— Скажи и мне, — глядя в пол, сказал он.

— Не могу. Это слишком ужасно, чтобы повторять.

— Скажи хоть что-нибудь.

— Она сказала… она сказала, что ты трогал ее… везде. — Голос Сюзанны дрогнул. — Она написала: «Я узнала, что значит по-настоящему быть женщиной».

Побелев, Джеб отстранился от двери.

— Это неправда. Здесь нет ни слова правды. — Он провел рукой по волосам. — Боже, Джон Юстас всегда говорил, что она лучше всех на свете умеет врать, но я всегда думал… Я говорил ему, что она хорошая, просто выдумщица, говорил, что если он меня любит, то не должен плохо говорить о Клэри, иначе я… — Он осекся, затем договорил: — Иначе я перестану его любить.

Хотя ей по-прежнему хотелось открыть дверь и убежать, Сюзанна замерла на месте, вглядываясь в его лицо. Ужас и скорбь. Нет, он не прикидывается. Ни один актер не сумеет так сыграть. Господи! Что, если она сшибается? Но если Клэри солгала, то что тогда правда?

Подойдя к одной из кроватей, Джеб схватил подушку и тут же бросил ее обратно. Затем машинально поднял стеклянное пресс-папье, очевидно, принадлежащее матери Миранды, сжал его в кулаке и с силой запустил в стену. Против ожидания стеклянный предмет не разбился, а лишь со стуком упал на синий твидовый ковер. Сев на кровать, Джеб закрыл голову руками.

Не прикасаясь к нему, Сюзанна села рядом.

— Я… я могла что-то неправильно понять; — сказала она, чувствуя, что говорит какую-то чепуху:

— Могла? — не глядя на нее, спросил Джеб. Сняв пиджак, он закатал рукава рубашки — точно так же, как Дрейк, когда готовился к операции, или так, как готовятся к драке.

Сюзанна глядела на него, чувствуя себя предательницей.

— Позволь рассказать тебе то, что я знаю, — хриплым голосом начал он, — и то, что я обещал никому не рассказывать. — Он помолчал, глядя куда-то в пространство. — Клэри была хорошенькой девочкой. Ты это знаешь не хуже меня. Она любила пококетничать… и не брезговала этим, чтобы получить то, что хотела. — Он посмотрел на Сюзанну. — Черт возьми, я думаю, что она именно таким образом привлекла к себе внимание твоего отца. В любом случае к тому времени, когда она стала развиваться и походить на девушку, нашего отца снова арестовали за незаконное проникновение или за кражу со взломом — я точно не помню за что. Это случалось слишком часто, чтобы все запомнить. — Он снова провел рукой по волосам. — Но на этот раз шериф, который приехал, чтобы забрать отца в тюрьму, взял с собой своего помощника — здоровенного парня с развязной походкой.

— Продолжай, — сказала Сюзанна, когда он замолчал.

— Клэри, как всегда, плакала, надеясь, что шериф передумает и отпустит отца. Конечно, он этого не сделал, но я думаю, что ее слезы что-то затронули в его помощнике — тому было примерно двадцать пять, а Клэри тринадцать, — и на следующий день он к нам вернулся, чтобы, как он сказал, узнать, все ли с ней в порядке.

— И что же случилось?

— В тот раз ничего. — Джеб покачал головой. — Но Клэри продолжала расти и развиваться. Пару раз после очередного ареста она спрашивала разрешения сопровождать отца в патрульной машине — чтобы его успокоить! В тот злополучный день помощник приехал один. В ответ на просьбу Клэри он только заглянул в ее голубые глаза, окинул взглядом ее пышные рыжие волосы и сказал: «Конечно, почему бы и нет?» — Джеб сосредоточил свой взгляд на висевшей возле двери гравюре с изображением морского пейзажа. — Я предупредил ее, чтобы она не лезла куда не следует, но она сказала, что знает, как помочь папе, и что будет лучше, если я стану заниматься своим делом. Это была наша первая стычка, и именно с того времени все изменилось.

— Тебе тогда было…

— Тогда мне было тринадцать. Весь тощий, с большими ладонями и ступнями. Можно сказать совсем без мускулов. Как бы то ни было, Клэри начала с ним встречаться, что приводило меня в бешенство. С этого и начались все наши проблемы. Как только мама засыпала, утомленная уходом за младшими, Клэри выскальзывала из дому, причем возвращалась домой все позже и позже. Да, все позже и позже, — повторил Джеб, глядя перед собой потемневшими глазами. — Раз ты читала дневник, то остальное, думаю, ты знаешь. — Он погладил шрам на верхней губе. — Дик Шеридан, — сказал он. — Ричард Гейдж Шеридан. У этого подонка были жена и дети, еще один был на подходе, но он взял мою сестру, как обычную шлюху. Взял ее раз, потом еще и еще.

