Они засиделись в председательском кабинете допоздна. Николай Сергеевич знал, что Подрезов слов на ветер не бросает, и про себя думал о том, что и в школе надо многое менять. К черту плакаты, картинки, любимые Раковым. Нужно подумать и о самом завуче по производственному обучению. Уговорили когда-то Марфа Степановна и Каваргина принять Ракова. А ведь не справляется, не тянет бывший колхозный бригадир. Да и с бригадиров сняли его по той же самой причине… Заменить придется Ракова и чем скорее, тем лучше… Назначить бы Лопатина, тот пограмотней, ребят любит, мечтает поступить в пединститут на заочное отделение. И поступит! И хорошим будет учителем! Есть у него учительская струнка.

Валентина порой недоумевала: почему старостой класса вот уже который год выбирается толстушка Вера Побежимова? По ее наблюдениям, это была неповоротливая, немногословная девушка, равнодушная ко всему на свете. Вера одинаково относилась к любому школьному предмету, получала неизменные тройки. Ребята в шутку говорили, будто их староста установила своеобразный рекорд — за десять лет ни разу, ни при каких обстоятельствах не получала двоек. Даже отличники-медалисты, чьи портреты висят в коридоре на стене, и те когда-то и за что-то получали двойки, а Вера Побежимова никогда! На уроках она не поднимала руку, не набивалась идти к доске, вызовут — ответит, не спросят — промолчит. Если в классе разгорался какой-нибудь спор, Вера оставалась безучастной, только порой, когда Валентина в чем-то упрекала ребят, староста тихо вставляла свое любимое: «Я им тоже говорила…»

Валентина спросила однажды у Ани Пеговой, за какие заслуги Побежимову опять избрали старостой класса? Та откровенно пояснила:

— Нам с ней удобно. Если выбрать кого-нибудь другого, начнет придумывать всякие мероприятия. А Вера ничего не придумывает…

Сегодня в классе, перед уроком, Валентина сказала:

— Вечером в Доме культуры демонстрируется фильм «Баллада о солдате». Все пойдут?

— Все, кроме Зюзина, — ответила Люся Иващенко.

— Зюзин, а вы почему не хотите идти? — поинтересовалась учительница.

— У него по субботам банный день, — подсказал Дмитрий Вершинин.

Все рассмеялись. Зюзин тряхнул головой:

— Не слушайте их, Валентина Петровна. Пойду. Говорят, интересная картина.

— Вот об этом и давайте поговорим завтра. Соберемся в читальном зале библиотеки и обсудим фильм.

— Вот еще! А это зачем? — пожала плечами Аня Пегова.

— Вы разве не знаете, зачем обсуждаются произведения искусства? У каждого может быть свое отношение к содержанию, к героям. Давайте после просмотра обменяемся мнениями, разберем игру актеров.

— С нашими ли носами разбирать, — ухмыльнулся Федор Быстров.

— Я, Валентина Петровна, думаю так: понравился фильм — значит, он хороший, не понравился — плохой, — заявила Аня Пегова.

Валентина взглянула на часы. Прошло уже пять минут урока, по плану у нее — анализ сочинений, а она тратит дорогое время на неожиданно завязавшийся спор. Мелькнула мысль прервать посторонние речи и приступить к уроку. Но, быть может, этот спор в тысячу раз важнее ошибок в сочинениях? Она подошла к парте Ани Пеговой, сказала:

— Правильно, хорошее нравится, плохое не нравится. Значит, человек оценивает, и у каждого своя оценка. Об этом и можно поговорить на обсуждении фильма.

— А я, например, ничего не потеряю, если не посмотрю «Балладу о солдате», — подал голос Яков Турков. — Для себя полезней решить пару задач по физике или по химии.

Валентина с сожалением глянула на Туркова.

— Разве хороший фильм, хорошие стихи не для себя, не для своей души? — спросила она.

За Туркова ответил Федор Быстров:

— Про кино Яков сморозил глупость, а что касается стихов, я, Валентина Петровна, не очень к ним… Особенно не люблю современных поэтов. Все они похожи друг на друга и пишут на одну колодку.

Удивленная ответом, Валентина обратилась к Быстрову:

— Вы хорошо знаете современную поэзию?

