— Такая молодая! — пробормотала Бриз.

— Возникла какая-то медицинская проблема — я забыл какая. В общем, она умерла при родах. Умерла вместе с сыном Джеба, — тихо сказал Мак.

Бриз прижалась щекой к его груди.

— Неудивительно, что мы тогда с ним сблизились.

Как она могла припомнить, Джеб тогда был новичком в Нэшвилле. Чтобы оплачивать жилье, он водил почтовый грузовик, а вечерами слонялся по местным барам, надеясь, что представится случай сыграть и спеть свои песни. Он был на шесть лет моложе Бриз, но это, кажется, никогда не играло особенной роли. В то время, когда прошло всего несколько месяцев после гибели ее группы и когда Бриз только что закончила свою восьмилетнюю творческую карьеру, пять лет из которой она пользовалась большим успехом, для нее вообще ничего не играло особенной роли.

Она встретила Джеба в тот момент, когда он сидел за двумя кружками холодного пива. Он узнал ее мгновенно, несмотря на темные очки и шарф, которые Бриз надевала, чтобы защитить себя от любопытных взглядов. Но от музыки, которая была ее жизнью, она защитить себя не могла. Игравшая в тот вечер маленькая группа ничего особенного из себя не представляла, тем не менее Бриз не могла оставаться в стороне от ритма и принялась отбивать ногой такт. Это движение привлекло внимание Джеба точно так же, как она обратила свое внимание на его указательный палец, отбивавший такт на запотевшей пивной кружке. В ту ночь они ушли домой вместе и провели ее вместе, но не занимались любовью, а говорили и говорили. Когда Бриз впервые услышала, как Джеб играет и поет, она поняла, что у нее нет выбора.

Он втянул ее в свою жизнь, заставляя забыть о трагедии, которую Бриз видела во сне каждую ночь — стоило только закрыть глаза. Почти год находился Джеб рядом с Бриз, оберегая ее от демонов страха и отчаяния, и только тогда, когда они стали просто друзьями, а не любовниками. Бриз выполнила свое обещание сделать его звездой.

Десять лет потребовалось, чтобы выполнить это обещание, но Бриз ни минуты не сожалела об этом. Как и Мак. Они уютно чувствовали себя на хвосте кометы, которая вознесла их выше Луны.

— Что с ним такое творится? — спросил Мак.

— Я думаю, все дело в Клэри.

— Он об этом не говорит.

— Готова поспорить, что даже себе не говорит. Ты ведь знаешь Джеба — он всегда старается спрятать свои чувства. Он раскрывается только на сцене. Я надеюсь, что он все же напишет эту песню раньше, чем окончательно взорвется.

— Ты проницательная женщина, — пробормотал Мак и провел рукой по ее светлым волосам. — Ты насквозь видишь даже таких сильных, молчаливых типов, как мы, и это нехорошо.

— Должно быть, я просто чувствую боль, пусть даже глубоко запрятанную.

— Джеб считает, что ты должна снова начать петь.

Сердце Бриз бешено забилось. Она знала, что Джеб так считает. Он все время ей об этом говорит. Бриз встала с софы, вспоминая о том, какую борьбу ей пришлось выдержать, когда Джеб записывал свой первый альбом. Он хотел спеть с ней дуэтом песню «Ты меня любишь?», но Бриз наотрез отказалась. Они пели дуэтом — ночью в постели, а чаще в душе, и их голоса гармонично сплетались, прекрасно дополняя друг друга. Ей совсем не нужно, чтобы публика видела, как двое бывших любовников стараются скрыть те чувства, которые испытывали друг к другу. Даже удовольствие снова слиться с Джебом этого не стоит.

— Он не прав. «Ты меня любишь?» и так на самом верху хит-парада. Я совсем не собираюсь снова запеть.

Мак сдвинул брови и скривил губы. Бриз обожала его нижнюю губу, особенно когда та прижималась к ее губе, а сильные мозолистые руки Мака ласкали ее тело.

— Пойдем в постель, — сказала она и протянула ему руку. Общей у них была только постель.

Вернувшись в темную спальню. Бриз постаралась стряхнуть с себя чувство вины. Как бы там ни было, а то, что Мак так хочет ее, служит некоторым утешением, по крайней мере для Бриз.

