Вообще историк Назаров нравился Валентине — и учитель хороший, и человек отзывчивый, доброжелательный. Она приглашала его к себе на уроки. Он ходил, многое подсказывал ей, подбадривал.

Танцуя с Иваном Константиновичем, Валентина оглядывала зал и не видела своих десятиклассников, то были здесь — танцевали, играли в почту, покупали у Василия Васильевича лотерейные билеты — и вдруг исчезли, у окна только стояла староста Вера Побежимова, ожидая кого-то. После танца Валентина хотела подойти к ней, спросить, где ребята, но Вера сама подошла, сказала:

— Валентина Петровна, ребята ждут вас в классе.

— Они в классе? Что произошло? — забеспокоилась она.

— Не знаю, — уклончиво ответила староста.

Десятиклассники сидели за партами, как на уроке. Было заметно, что они возбуждены, чем-то взволнованы, между ними, видимо, уже состоялся какой-то разговор.

— Что это вы не танцуете, не веселитесь? — поинтересовалась Валентина, с тревогой и удивлением оглядывая всех.

— А мы вообще решили уйти с вечера, — заявил Федор Быстров.

— Уйти? Почему? Не нравится вечер?

— Порядки не нравятся, — ответил Быстров. — В прошлый раз вы откровенно спрашивали нас… Давайте продолжим откровенный разговор.

— Но, позвольте, друзья, мы назначили день… Сейчас, по-моему, время не подходящее.

— Чтобы правду сказать, время всегда подходящее, — возразила Аня Пегова. — Скажите, Валентина Петровна, только честно — права ли была Марфа Степановна, когда отправила Люсю Иващенко? — в упор спросила она.

Хотя Валентина ждала такого вопроса, но втайне еще надеялась, что десятиклассники не обратили внимание на инцидент. И вдруг спрашивают, и вдруг решили уйти с вечера… Она видела устремленные на нее глаза. В одних можно было заметить скептические ухмылочки, которые как бы говорили: знаем учителей, успели насмотреться на них за десять лет, учитель всегда защищает учителя… В других глазах, наоборот, она видела просьбу: ответьте прямо и честно…

Что же ты ответишь им, Валентина Петровна? Может быть, прямо, как думаешь? А может быть, как-то славировать, привести в оправдание завуча «Правила поведения школьника»?

«Ну, ну, лавируй, — прозвучал внутри насмешливый голос, учи их ловчить, лавировать… Но ведь надо дать оценку поступка старшего, более опытного человека, наделенного к тому же определенной властью», — спорил другой голос.

— Марфа Степановна была не права! — твердо ответила Валентина.

По классу пронесся вздох облегчения. Аня Пегова улыбнулась.

— Спасибо, Валентина Петровна.

— Что же вы сидите, идемте танцевать, — предложила учительница.

Десятиклассники высыпали в широкий коридор.

К Валентине подошел Саша Голованов.

— Разрешите, Валентина Петровна, пригласить вас на танец.

Сегодня Валентина танцевала с директором, с Назаровым, с Василием Васильевичем, с десятиклассниками, даже с Кузьмой Фокичем Раковым, а тут заколебалась.

«Отказаться, да, да, отказаться… Пусть танцует с Настенькой», — пронеслось в голове.

Саша Голованов выжидательно смотрел на нее своими чистыми голубыми глазами, которые как бы говорили: вы не можете отказать мне.

Они танцевали. Саша Голованов говорил что-то вполголоса, кажется, нахваливал нынешний школьный вечер. Валентина не слушала. Ей хотелось, чтобы побыстрее закончила свой бег пластинка с вальсом.

— Ты посмотри, посмотри, как расплясалась Майорова, а Саша Голованов крутится да крутится вокруг нее и уже не в первый раз, — говорила Марфе Степановне Подрезова.

Стоявшая рядом Каваргина вздохнула:

— А Настенька, бедняжка, одна тоскует…

Марфа Степановна подавленно молчала.

Сразу после Октябрьских праздников заненастилось. Поначалу ударили было морозы — вот-вот ляжет зима, но вдруг южный сырой ветер понагнал откуда-то отары темных туч, пошел водянистый снег, вслед за ним хлынул проливной дождь — косой, холодный. И снова развезло, захлюпала под ногами тягучая грязь.

