Игорь вошел, поцеловал ее. Подбородок у него был колючий (в городе никогда не приходил к ней небритым), от него густо пахло табаком (в городе он любил дорогие сигареты с фильтром).

— Еле доехал, в оврагах полно снегу, — снимая пальто, жаловался он.

Это почему-то не встревожило Валентину. «Потому что ты противная девчонка», — упрекнула она себя.

Он рассказывал о школе, о занятиях мотокружка. Валентина старалась внимательно слушать Игоря, но вдруг поймала себя на мысли: ей неинтересно, почти чуждо все то, о чем говорит он.

Прибежала Лиля — шумливая, веселая.

— Ты что же, подружка, моими владениями распоряжаешься? Приходит ко мне Быстров и этаким командирским голосом приказывает: расставьте стулья, уберите из читального зала все лишнее, завтра обсуждение проводить будем. Вот тебе и раз! Без меня меня женили!

Валентина смутилась.

— Извини, Лиля, не успела предупредить.

— Да я шучу, — расхохоталась девушка. — Давай пригласим на обсуждение фильма всех желающих. Саша Голованов сказал — комсомольцы с удовольствием примут участие.

— Нет, нет, — запротестовала Валентина. — Это в первый раз, я не знаю, как получится. Не нужно никого приглашать.

— Трусиха, — упрекнула Лиля и заговорила о световой газете, о том, какой хохот будет стоять в зрительном зале, если они «продернут» некоторых, она даже назвала, кого в первую очередь следует продернуть. И Валентина опять поймала себя на мысли: вот это интересно, близко ей.

Уходя в библиотеку, Лиля предупредила:

— В шесть часов заседание редколлегии. Не опаздывай.

Игорь будто для того и приехал сегодня, чтобы жаловаться:

— Наша директриса просто помешалась на связи обучения с жизнью, — сердито выплескивал он. — Представляешь, пришла ко мне на урок, молча посидела, потом заявила: «Игорь Федорович, объясняя собственные имена, вы упустили много возможностей. Вы, Игорь Федорович, оторвали грамматику от жизни». Меня злость взяла. Ведь не все можно связывать, есть вещи, которые…

— Ты не прав, Игорь, — перебила Валентина.

— Не прав? — удивился он. — Я пользовался учебником.

— Но придерживаться только учебника — значит отстать. Я недавно была на уроке у Василия Васильевича. Он тоже изучал с классом собственные имена. Кроме слов, приведенных в учебнике, ребята записали название своего села, района, области, речки, леса, записали имена лучших доярок, механизаторов, припомнили, у кого из михайловцев есть ордена и медали. Кроме грамматики, ученики узнали много интересного, полезного. Разве это плохое дополнение к учебнику? Вот тебе и связь грамматики с жизнью.

Игорь пренебрежительно хмыкнул.

— Все это показуха, все это годится разве только для того, чтобы пустить пыль в глаза, вот, мол, как мы увязываем грамматику с жизнью. А зачем ее связывать? В повседневной прозе учителя…

Валентина опять упрямо перебила:

— Будничной прозы может и не быть! Разве ты не веришь в поэзию, в поиски, в творчество?

— Хоть ты избавь меня от этих громких слов, — отмахнулся он.

— Ты стал другим, Игорь. Я не узнаю тебя. Что случилось? — тревожно спрашивала она.

— Ничего особенного, просто человек с головой окунулся в жизнь.

«Прежде он и говорил не так, и думал по-другому. А может быть, ты смотришь на него иными глазами? Может быть, ты стала другой?» — билась в мозгу беспокойная мысль.

Игорь собрался уезжать.

— Почему так рано? Оставайся, в кино сходим, — предложила она и впервые побоялась, что он согласится.

Лиля, дурачась, подбежала к Валентине, оттащила ее от стола.

— Хватит! Бросай свои тетради, идем на танцы!

Когда-то в институте Валентина любила танцевать на студенческих вечерах, но специальные посещения городских танцплощадок ей казались пустой тратой времени, — уж лучше сходить в кино, в театр или в крайнем случае побродить в прибрежной роще… Она и здесь редко ходила на танцы, потому что была слишком загружена тетрадями, занятиями с отстающими, подготовкой к урокам, дежурствами на агитпункте.

Но сегодня Лиля стояла на своем…

— Переодевайся, пудрись, заворачивай туфли в газету! — командовала она.