— Ох, Джеб!

— Отдав свою невинность, она ничего не получила взамен. Папа сейчас сидит в тюрьме штата, отбывает срок за вооруженное ограбление, а Клэри… — он низко опустил голову, — Клэри мертва.

— Каким беспомощным ты, наверное, себя чувствовал, — прошептала Сюзанна.

— Я был еще ребенком. Что я мог сделать… пока не стало слишком поздно?

— Так вот почему тебе так не понравилось, что она вышла замуж за Дрейка! Он казался тебе еще одним взрослым, который ее пачкает? Отнимает ее невинность? А потом кто-то, еще более развращенный, встретил ее в Центральном парке и отнял жизнь?

Он поднял взгляд:

— Теперь ты понимаешь, почему мне все равно, было убийство преднамеренным или нет? Все к этому шло с того момента, когда ей исполнилось тринадцать лет.

Сюзанна напряженно принялась вспоминать, что было написано в дневнике.

— Насколько я помню, Клэри ни разу не упоминала твое имя ни в одном из этих… эпизодов. Она всегда писала «он» и часто подчеркивала это слово. Исходя из того, с какой любовью она писала о тебе раньше, я и решила…

— Может быть, она хотела, чтобы любой, кому довелось бы это прочесть, пришел к тому же выводу, что и ты.

— Джеб, прости меня. О Боже, как я ошиблась!

— Черт побери, а что ты еще могла подумать о такой деревенщине, как я?

— Я никогда не считала тебя деревенщиной.

— Как же! — Впервые с тех пор, как он вошел в Дом Коуди, Джеб посмотрел на ее округлившийся живот. Взгляд был краткий, оценивающий, но не одобрительный. Она ему не нужна. Ему не нужен ее ребенок. И она не может его за это осуждать. — Я любил своих сестер и никогда не причинял им вреда — ни одной из них.

Его голос доносился до нее как будто издалека, с огромного расстояния, которое невозможно преодолеть.

— Как кто-то сказал, нужно попробовать все, кроме инцеста и фольклорных танцев. — Встав с постели, Джеб направился к двери. — Я израсходовал весь свой запас веселья. Пожалуй, пойду возьму свою гитару и уберусь подальше от твоего отца. И от тебя тоже, — добавил он.

— Джеб!

— Неудивительно, что ты испортила тот поцелуй. Не знаю, веришь ты в это или нет, но обычно я не навязываю себя женщинам.

— Не навязываешь, — сказала Сюзанна, но он уже ушел. А Сюзанна осталась.

Она сидела в тишине и мраке, сидела одна. Или по крайней мере ей так казалось. Первое, еле заметное движение она почти прозевала. Приложив руку к животу, Сюзанна стала ждать — и вскоре почувствовала, как ее поцеловали изнутри. Это двигался ребенок. Ребенок Джеба.

Она все еще сидела на кровати, на которой сегодня чуть позднее будет спать Миранда или ее мать, когда услышала сочный голос Джеба, упоминавший имя Клэри. Он разговаривал внизу с людьми, которые, как и он, пришли сюда ее помянуть. Затем Сюзанна услышала звуки его гитары, нежную, тихую мелодию и слова песни, которую Джеб раньше не захотел петь:

«Богатая девушка… ты можешь многому научиться у бедного парня — такого, как я».

Он как-то сказал, что приберегает свои чувства для песен. Вот он и подарил ей песню, балладу, которую даже она может понять. «Господи, как ты могла такое обо мне подумать?» — сказал он. Она так сильно в нем ошиблась. А он оказался совершенно прав.

Сюзанна сидела в темноте, теперь уже не совсем одна, и плакала.

Джеб сидел один в музыкальной комнате дома Бриз и слушал, как где-то в одном из отдаленных помещений заливается телефон. В доме хватало народу, в том числе слуг, чтобы подойти и ответить. Джеб поправил лежащую на колене гитару и вновь стал мысленно вслушиваться в мелодию, с которой боролся все утро. Августовское утро было очень жарким, температура воздуха уже перевалила за тридцатиградусную отметку при соответствующей влажности. Снаружи слышалось пение певчих птиц, плеск воды в бассейне да крики детей Мака, вероятно, играющих в свое любимое водное поло.