Когда любовное слияние кончилось, на комнату вновь опустилась тишина, прерываемая только тихим храпом Мака Нортона. В эти самые мрачные и томительные для нее предрассветные часы Бриз лежала без сна, устремив взгляд в темный потолок.

Сейчас она снова была в Атланте, в гостиничном номере, и ждала прибытия своих ребят. Она приехала туда пораньше, чтобы дать интервью журналу «Пипл» («Благодаря Бриз Мейнард музыка кантри не умрет» — так было написано после катастрофы, как раз перед ее уходом), и скучала в одиночестве. Ей недоставало смеха и взаимных подначек, недоставало той атмосферы радостного ожидания, которая складывается в автобусе перед каждым большим концертом. А потом кто-то постучал в ее дверь.

«Войдите!» — с улыбкой сказала Бриз. В этот момент портниха как раз подгоняла ей новое платье, и Бриз вся была утыкана иголками. В таком виде она и открыла дверь.

Неподходящая одежда для подобных новостей.

Они погибли. Все до одного. Чейни, Бер, Док, Уилсон… Все.

Автобус был разбит вдребезги. На дороге, в кустах, в траве — везде валялось битое стекло. А еще кровь и куски тел, которые даже невозможно было опознать.

Она сначала увидела снимки, а затем побывала на месте катастрофы сама. Бриз не верила случившемуся до тех пор, пока не увидела все собственными глазами. А ведь она смотрела уже после уборки. Спасибо за это милосердному Богу.

Сердце Бриз забилось чаще, к рукам и ногам подступила слабость. Перекатившись поближе к Маку, она теснее прижалась щекой к его теплой руке.

Больше такое не повторится. На этот раз она сохранит их всех живыми. И удержит на вершине. И в первую очередь — Джеба.

Джон Юстас закрыл за собой входную дверь, надеясь, что правильно настроил новую охранную систему. Джеб попросил ее установить, чтобы противостоять вандализму охотников за сувенирами, способных разнести старый дом до основания, однако Джон Юстас с подозрением относился к техническим новинкам, принципа действия которых не понимал. Пройдя по узкой веранде, он спустился по ступенькам, чувствуя, как скрипят суставы. За неделю до смерти Клэри ему исполнилось семьдесят восемь, и теперь Джон Юстас чувствовал каждый прожитый год. В довершение ко всему сейчас, в конце апреля, в Кентукки стояла холодная и влажная погода.

Выйдя на ведущую к дому дорожку, он немного постоял, глядя на пробивающиеся сквозь каменные плиты редкие травинки и стараясь убедить себя в том, что ему не нужен отдых. Потом повернулся и вновь посмотрел на свой простой деревянный дом. Угол дома и ограда веранды требовали ремонта. Летом придется кого-нибудь нанять, чтобы покрасить дом заново. Джон Юстас хотел, чтобы к возвращению Джеба все было в порядке.

Поправив потрепанную соломенную шляпу, он сделал несколько шагов и понял, что машинально направился к тропинке на склоне холма, которая вела к ручью. С тех пор как Джеб уехал из дому, старик часто приходил туда. Сначала потому, что его покойная дочь, мать Джеба, была очень похожа на его собственную жену; потом — чтобы присмотреть за младшими детьми, пока они еще здесь жили. Его просил это делать Джеб, но Джон Юстас приходил бы туда и без его просьбы.

Семья — это главное.

Стараясь осторожнее ставить ноги, он двинулся вниз по заросшему коричневой травой склону, который с каждым шагом становился все круче. Левое бедро начало болеть, но Джон Юстас старался не обращать на это внимания. Годы уходят, и каждый их шаг ему отдается болью. Все меняется. Джон Юстас сопротивлялся этому как мог.

Спустившись до середины холма, он фыркнул, глядя на расстилавшийся впереди, покрытый травой узкий пригорок. Клэри считала, что здесь они с Джебом похоронили свои ошибки, однако, вспомнив об этом, Джон Юстас не засмеялся. Клэри больше нет, и вместе с ней исчезли все ее мысли и представления.

Не было в живых и матери Клэри, добрейшей, милейшей женщины, являвшейся полной противоположностью его жене. В нем шевельнулось чувство вины. Раньше Джон Юстас часто желал, чтобы его дочь и Клэри поменялись местами. Теперь же, считал он, хотя его дочь наверняка мечтала навеки воссоединиться с Клэри на небесах, внучке сейчас наверняка очень жарко — жарче, чем в летний день в Эльвире.