— Выходит, Чернышев недоволен?

— Другим он доволен. Вместо района зацепился в областном центре.

— Ну, это не такое уж большое счастье, — неуверенно возразила Валентина. — Что касается Генки, он всегда казался мне скользким типом. Куда угодно пролезет.

— В нашей жизни иначе нельзя…

— Игорь, что ты говоришь? — изумилась Валентина. — Я не узнаю тебя. Ты же стремился к подвигу, ты же говорил когда-то…

— Но я в городе не остался, — прервал он. — Я работаю там, куда направили.

— Но работать с такими мыслями…

— На то и голова, чтобы размышлять, — недовольно бросил он. — Интересно, а какие у тебя мысли?

— У меня? — Валентине захотелось притушить вспыхнувший спор, и она воскликнула: — Сейчас у меня одна думка: напоить тебя чаем!

— Чай у тебя вкусный! — Игорь подбежал, подхватил ее на руки.

Валентина хохотала. На руках у Игоря она себе самой казалась невесомо легкой, воздушной. Он носил ее, как маленькую, по комнате, что-то нашептывая. Слов она не разбирала, но ей было хорошо у него на руках.

— Я останусь у тебя до утра, слышишь, Валечка, до самого утра.

— Нет, нет, ты…

Игорь не дал ей договорить, целуя в губы, в глаза, в щеки, потом подошел к кровати, опустил ее на постель.

— Валечка, родная, милая, единственная, — приглушенным голосом говорил он и, дотянувшись рукой до выключателя, потушил свет.

— Зажги! Зажги! — крикнула она.

— Зачем же, Валечка.

— Зажги сейчас же, — требовательно повторила она.

— Глупенькая, ведь это должно когда-то случиться.

— Что должно случиться? — Она вырвалась, вскочила с кровати, зажгла свет.

Игорь стоял растерянный.

— Что должно случиться? — опять спросила Валентина.

— Не маленькая, сама знаешь, — чуть слышно пробормотал он, закуривая.

— По-моему, тебе пора домой.

Он ткнул папиросу в блюдце, раздавил крохотный золотой огонек, подбежал к ней.

— Я больше не могу без тебя. Веришь? Не могу. Наша директриса обещала — часы тебе в школе найдутся. Переезжай к нам немедленно, завтра же. Хозяйка у меня старушка добрая, она хорошо устроит нас. Поженимся, Валечка. Слышишь?

Она слышала это не в первый раз. На третьем курсе Игорь вот так же однажды говорил ей наедине в своей комнате, больно стиснув и придавив к жесткому валику дивана. Тогда она строго-настрого предупредила: не смей говорить об этом до окончания института.

А сейчас? Что ответить ему сейчас? Ей было и приятно и немножечко грустно от того, что сказал он о женитьбе каким-то бесцветным, скомканным голосом, больно стиснув плечи. Нет, все это должно говориться не так, не так…

— Что же ты молчишь? — спросил Игорь, нетерпеливо поглядывая на черный кружок выключателя. Ей даже показалось, что если она согласится, он тут же кинется к выключателю.

— Что же ты молчишь? — громче повторил Игорь.

В самом деле, почему она медлит с ответом? Что ей мешает теперь? У Игоря нет богато обставленной квартиры, они сейчас — ровня, они начнут все сначала, «с красной строки, с чистого листика», — вспомнились почему-то слева, сказанные историком Назаровым накануне занятий в школе.

— Давай подождем, Игорь, — умоляюще сказала она.

— Чего ждать? Сколько?

— Хотя бы до окончания учебного года. Я не могу бросить класс, не могу оставить кому-то неуспевающих…

— Ну, ну, продолжай — долг, обязанность, комсомольская совесть. Неуспевающие тебе дороже меня. — Он смотрел на нее сухими, жесткими глазами. — А ты не боишься потерять меня?

— Потерять? — она удивленно смотрела на Игоря. — Ты же не копейка, которую можно случайно обронить.

Саше Голованову не повезло: в дороге, километрах в десяти от Михайловки, случилась поломка. Хорошо, что помогли знакомые ребята из соседнего колхоза, иначе худо было бы ему морозной ночью в кабине. Машину притащили к гаражу на буксире. Саша Голованов поблагодарил отзывчивых ребят за помощь и отправился домой. Проходя улицей, он еще издали увидел свет в окнах избенки, где жила Валентина Петровна.

