— Чаевые, которые заплатит Его Величество,—- невозмутимо уточнил Шамбрен.

— Я сужу по прошлому разу! Цветы будут заказаны с Гаваев, семга специального посола с Северо-Запада, вина — каких нет в наших подвалах!

— Таких вин не существует,— заметил Шамбрен.

— Кто знает, какие сумасшедшие идеи придут ему в голову на этот раз?

— Мой совет — подкиньте-ка ему какую-нибудь пикантную идейку!

— Пикантную идейку?

— Опередите противника, как говорят на телевидении.

— Каким образом?

Мистер Шамбрен погладил короткие черные усики безукоризненно ухоженным указательным пальцем.

— Суп из хвостов кенгуру,— предложил он.— Кстати, к нему подается мадера особой марки.

— Суп из хвостов кенгуру?!.

Мистер Шамбрен мечтательно улыбнулся:

— Доставленных специальным самолетом из Австралии.

— Это вкусно? — поинтересовался мистер Амато, в котором вновь пробудился практический дух.

— Просто отвратительно,— счастливо вздохнул Шамбрен.— Но эти двести пятьдесят гостей съедят Все до последней ложки, чтобы, не дай Бог, не подумали, что они не знают толк в деликатесах. Это доставит вам истинное наслаждение, когда придет час возмездия!

На бледных губах мистера Амато вспыхнула зловещая улыбка.

— Суп из хвостов кенгуру,— тихо произнес он.— Спасибо, мистер Шамбрен!

— Всегда к вашим услугам.— Шамбрен погасил папиросу.— Я признаю, что закупка мяса — это проблема. Постарайтесь нацепить им на вилки жареную дичь, а к ней подайте артишоки с пюре из каштанов.

— Вам не придется никого нанимать, если я уволюсь,— восхищенно сказал Амато.

— Так к делу, Амато! Его Величество не убьет вас. Через неделю наступит новый понедельник, и все будет позади.— Шамбрен взглянул на часы, висевшие над столом Амато. Они показывали без пяти десять.— Выпейте еще водички и — на приступ, дорогой друг!

Миссис Вич действовала быстро и умело. Без пяти десять все перестановки были сделаны. Джейн Приндл, ее лучшая телефонистка, рыжеволосая и курносая, была приставлена к аппаратам, принимавшим звонки только в пентхаус «М» и к мистеру Амато.

На щите пентхауса «М» вспыхнул красный свет.

— Начинается,— вздохнула Джейн, потом, включив связь, сладким голосом произнесла: — Слушаю вас?

Холодный тонкий голос с явным британским акцентом приказал:

— Точное время, пожалуйста!

Джейн выключила связь.

— Его Величество устраивает вечер на миллион долларов, но купить часы для него — слишком дорого!.. Десять часов одна минута, сэр,— сказала Джейн, снова вся — нежность и приветливость.

— Вы уверены?

— Да, сэр!

Связь прервалась.

— Ну вот, теперь он знает время,— съязвила Джейн.

— Соедини меня с мистером Амато,— попросила миссис Вич телефонистку, сидевшую рядом с Джейн.

Мистер Амато ответил с преувеличенной бодростью.

— Это миссис Вич. Только что звонил Его Величество и уточнял время. Вы опаздываете к нему на одну минуту и тридцать четыре секунды.

-- О, Господи,— выдохнул мистер Амато.

Когда человек достигает почтенного возраста — семидесяти пяти лет, кажется вполне логичным, что следует отпраздновать этот юбилей. А если он к тому же человек знаменитый, известный во всем мире, почитаемый уже свыше пятидесяти лет, можно предположить, что важные особы со всего света будут стремиться в отель «Бомонд».

Можно было бы подумать, что праздник устроят в его честь друзья и поклонники. Но этот вечер, который привел в такое смятение служащих отеля, собирался устроить сам Великий Человек. Список гостей мог бы вызвать удивление, ибо в нем не было ни одного известного имени. Семидесятипятилетний юбилей Обри Муна был отмечен странным подбором панков, невропатов, алкоголиков и дешевых авантюристов. Список включал также нескольких представителей прессы, нескольких случайных политических деятелей и горсточку крайне респектабельных личностей, которые не могли бы себе позволить не присутствовать на званом вечере Обри Муна. Обри Муна!