— Почитывал…

— Это хорошо. В таком случае назовите мне ну хотя бы поэтов — лауреатов Ленинской премии и объясните, чем же они похожи друг на друга?

Парень замялся, назвал одно-два имени, но чем они похожи друг на друга, так и не мог объяснить.

— Извините, Быстров, но я не понимаю, как вы можете говорить о современной поэзии, почти не зная ее, — упрекнула она.

Будто выручая товарища, Люся Иващенко скороговоркой сказала:

— Что там говорить, Валентина Петровна, современные поэты не запоминаются, пишут больше про тракторы, а для души нужно и что-то другое…

— Я не согласна с вами, Иващенко. У нас есть замечательные поэты. И запоминаются они и для души дают многое. Вот послушайте. — И Валентина стала читать стихи наизусть.

Марфа Степановна имела привычку во время уроков неторопливо пройти по школьному коридору, чтобы взглянуть, нет ли без дела слоняющихся учеников, все ли в порядке кругом. Прислушиваясь, она по голосам учителей и ребят безошибочно определяла, что творится в классах.

Вот и сегодня она тоже неторопливо шествовала по коридору, и вдруг ее внимание привлек какой-то необычный голос Майоровой — та читала стихи. Это не показалось Марфе Степановне подозрительным: по расписанию в десятом классе урок литературы. Возвращаясь назад в учительскую, она опять услышала голос Майоровой. Марфа Степановна настороженно остановилась. Прошла минута, вторая, третья, прошло целых пятнадцать минут, а Майорова все читала и читала незнакомые стихи.

— Николай Сергеевич, прошу вас подойти к двери десятого класса, — встревоженно попросила завуч, зайдя в директорский кабинет. — Там, мне кажется, творится неладное.

— Опять бедокурят десятиклассники? — забеспокоился директор.

— Нет, хуже. Сама учительница.

Через минуту они стояли у двери.

— Слышите? Скоро конец урока, а она декламирует…

— Хорошо читает, с чувством, — шепотом похвалил директор.

Марфа Степановна промолчала. На перемене, в учительской, она как бы между прочим поинтересовалась, есть ли у Валентины Петровны план урока литературы в десятом классе. Учительница ответила — есть и протянула толстую тетрадь в клеенчатой обложке. Предчувствие не обмануло Марфу Степановну. В плане урока Майоровой значилось: «Анализ сочинений, работа над ошибками».

«Понятно. Не подготовилась к уроку», — отметила про себя завуч. Она взяла классный журнал, уверенная, что Майорова для отвода глаз в журнале записала то же, что было в плане, но встретила другую запись: «Чтение стихов современных поэтов». Хорошенькое дело! Вместо разбора сочинений — стишки!

— Валентина Петровна, зайдемте к директору, — пригласила Марфа Степановна. — В кабинете она положила на стол развернутую тетрадь учительницы, продолжала, подергивая плечами: — Не понимаю, зачем учителя составляют поурочные планы? Для формы? Доложите, Валентина Петровна, чем вы занимались на уроке литературы в десятом классе?

— Читала стихи современных советских поэтов.

— Вы слышите, Николай Сергеевич, она читала стишки, — въедливо сказала завуч и повернулась к Валентине, продолжая тем же тоном: — Вы извините, Валентина Петровна, но я в присутствии директора вынуждена сказать вам прямо — вы нарушаете учебный процесс, не выполняете программу, занимаетесь на уроке посторонними делами…

— Погодите, Марфа Степановна, — перебил директор. — Давайте выясним причину.

— Причина, мне кажется, ясная — Валентина Петровна не подготовилась к уроку, не проверила сочинения, анализировать было нечего, отсюда и стишки!

— Это неправда. Сочинения мной проверены и лежат в портфеле. Если угодно, Марфа Степановна, вы можете убедиться в этом, — резковато сказала Валентина и, взяв со стола свою тетрадь с поурочными планами, вышла из кабинета.

— Видите, она осталась при своем мнении, — заметила Марфа Степановна. — Мне кажется, Николай Сергеевич, пора призвать ее к порядку. Наказать.

— Я не вижу состава преступления.