, и такие понятия, как «неоколониализм» и «неофициальная империя», широко обсуждались, особенно в связи с Соединенными Штатами и поддержкой, которую они оказывали старым прозападным коллаборационистам.
Дебаты в Бандунге показали, что сталинский коммунизм и империализм имели много общего и открыли Китаю и Югославии возможность усомниться в том, что СССР был единственным законным лидером мирового коммунизма. Еще большее беспокойство у Советов вызвала встреча на югославском острове Бриджуни спустя год после Бандунга, в которой приняли участие Тито, Неру и Насер[660]. Они планировали превратить третий мир в отдельный внешнеполитический блок. Их отношение к сверхдержавам можно было выразить строкой Шекспира «Чума возьми семейства ваши оба!». Результатом стало образование Движения неприсоединения в 1961 году в Белграде{889}.
Хрущев очень быстро отреагировал на брошенный вызов. Он и его идеологи были убеждены, что деколонизация открывает огромные возможности для советского социализма. Хрущев верил, что та модель социализма, которую СССР может предложить странам третьего мира, будет для них очень привлекательной. Она соединяла в себе длительную борьбу с империализмом, приверженность идее социальной справедливости и технологический прогресс, воплощением которого было освоение целинных земель и запуск спутника. При поддержке Советского Союза, утверждал Хрущев, буржуазные «прогрессивные» националисты постепенно перейдут в социалистический лагерь. По мере того как экономика этих стран будет развиваться, окрепнет рабочий класс, и антиимпериализм превратится в антикапитализм. Этот переход, настаивал Хрущев, мог быть мирным. Он необязательно должен быть насильственным, революционным, с участием лидирующих партий и классовой борьбы. Прогрессивный третий мир должен стать «зоной мира»{890}.
Вскоре после Бандунга Хрущев поспешил совершить серию государственных визитов в Югославию, Индию и Бирму. Целью этих визитов было восстановление престижа Советов среди антиимпериалистических «левых». Он также отправил эмиссара на Ближний Восток, чтобы наладить связи с Насером. Это означало уход от позиций позднего сталинизма, когда лидеров неприсоединившихся стран рассматривали как потенциальных врагов{891}. Необходимо было внести серьезные изменения в советскую доктрину, так как с момента окончания политики Народного фронта в 1947 ГОДУ СССР считал, что мир разделен на «два лагеря». На XX съезде партии в 1956 году Хрущев объявил о конце прежнего сталинского мировоззрения. В 1960 году он заявил, что СССР рад видеть «национальные демократические государства», в которых коммунисты вступают в союз с левым крылом «буржуазных» националистов{892}.
По существу, это была новая версия старой политики «объединенного фронта», когда «буржуазные» националистические правительства заменяли националистические партии. Новая политика принимала форму все возрастающей помощи Индии под руководством Неру, Гане во главе с Нкрумой[661], Индонезии с Сукарно и Алжиру, который возглавлял Бен Белла[662]. Однако с точки зрения пропаганды самым эффективным стало вмешательство Хрущева в дела бывшей бельгийской колонии Конго (Конго-Леопольдвилль, позже Заир). Бельгия предоставила Конго независимость, но сразу при поддержке США финансировала мятеж против избранного премьер-министра, «левого» националиста Патриса Лумумбы. Его арест и убийство в 1961 году стали провалом советской политики. Он пожертвовал жизнью за дело антиимпериализма, поддерживаемого Советами. Его смерть повлияла на ситуацию во всей Африке.
За расколом в советско-китайских отношениях, произошедшим в 1950-е годы[663], последовал вызов Китая, брошенный Москве. Китай претендовал на первенство влияния в третьем мире. В начале 1960-х годов Чжоу Эньлай и Лю Шаоци объехали Африку и Азию. Они встретились с многими лидерами не присоединившихся к блокам стран: от Бирмы до Египта, от Алжира до Эфиопии. Китайцы позиционировали себя как радикальную альтернативу СССР и ярых противников политики «мирного сосуществования» с Западом. В 1965 году Линь Бяо[664], радикальный военачальник, утверждал, что китайский опыт партизанской войны больше подходит для использования в борьбе за свободу аграрных обществ, чем советская модель. Прежнюю стратегию китайских партизан «окружения городов после захвата контроля над всей сельской местностью» можно было распространить на весь мир: Запад представлял собой «мировой город», а Латинская Америка, Африка и Азия были «мировой деревней»{893}. Народы должны были вести войны против феодализма и империализма.
Призывы Китая были услышаны многими коммунистами третьего мира. Как говорил представителям иностранной коммунистической делегации глава влиятельной Коммунистической партии Индонезии Дипа Айдит, все коммунистические режимы по примеру советского превратятся в «сытых жирных котов» за счет более отсталых стран и растеряют весь свой революционный дух». Его сильно беспокоил тот факт, что за рубашку в Москве он заплатил гораздо больше, чем в Нью-Йорке, при этом качество русского товара было заметно ниже, из чего он сделал вывод, что русские еще более жадные, чем американцы{894}. Индонезийская партия была одним из главных союзников Китая, однако Пекин также финансировал вьетнамцев и африканские и ближневосточные некоммунистические режимы и движения за независимость.
