Немногие в России читали «Империализм» Ленина, однако основная функция этого труда состояла в том, чтобы автор объяснил самому себе и своим соратникам по революции, что история была на их стороне. В 1917 году, когда царизм пал[167], рабочие и крестьяне действовали так же, как в 1905 году, учреждая советы[168], революционные комитеты и другие органы самоуправления. Ленин и большевики теперь были в состоянии предложить твердую и более целостную альтернативную форму управления.
V
В 1913-1916 годах ведущий писатель-символист Андрей Белый (1880-1934) опубликовал свой великий модернистский роман «Петербург». Петербург становился главным героем и в более ранних романах, однако Петербург Белого не был похож на Петербург из романов Чернышевского и Достоевского. Тревожный Петербург 1905 года, окруженный «кольцом многотрубных заводов», испускающих угрожающий крик революционного пролетариата «ууу-ууу-ууу»{185}. Царский сановник Аполлон Аполлонович Аблеухов, бывший реакционер, становится воплощением рационального модернизатора (согласно Ницше, чьи произведения были чрезвычайно популярны в то время, Аполлон — бог разума). Холодный Аполлон Аполлонович любит смотреть на планомерные кубы домов и прямые линии улиц Петербурга. Он окружает себя произведениями неоклассицизма, среди которых есть одна картина Давида. Однако с его складом ума ему не удается контролировать не только сына-радикала, но и Россию, он напуган революционными силами, растущими вокруг него{186}. Другие воплощения разума в романе так же слабы и неэффективны, хотя и более жестоки. Революционер Дудкин и его наставник Липпанченко (портрет Е. Азефа) насаждают догмы и жестокое поведение. К Дудкину приходит оживший Медный всадник, «металлом проливающийся в его жилы», обращающийся к нему «сын мой»{187}. И все же Медный всадник и дух модернизма ничего не решают, а лишь дают начало волне мести и насилия{188}.
Для Белого, как и для Пушкина, Медный всадник, конь под которым, встав на дыбы, двумя ногами стоит на русской земле, а двумя сотрясает воздух, был символом русских метаний между двумя сторонами: исконной традиции простого русского народа и холодного рационализма Петра Великого{189}. Однако Белый был уверен, что ни царские чиновники, ни революционеры не способны примирить эти стороны. Он верил, что только апокалипсис, под которым он понимал «восточную» силу революционных низов, позволит России справиться с бедствием и совершить «скачок в истории»{190}. В основном Белый ошибался[169]. Революция не объединила разобщенное общество России. Однако он предсказал события 1917 года. Силам низов предстояло сокрушить медных всадников России, будь то сторонники царизма, либералы или большевики.
Начало войны в 1914 году ознаменовало собой третий и последний кризис царского режима в России со времен 1815 года. Анатолий Савенко[170], лидер националистической партии, говорил: «Война — это экзамен, серьезный экзамен». Это испытание было намного тяжелее всех предыдущих, стоявших перед царизмом в прошлом{191}. Германия, главный враг России, объявила всеобщую военную мобилизацию людей, продовольствия, промышленной продукции. Старорежимная Россия, недавно вставшая на путь реформ, не имела преимуществ в этой борьбе. Не доверяя обществу в целом (как элите, так и простым людям), государство столкнулось с серьезной проблемой, попытавшись заручиться поддержкой народа в военном производстве. Российские фабрики не могли изготовить достаточно боеприпасов и снаряжения, необходимых войскам, без чего Россия не могла продолжать войну. Слабая структурная организация, устаревшие технологии, например неэффективное рытье окопов[171], привели к крупным поражениям в Галиции и Польше. К августу 1915 года российская армия потеряла 4 миллиона солдат убитыми, ранеными или плененными.
Кризис вынудил царя к началу реформирования режима, и начал он с чиновников, аполлонов аполлоновичей. Теперь представителям «общества», образованным людям, причастным к модернизации, позволялось участвовать в военном деле[172].
В некотором отношении этот шаг был успешным: к 1917 году Россия разбила армию Габсбургов[173] и производила больше снаряжения, чем Германия{192}. И все же попытки российской монархии превратить старорежимную Россию в мобилизованное национальное государство, по образцу Германии, только приблизили ее конец. Особенно плачевный результат имели попытки режима реформировать продовольственную систему. Группа министров-модернизаторов в союзе со специалистами, куда входил будущий автор метода планирования при большевиках, экономист-меньшевик Владимир Громан, попыталась заменить рынок зерна его закупками под контролем государства. Режим не справился с организацией закупок и транспортировкой продовольствия, к тому же крестьяне отказывались продавать зерно по предложенным государством низким ценам{193}.
Образованное общество обвинило царя в экономических и военных неудачах. К обвинениям в несостоятельности добавлялось более серьезное обвинение в государственной измене. Многие верили, что императрица Александра, немка с английским воспитанием и образованием, была участницей германского заговора против России, целью которого был саботаж военных действий. Царской семье, связанной кровным родством с аристократами всей Европы, не хватало патриотизма, чтобы объединить Россию и поднять ее против врагов. С 23 февраля[174] 1917 года Петербург[175] охватили протесты рабочих, мятежи солдат[176], забастовки против нехватки хлеба. Защищать режим было практически некому.
На время российское общество объединилось в борьбе за свободу и демократию. Казалось, Россия по-своему переживает 1789 год, и многие соглашались с этим сравнением. Марсельеза стала гимном нового режима и теперь звучала отовсюду. Формы обращения, основанные на старой системе иерархии, были отменены. Им на смену пришли слова гражданин и гражданка{194}. Имитировались даже французские революционные торжества. В Летнем саду Петербурга планировалось «грандиозное карнавальное зрелище», где кроме всего прочего можно было увидеть картонный макет Парижа XIX века{195}. Хотя роль социалистических партийных организаций в Февральской революции была минимальной[177], новая символика показала, насколько более радикальным было движение по сравнению с его французским предшественником. Над Зимним дворцом развевался не российский триколор, а красный флаг социалистов, надолго ставший национальным флагом. В это же время символ крестьянский и рабочих масс — серп и молот — впервые появился на Мариинском дворце, где заседало Временное правительство{196}.