Англичанин по происхождению, Обри Мун в двадцать один год унаследовал большое состояние. Это случилось примерно в 1908 году. К тому же времени относятся его первые литературные опыты. Его первые рассказы были надуманны и туманны, печатались они в тонких журнальчиках на левом берегу Сены. Уже в те года настоящие друзья отпадали от него, как шкурка от спелого банана. Главным наслаждением начинающего беллетриста было выискивать у людей слабые места и разоблачать их безжалостно и жестоко. Его следовало избегать, как ядовитую медузу. В те ранние годы он специализировался на мелких изменах, разоблачение которых вызывало крах многих семейств; на моральных странностях — со столь же разрушительными результатами; на нечестности других людей.

Позже, когда его туманный стиль оттеснило влияние таких мастеров рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, он стал одним из ведущих военных корреспондентов. Его репутация значительно выросла, ибо теперь он разоблачал тайны людей, занимавших высокие посты. В нем была ненасытная жажда власти и стремление управлять жизнью выдающихся людей, И все это — во имя честной, воинствующей журналистики! Его боялись и ненавидели и принимали, потому что осадить или игнорировать его значило бы показать всему свету, что вам есть чего бояться.

После войны — поездки в разные страны, романы, пьесы, премия Пулитцера... Голливуд насыщал золотом его уже и так перенасыщенные банковские счета. Он мог превратить в звезду' заурядную актрису и заурядного актера. Но берегитесь! В его руках были все нити и он мог в любой момент дернуть за ту или иную — и делал это, не колеблясь,— и рушились репутации, низвергались карьеры... Мун запускал пальцы во многие пироги. После первой мировой войны он объездил весь свет. Знал Ближний Восток как никто из говорящих по-английски людей его времени. Поднимался в горы. Летал на самолетах. По его заявлениям, он успешно любил женщин всех цветов кожи.

«Никогда не забуду ту малютку с четками в Неаполе»,— говорил он, унижая одновременно и итальянских женщин, и католическую церковь.

Таков, говоря кратко, был Обри Мун.

В семьдесят пять лет Мун был карикатурой на себя тридцатилетнего. В годы первой мировой войны он был красив и романтичен — в военной форме, самодовольный, живой, высокий, стройный, с нахальными черными усиками и волосами, черными, как вороново крыло, гладкими и блестящими. В семьдесят пять волосы и усы были все еще черными, но явно не по особой милости природы. Его щеки отвисли и побледнели, а под глазами появились большие мешки. Тонкие губы под крашеными усами неизменно кривились чуть заметной жестокой усмешкой. Он не гнушался никакими жертвами. Никто не был для него слишком ничтожным или слишком важным — от кондуктора автобуса до президента,— если он хотел его сожрать.

Два года назад Обри Мун явился в отель «Бомонд» с намерением купить большие апартаменты — пентхаус, занимавший отдельный участок на крыше. Мистер Шамбрен показал ему пентхаус «Л», который был не занят и предназначался к продаже. Его цена — 194 000 долларов — ничуть не смутила Муна. Он даже не дослушал, что обслуживание будет стоить 32 000 долларов в год.

— Отлично,— сказал он мистеру Шамбрену.-- Но я хочу пентхаус «М».

— Пентхаус «М» уже занят, мистер Мун.— возразил Шамбрен.— Но «Л» совершенно идентичен «М».

— А я хочу «М»,— спокойно сказал Мун.— Я заплачу его владельцу десять тысяч долларов, чтобы он со мной поменялся.

— Это невозможно. Владельцу не нужны десять тысяч долларов, мистер Мун!

— Тогда сделка не состоится.

Мистер Шамбрен пожал плечами, скрывая разочарование.  '

— Как вам угодно. Но могу я узнать, почему вы хотите именно пентхаус «М»?

— Очень просто. Моя фамилия начинается с буквы М. Или я получу пентхаус «М», или обращусь в другое место!

Лицо мистера Шамбрена было непроницаемо.