Назначение Дембинского вызвало раздражение командующего Верхнедунайской армией Гёргея. Он возненавидел Дембинского ещё прежде, чем его увидел.

— Наше правительство одержимо каким-то недугом, его непреодолимо влечёт к польским полководцам, — сказал Гёргей адъютанту Ханкишу. — Что говорить, генерал Бем в Трансильвании оправдал свою славу… Там, после Вены, он пришёлся как нельзя кстати. Но Дембинский в роли верховного главнокомандующего!.. Едва кто-нибудь из наших офицеров сможет понять смысл такого назначения! Правда, Дембинский известен как выдающийся военачальник, руководитель польских повстанцев в Галиции. Но здесь, в Венгрии, где такие сложные национальные взаимоотношения, едва ли он будет на месте.

Получив назначение, Дембинский прямо из Дебрецена прибыл в штаб Клапки, где состоялась встреча корпусных командиров и где Дембинский посвятил генералов в план весенних наступлений, разработанный им вместе с Гюйоном.

Гёргей встретил Дембинского учтиво, но холодно. Выслушал его молча, не сделал никаких замечаний, коротко выразил своё согласие.

Австрийцы продолжали двигаться к Дебрецену и неожиданно для себя 26 февраля обнаружили близ Каполны венгерские разъезды. Предполагая, что имеют дело со случайными, небольшими силами неприятеля, они решили их окружить и уничтожить.

Дембинский, для которого австрийское наступление было тоже неожиданным, собрал командиров трёх корпусов и предложил план контратаки: сам Дембинский будет руководить центром нападения, Гёргей должен атаковать неприятеля с правого фланга, Дамианич командует левым крылом.

Гёргей выступил против этого предложения на том основании, что нет точных сведений о силах противника и поэтому план Дембинского ставит под угрозу венгерские войска. Однако всё же согласился занять указанную ему позицию. Но, когда началось сражение, он в течение двух суток дожидался повторного приказа, вместе того чтобы ударить с правого фланга при первом пушечном выстреле. Энергичное наступление отборных войск Гёргея должно было отвлечь неприятельские силы от двух других, менее мощных венгерских группировок. Гёргей же ограничивался обороной, и это поставило в тяжёлое положение Дембинского и Дамианича. Им пришлось отступить, оставив Каполну в руках неприятеля.

Впоследствии выяснилось, что Гёргей не только не двинул своей бригады на помощь Дембинскому, но ещё и задержал на двенадцать часов курьера, посланного Дембинским к Гюйону с приказанием выступить на подмогу Аулиху.

Такое неповиновение приказу главнокомандующего, стоившее многих человеческих жизней, едва не кончилось страшной катастрофой. Спасло положение мужественное и оперативное вмешательство генерала Клапки, стоявшего неподалёку, у Верпелета. Его гонведы вынесли на себе тяжёлые орудия. Вывезти их на лошадях было возможно, так как тянувшиеся сплошь болота угрожали поглотить лошадей вместе в пушками.

Помимо больших потерь, поражение под Каполной перед самым началом контрнаступления не могло не отразиться на боевом духе армии и на настроении мирных жителей.

Венгерским войскам пришлось вторично переправиться на левый берег Тиссы, чтобы, перегруппировавшись, вновь начать движение на запад.

На военном совете Дембинский без обиняков заявил об умышленном, открытом неподчинении Гёргея и потребовал от него объяснений.

Гёргей ответил без малейшего волнения:

— Трудно теперь доказать, какие результаты были бы достигнуты, если бы намеченная диспозиция была в точности выполнена. Но я отлично понимал, что, введя все силы в бой, мы подверглись бы страшному разгрому… Кроме теоретического расчёта, у полководца есть ещё и интуиция.

— Слова и тон командующего Верхнедунайской армией только подтверждают моё убеждение, что он открыто отказался подчиниться моему приказу, — сказал Дембинский. — Генерал Гёргей! Скажите, как поступили бы вы с корпусным командиром, который сознательно не выполнил боевого приказа главнокомандующего?

Гёргей ответил спокойно, чеканя каждое слово:

— На месте генерала Дембинского я приказал бы расстрелять непослушного генерала Гёргея.

