— Коуди (теперь, когда он мог ее слышать, она снова называла его так), ты не выздоровел. Ночью тебе было очень плохо. Ты не сможешь сейчас встать и сразу же приняться за работу.

Держа в руках утреннюю газету, Сюзанна стояла в дверях и смотрела на Джеба. Лицо его было мертвенно-бледным, под глазами лежали темные круги, левый глаз заплыл и почти не открывался.

— Я не собираюсь продолжать тур. Я взял неделю отпуска и буду отдыхать. Я обещаю.

— У тебя, наверно, бронхит. — Каждый раз, когда Сюзанна прижимала руку к его груди, она чувствовала вибрацию.

— Я не кашляю.

— Еще будешь. — Сюзанна взмахнула газетой. — Ты еще не видел вот этого. — Пока Джеб лежал без чувств, Сюзанна с ужасом прочитала статью о нем в газете. — Вряд ли ты сможешь отдыхать после всего случившегося, — она зашуршала газетой, — когда пресса будет дежурить возле твоего порога… Господи, у того человека проломлен череп.

Он откинул голову на подушки и уставился в потолок.

— Я знаю, Бриз мне говорила. Я оплачу его больничные счета. Нужно позвонить и сказать ей об этом. — Он посмотрел на Сюзанну: — Черт, я думал, что до того, как ты увидишь эти сообщения, я смогу убедить тебя в том, что я не бяка.

— Я и не думаю, что ты бяка. Но ситуация на концерте вышла из-под контроля. Есть пострадавшие, причем серьезно. Перед твоей гостиницей сейчас стоит толпа с плакатами «за» и «против». Некоторые из них просто мерзкие. В них говорится о Клэри.

Джеб ничего на это не сказал. Он все смотрел и смотрел на Сюзанну, как будто увидел ее впервые.

— Что у тебя под халатом?

Сюзанна посмотрела на свой шелковый халат и взглянула в потемневшие серые глаза Джеба — точнее, в один глаз, потому что второй уже не открывался.

— Это называется рубашка поэта. Ночная сорочка.

— Великолепно! — заметил Джеб, взмахом руки уговаривая Сюзанну подойти поближе.

— Не трудись, — сказала она, отступая в коридор. — Так ты разрешишь мне позвонить твоему доктору или нет?

— Конечно. Он все равно ждет звонка. — Джеб посмотрел на газету, дрожавшую в руках Сюзанны, и сказал, расстегивая пропотевшую рубашку: — Он все это уже знает и, вероятно, в бешенстве. Дай мне телефон — я сам ему позвоню.

Сюзанна не стала спрашивать кому. Было уже девять тридцать. Утреннее солнце золотило своими лучами волосы Джеба. Он быстро набрал номер. Это междугородний звонок, заметила Сюзанна, и вышла из комнаты. Нужно было одеться и привести в порядок свои мысли, чтобы с успехом противостоять испытующему взгляду Джеба.

В три часа пополудни, когда Джеб спал так крепко, что Сюзанна испугалась, не впал ли он в кому, и уже собиралась его будить, зазвенел звонок. Подойдя к двери, она увидела перед собой голубые глаза, вдруг напомнившие Сюзанне о спаниэле, который у нее когда-то был, и совершенно седые волосы, при виде которых она почему-то подумала о том, что надо бы заказать жареных цыплят.

— Где мой мальчик? — Высокая, все еще крепкая фигура старика заполняла собой почти весь дверной проем — точно так же, как ночью фигура Джеба. — Он здесь? Я не ошибся адресом?

— Пожалуйста, входите. — Сюзанна распахнула дверь пошире. — Вы, должно быть, Джон Юстас.

Держа в одной руке маленькую матерчатую сумку, а в другой — потертую соломенную шляпу, Джон Юстас вошел в переднюю. Задержавшись возле старинного сундука, он положил на него шляпу с такой осторожностью, словно она была бесценным сокровищем, и взглянул на свое отражение в зеркале.

— Наверх? — спросил он.

Старый джентльмен, очевидно, предпочитал использовать как можно меньше слов, и Сюзанна инстинктивно чувствовала, что каждое слово он всегда взвешивает.

— Он в первой спальне на втором этаже.