Марфа Степановна возвращалась из школы домой. Мокрые, задубевшие полы плаща хлестали по икрам, упругий ветер вырывал из рук зонтик.

Настроение у Марфы Степановны под стать погоде — мрачное. За многие годы работы в школе она привыкла к тому, что с ней считались, ее даже побаивались. И вдруг какая-то девчонка Майорова осмелилась обсуждать ее, завуча, поведение. И с кем обсуждать? С учениками! Такого в Михайловской школе еще не было…

Воровато озираясь, Яков Турков сегодня рассказал Марфе Степановне, что десятиклассники хотели демонстративно уйти с праздничного вечера, что Валентина Петровна в присутствии всего класса прямо заявила: Марфа Степановна была не права, когда отправила Люсю Иващенко домой.

Вот тебе и учительница! Да в своем ли она уме?

— Ты молодец, Яков, — похвалила Туркова Марфа Степановна. — Если что, ты мне сообщай.

Она была возмущена поведением Майоровой, тут же хотела вызвать ее и отчитать как следует за подрыв авторитета завуча, но вмешалась догадливая Подрезова, тихо советуя:

— Тебе это делать не совсем удобно. Пусть Валерия Анатольевна займется Майоровой, председатель месткома тоже имеет власть.

Марфа Степановна вынужденно согласилась — так лучше, хотя ей самой хотелось бы расправиться с непочтительной учительницей. И подумалось: вот был бы у них другой директор, они раздули бы такое дельце вокруг этой Валентины Петровны, что пикнуть не посмела б… А с Зоричем кашу не сваришь, чего доброго опять станет защищать Майорову, уже было такое… Он, видите ли, печется о воспитании молодого специалиста. А если «молодой специалист» сует свой нос, куда не надо? Что делать с таким? По носу, чтобы не повадно было!

Ну что ж, пусть Каваргина займется Майоровой, она представитель общественности. Правда, Марфа Степановна не очень-то считалась с общественностью и часто подумывала, что все это милая детская игра, а в школе должен быть хозяин-единоначальник с твердой рукой, иначе не жди порядка.

Каваргина выслушала рассказ о неблаговидном поступке Майоровой, достала из портфеля блокнотик с привязанным к нему огрызком карандаша, что-то записала.

— А как относится к этому директор?

— Да что директор, — отмахнулась Подрезова. — Мы тебя избрали, доверили. Или ты считаешь, что Майорова права?

Каваргина поджала тонкие губы.

— Разберемся.

«Валерия Анатольевна палец о палец не ударит, пока не узнает мнение директора», — с неприязнью думала Марфа Степановна.

Холодный косой дождь залетал под зонтик и хлестал в лицо. Под ногами чмокала грязь.

Настенька была дома. Она сидела перед зеркалом, прихорашивалась. Рядом с зеркалом стояла в рамке фотография Саши Голованова. Вид у него был сердитый, недовольный, он как бы с недоумением спрашивал: зачем сюда поставили меня?

Саша Голованов… Упорный малый. Марфа Степановна помнит его еще учеником. Он уже тогда жил, учился по правилу: задумано — сделано; если умеют другие, значит, смогу и я… Скоро получит диплом инженера-механика. Вот тебе и колхозный шофер! Михайловские невесты заглядываются на него, и Настенька для него прихорашивается, а парень обижает. В прошлый раз даже не проводил домой со школьного вечера, умчался куда-то за Майоровой…

В сердце Марфы Степановны смешались в кучу и злость на Майорову, и тревога за судьбу дочери.

В десятом классе опять происшествие. На днях Валентина поручила Якову Туркову провести политинформацию о событиях в Сирии. Турков с неохотой согласился, и то только потому, что подошла его очередь.

Войдя в класс, Валентина увидела за столом Люсю Иващенко, раскладывавшую газетные вырезки.

— Разве сегодня вы делаете политинформацию? — удивилась она. — Турков, а вы что же, не подготовились?

Встала Аня Пегова.

— Мы не желаем его слушать!

— То есть как это не желаете? Турков, пожалуйста, к столу и не будем терять времени, — строго распорядилась учительница. Десятиклассники все-таки должны почувствовать, что она не позволит самовольничать.