— Я знал о вашей доблести в бою, — гневно произнёс Дембинский. — Теперь я убедился, что и политические интриги вы ведёте не менее смело. Об этом свидетельствует ваше циничное признание. Я доведу о нём до сведения главы правительства.

Прибыв на фронт, Кошут сразу окунулся в атмосферу раздоров между корпусными генералами.

Все признавали блестящие военные таланты Гёргея, но не все одинаково доверяли его руководству. Генералы Дамианич и Аулих слепо его любили, меж тем как не менее прославленные Морис Перцель и Надь Шандор осуждали военную тактику Гёргея и подозревали, что она диктуется не только тщеславием, но еще какими-то сложными, тщательно им скрываемыми политическими целями.

До сих пор Кошут резко отвергал всякого рода подозрения, высказываемые по адресу Гёргея. Детально ознакомившись с обстоятельствами, сопровождавшими битву за Каполну — сражение, чуть не сорвавшее столь долгожданное наступление венгерской армии, — он должен был признать, что пассивность, проявленная здесь Гёргеем, стоила многих напрасных жертв.

Генерал Дембинский дал вполне правдоподобное объяснение поведению Гёргея:

— Когда я услышал его наглое признание: «На месте главнокомандующего я приказал бы расстрелять непослушного Гёргея», я понял его расчёты, — сказал Дембинский Кошуту. — Он хотел сразу, одним нечестным и рискованным ходом, устранить меня от командования. Он понимал, что я не решусь предать его военному суду… Гёргей — человек без сердца! Уверенный в своей популярности, он играет человеческими жизнями. Каполна была ставкой азартного игрока… Вы понимаете, что после всего происшедшего мне невозможно оставаться верховным командующим. Прошу предоставить мне один из корпусов. Я выполню свой долг даже в том случае, если верховным главнокомандующим вы назначите… Гёргея..

— Я этого не сделаю! — ответил Кошут.

Дембинский пристально посмотрел на президента: в тоне Кошута не слышалось решительности. Кошут и сам почувствовал, что не сумел скрыть свои колебания, и поспешил добавить:

— Я не могу забыть огромные заслуги Гёргея. Его военному гению и личному бесстрашию мы обязаны тем, что наша армия готова сейчас для великих дел. Но меня страшит его честолюбие… К тому же назначить его теперь главнокомандующим означало бы косвенно признать его правоту в столкновении с вами… Нет, я поставлю во главе всех войск Феттера, а вы, генерал, примите мою благодарность. Вы исполнили свой долг. Продолжайте руководить тем корпусом, который сейчас находится в вашем непосредственном распоряжении.

Кошут и на этот раз не захотел обострять отношения с Гёргеем. Пусть неподчинение приказу Дембинского было умышленным, но, может быть, дело тут не только в строптивом и тщеславном характере Гёргея. Не допустил ли и президент тактической ошибки, назначив главнокомандующим венгерской армией не венгра?

Не зная ещё, на что решиться, Кошут уединился с Гёргеем, чтобы вызвать его на откровенность.

— Скажи мне прямо, чего ты хочешь, чего добиваешься? Мы оба стремимся спасти отечество, так посвяти же меня в свои замыслы, и я буду добиваться их осуществления вместе с тобой, — так говорил Кошут Гёргею, переходя на «ты», чтобы подчеркнуть дружеское доверие к собеседнику. В каждом его слове чувствовалось искреннее желание добиться мира и согласия с Гёргеем.

— Моё единственное желание — целостность Венгрии, моя единственная мольба к богу — благополучие страны, — ответил Гёргей. — Если у меня и возникали порой конфликты с людьми, которые навязывали мне свои военные планы, то лишь потому, что люди эти, как мне казалось, меньше меня горят желанием сделать всё для процветания Венгрии. Дембинский не тот человек, кому будут доверять все корпусные командиры.

— А генерал Феттер?

Внезапно повеселев, Гёргей уклонился от прямого ответа:

— Да освободит его небо от мелочных побуждений и наполнит его сердце истинной любовью к отечеству! Он несомненно преуспеет, если будет следовать советам корпусных генералов. Предостереги его: если он вздумает решать без нас, ему не избежать серьёзных ошибок, и австриец обведёт его вокруг пальца! Однако мне сдаётся, что Аулих, Клапка, Дамианич и я, мы так хорошо понимаем друг друга, что достигнем большего, если останемся без главнокомандующего…