Джон Юстас задержался еще на секунду, чтобы вытереть ноги о расстеленный в прихожей восточный ковер, и Сюзанна повела его наверх. Никакой грязи на его обуви она, кстати сказать, не заметила. Правда, день был ясный, туман испарился еще до полудня, но у Сюзанны сложилось впечатление, что своими новыми ботинками старик вообще не касался тротуаров. По дороге в спальню он так и не произнес ни слова.

Джеб лежал на подушках с полуприкрытыми глазами, на его лбу и верхней губе выступили капли пота. Слабо улыбнувшись своему дедушке, он в знак приветствия поднял руку.

— Если бы я поверил твоим заверениям, то вообще не приехал бы сюда, — ворчливо сказал Джон Юстас, — а тем более не сел бы на первый рейс из Лексингтона. — Подойдя к постели, он принялся рассматривать своего внука. Прежде всего Джон Юстас обратил внимание на громадный, почти черный синяк вокруг его левого глаза. — Черт побери! — заметил старый врач. Он приложил ладонь ко лбу Джеба и выразительно посмотрел на Сюзанну. — Он горячий, как паровой котел. Я думаю, где-то больше ста двух градусов[9]. Еще немного — и начнутся судороги. У вас есть градусник? Оральный или ректальный — не важно.

— Еще бы! — Джеб закрыл глаза, как будто на эти два слова ушли все его силы.

— У меня есть электронный термометр, — сказала Сюзанна.

— А, новомодное изобретение. Наверное, врет.

Губы Джеба скривились.

— Я пойду принесу его, — сказала Сюзанна.

— Я не просил тебя приезжать, — говорил Джеб в тот момент, когда она возвратилась.

Сюзанна подала градусник Джону Юстасу, и тот привычным движением засунул его Джебу под язык, тем самым заставив внука замолчать, а затем стал рыться в своем саквояже.

— Ты мне не позвонил, чтобы успокоить насчет этих вчерашних беспорядков, так что теперь помолчи. Твоя мама вымыла бы тебе рот с мылом, если бы услышала, как ты пытаешься врать. — Он вытащил из сумки совершенно древний стетоскоп. Как и медицинский саквояж, стетоскоп, наверное, был изготовлен еще до Гражданской войны. — Придержи язык, пока здесь эта молодая леди и пока я оцениваю твое состояние, которое представляется мне довольно скверным.

— Ты едва держишься на ногах, старик, — пробормотал Джеб, когда Джон Юстас вытащил у него изо рта градусник. — Присядь на стул, что стоит возле кровати, и перестань суетиться.

— Всегда нужно, чтобы кто-нибудь над тобой суетился. Сейчас под рукой оказался я.

Он посмотрел на Сюзанну так, как будто увидел ее впервые. Тогда, у дверей, старый врач торопился поскорее увидеть внука и не уделил Сюзанне особого внимания. Теперь его водянистые голубые глаза внимательно оглядели ее всю, с ног до головы, и переключились на термометр.

— Сто три и шесть десятых[10], - с возмущением сказал Джон Юстас. — Сколько у тебя уже эта инфекция?

— Пожалуй, с месяц. Врачи говорят…

— Что это вирус? Может быть, и так, но я тебе говорил, что, если сидеть и просто наблюдать за его развитием, это ничего не даст. — Он передал термометр Сюзанне: — Положите его в спиртовый раствор. И вместе с моим внуком послушайте, что я скажу. Всегда полезно узнать чужое мнение.

— Я согласен, — слабым голосом сказал Джеб.

— Я имею в виду — мнение человека, который получил медицинское образование до восьмидесятого, нет, до семидесятого года. Готов поклясться, нынешние доктора вообще не изучают основ, а сразу бросаются в специализацию, которая приносит им просто неприличное количество денег. Я думаю, только один из десяти сможет определить корь или дифтерию, даже если ткнуть его прямо носом.

— По-По, не надо читать нам лекцию.

— Вам нужно слушать лекции хотя бы раз в день. — Старик легко провел узловатой рукой по щеке Джеба. — Пока я здесь, я собираюсь наверстать упущенное. — Джон Юстас сел на кровать, толкнув локтем бедро внука, и спустил простыню, обнажив его грудь. — Посмотрим, что тут такое. — Он прощупал пальцами шею Джеба, уделив особое внимание участкам, находящимся за ушами. — Когда у тебя распухли гланды?

Поморщившись, Джеб дернул головой:

— Не знаю. Несколько дней назад.

— По меньшей мере с неделю. Не обманывай меня, мальчик.