А что, если постучать в окошко, зайти на минутку и сказать Лиле… Да, но Лиля на районном семинаре библиотекарей, он сам отвез ее нынче… Сказать, что Лиля просила… Жаль, что Лиля ни о чем не просила. А может, что-то придумать? Ну да, конечно, вчера он хотел прочесть в «Юности» продолжение интересной повести, но Лиля сказала, что журнал у нее дома. Вот и причина: пришел за журналом. Он возьмет журнал, а на Валентину Петровну только взглянет. Дня три не видел ее. Интересно, улыбнется Валентина Петровна или нахмурится? А вдруг спросит: «Как поживает Настенька?»

Странно все-таки. Лет шесть назад Саше Голованову казалось, что жизнь потому и прекрасна, что рядом за партой сидит Настенька Зайкина. Но вон там, где улица раздваивается, стоит на углу высокий дом Настеньки. Темно или светло в окнах, Сашу теперь не волнует. А вот мимо неказистой избенки, в которой живет Валентина Петровна, не может он проходить равнодушно…

Улыбаясь, чувствуя в душе радостную приподнятость, Саша Голованов подошел к избе и вдруг увидел: под окном черным лаком поблескивал в лунном свете мотоцикл шафрановского учителя…

В десятом классе был урок машиноведения. Кузьма Фокич Раков увел ребят в мастерскую, а девушек отправил на ферму. У Валентины занятия кончились, и она решила побывать в мастерской.

Колхозные мастерские раскинулись на пригорке в полукилометре от села. Здесь была когда-то Михайловская МТС, а теперь эмтээсовские владения перешли колхозу. На большой площадке ровными рядами выстроились тракторы, комбайны, сеялки, жатки; они стояли, как солдаты на перекличке после боя; над ними, подобно неусыпному часовому, возвышалась головастая водонапорная башня.

Валентина сперва растерялась, не зная, где искать своих десятиклассников. Ей повстречался куда-то спешивший Константин Зюзин.

— Где наши? — спросила она.

— Там, — указал Зюзин на длинное кирпичное здание с широкими закопченными окнами, с широченными дверями, потемневшими от времени.

В здании было дымно и шумно. Слышался лязг металла, чумазые механизаторы колдовали у машин — что-то отвинчивали, что-то снимали, что-то ставили на свое место. Вообще учительнице трудно было понять, что здесь делается. Она знала одно — идет ремонт техники (об этом говорили на прошлом комсомольском собрании).

Увидела Дмитрия Вершинина. Сунув руки в карманы, тот со скучающим видом стоял сзади пожилого токаря. Токарь увлеченно обтачивал какую-то деталь. Из-под резца струилась синеватая стружка.

— Учимся, Вершинин, — сказала Валентина, подходя к станку.

— Мучимся, Валентина Петровна.

— То есть как?

— А вот так — стоим, смотрим. В классе на плакаты смотрим, в мастерской тоже наблюдаем: В поле хоть на прицепах сидели, иногда трактор доверяли. А здесь мы наблюдатели, «заплечники»…

Не обращая внимания на учительницу и не отрывая глаз от станка, пожилой токарь распорядился:

— Митя, сбегай к Науму, скажи — готово. Пусть приходит.

Вершинин мотнул головой, обратился к учительнице:

— Вот так и бегаем — то к Науму, то в магазин к тете Фене.

— Где Кузьма Фокич?

— Дома. С Валерией Анатольевной сарай ремонтирует.

«Бросил учеников и ремонтирует сарай». — У Валентины даже мелькнула мысль собрать всех учеников и отправить их по домам.

— У нас только Турков нашел себе полезное занятие, — кивнул Дмитрий Вершинин на товарища.

Согнувшись, Яков Турков неторопливо точил перочинный ножик.

«Он и здесь, в колхозных мастерских, работает на себя», — подумала Валентина.

Вернулся Константин. Зюзин, достал из кармана бутылку водки, протянул Тарану. Тракторист похлопал парня по плечу — спасибо, мол, за услугу.

Валентина быстро подошла к Тарану, бросила ему в лицо:

— Как вам не стыдно посылать школьников за водкой. Он пришел сюда учиться!

Тракторист усмехнулся, подмигнул Зюзину.