В Доме культуры, в просторном и высоком фойе, во всю мощь играла радиола. Средь зала кружились пары — больше девушки. Парни кучками стояли у колонн и окон, покуривая да посмеиваясь. Были здесь и десятиклассники. С Люсей Иващенко танцевал Дмитрий Вершинин, Аня Пегова о чем-то спорила с Федором Быстровым.

«Быстров может подойти, вежливо поклониться — разрешите, барышня, пригласить вас… И ты, «барышня», не смеешь отказать кавалеру», — невесело подумала Валентина. Однако вместо Быстрова к ней, дымя сигаретой, вразвалку подошел Таран; от него попахивало спиртным и на ногах он держался нетвердо. Пиджак у него расстегнут, коричневый, с косыми полосками, галстук сдвинут набок. Всем своим видом Таран как бы говорил: ну-ка, найдется ли такая девушка на свете, которая устоит, откажет мне в удовольствии потанцевать с ней…

— Может, станцуем, — сказал он Валентине, перегоняя сигарету из одного угла рта в другой.

Она не ответила, отвернулась.

— Мы вместе пришли и первый вальс танцуем вдвоем, — поспешила выручить подругу Лиля.

Таран встал между ними, нагловато улыбаясь.

— Извини, Лиля, но я решил открыть нынешнее топтание с Валентиной Петровной. Я думаю, отказа не последует?

— Отказ уже последовал, — резко предупредила Валентина.

— Это почему же? — игриво спросил он. — Или деревенские не по вкусу?

— Послушайте, Таран, вы притворяетесь нахалом или в самом деле такой? — Валентина еле сдерживала себя, ей хотелось повернуться и убежать прочь с этих танцев. — Вы хотя бы папиросу выбросили, а то порядочная девушка не то что танцевать, смотреть на вас не захочет.

— Это почему же не захочет? Это чем же я не нравлюсь? — куражился он.

К ним подбежала Настенька Зайкина. Злым взглядом она кольнула учительницу, взяла под руку парня.

— Идем, Сережа, потанцуем. Деревенские мы. Нам папироска не помешает.

Таран отстранил ее.

— Ты погоди, погоди, Настя, дай мне с порядочной поговорить. — Он смотрел на Валентину темными прищуренными глазами, крылья ноздрей подрагивали. — Это почему же мне отказ?..

— Сергей, прекрати безобразничать, или мы тебя сейчас выдворим отсюда!. — крикнула Лиля.

— Меня? Выдворишь?

Валентина заметила, как все, кто был в зале, настороженно притихли, повернулись к ним. В кучку сбились десятиклассники.

«Какой стыд, какой позор», — с отчаянием думала она, кляня себя за то, что согласилась прийти сюда.

Неторопливо подошел, видимо, случайно оказавшийся в зале Щукин.

— Что, Серега, аль мало перепало, аль кулаки почесать охота? — незлобиво спросил он. — Ты, брат, не дурил бы в общественных местах, отвыкать пора.

Таран как-то сразу сник, глуповато заулыбался.

— А я ничего… Я так… Потанцевать с учительницей хотел… Отказала…

— Отказала и правильно. Поклонись, попроси прощения за беспокойство, как водится у культурных людей. — Щукин легонько толкнул парня. — Иди, где тебе рады.

Таран подхватил Настеньку и ушел танцевать с ней.

Щукин кивнул десятиклассникам.

— Вы что же, кавалеры, учительницу свою не защищаете?

— Мы и сами защититься можем, — воинственно заявила Лиля.

— Ты зубастая, от пятерых отобьешься, — улыбнулся Щукин.

— Спасибо, Григорий Тимофеевич, — поблагодарила Валентина.

— Да не за что… Я говорю, допускают сюда всяких… Порядка здесь нету, степенному человеку и заходить сюда неловко.

Валентине тоже не нравились танцы — пустая трата времени: орет радиола, топчутся пары, а те, кто стоит в роли зрителей, курят, грызут семечки, хохочут. Вот появился агроном Ветров — молодой симпатичный блондин, для солидности отрастивший пышные, ковыльного цвета, усы. Дымя папироской, он удивленно глядел на танцующих, будто не понимал, что они делают. К нему подпорхнули Аня Пегова и Люся Иващенко. Аня — веселая, говорливая, а Люся вела себя как-то странно: она смущалась, краснела и не поднимала глаз на Ветрова.