Шамбрен и Харди с карманным фонариком в руке были уже тут, и Джон увидел мистера Османа Г амайэля, который, стоя над распростертым Муном, вытирал носовым платком серебряный набалдашник своей трости, Он бросился мимо Джона к миссис Хейвен, которая держала Тото, прижимая его к себе, как ребенка.

— Дорогая Виола, что я наделал! — вскричал он.—-Я прокрался сюда, чтобы защитить его, как только услышал об убийстве Марго Стюарт, и вот — сделал именно то, чего мы боялись! Но когда я увидел, что он в вас целится...

— Осман, не будьте идиотом! — громогласно произнесла старая дама.— Вы оказались просто героем! Кстати, у вас случайно нет перочинного ножа? Он перевязал бедного Тото, как индейку в День благодарения!

По свидетельству хирурга, нанесенные Муну повреждения не представляли опасности для его жизни.

Нетрудно было представить себе, что произошло.

Правда, поскольку Мун еще не подвергался допросу, это были в основном догадки, но догадки вполне реальные. Каким-то образом Муну стало известно, что Шамбрен разгадал его намерения. Возможно, он просто подслушал весь разговор. После этого у него осталась лишь одна цель: миссис Хейвен должна быть наказана, а дальше — будь что будет. Но как? Ее будут оберегать, на крыше выставят посты охраны. Поэтому он проскользнул обратно на служебную лестницу и внезапно атаковал полицейского. Вместо того, чтобы выбраться из отеля, он поднялся на крышу и прокрался к черному ходу квартиры миссис Хейвен. Там он подождал, пока Харди не отозвал своих людей с крыши, послав их обыскивать гостиницу. У него был ключ-отмычка, который он взял у Марго Стюарт. В том, что именно он убил Марго, не было сомнений. Она знала историю миссис Хейвен. Она знала или угадала правду о предполагаемом покушении на жизнь Муна. Он сам сфабриковал эту фальшивку. Может, в подпитии она пригрозила ему разоблачением. Он пошел за ней следом в номер Джона и убил ее, будучи уверен, что подозрение падет на Уилза.

— Таким образом, он ждал у квартиры миссис Хейвен, чтобы я освободил крышу,— сказал Харди.— Потом, с помощью отмычки, он вошел внутрь через черный ход. Счастье, что ее там не было!

Они сидели в гостиной миссис Хейвен, с наслаждением потягивая ее знаменитое виски из Кентукки. Все, кроме Гамайэля, который прихлебывал свой неизменный розовый ликер.

— Самым безопасным для него после этого было вернуться к себе в пентхаус,— продолжал Харди.— Он правильно предположил, что мы не будем больше искать его там. Фактически мы ни разу не вышли на крышу до того момента, когда проводили сюда миссис Хейвен. И вот он разработал план действий. Он вернулся сюда и забрал собаку. Он знал, что миссис Хейвен непременно выбежит, как только услышит собачий вой! И будет отличной мишенью, независимо от того, кто окажется у нее за спиной. Если бы не мистер Гамайэль, все вышло бы так, как он задумал...

— А я,— сказал Гамайэль,— проклинал себя, как последнего идиота! Ведь я не знал, как все обернулось. Я вышел пройтись. Очень беспокоился. Чувствовал, что человек, который решил убить Муна, при первой же возможности нанесет удар. Самый удобный путь — добраться до Обри по крыше. Меня тревожило, хорошо ли охраняется крыша. Я вернулся в отель, вовсе не стараясь сделать это тайно. Подозреваю, что это был самый напряженный момент. В общем, факт тот, что меня никто не заметил. Я прошел по коридору к служебному лифту, который ночью работает без лифтера, поднялся на крышу. Вот и все — проще простого!

— Возведите стену хоть в девять футов высотой, все равно кто-нибудь отыщет в ней незакрепленный кирпич,— заметил Харди.

— Я рыскал по крыше, надеясь найти хоть кого-нибудь из ваших людей, Харди! Встревоженный легкостью, с какой я проник сюда сам, я уже собирался сойти вниз и устроить вам разнос, как вдруг увидел, что в квартире миссис Хейвен вспыхнул свет и сразу же погас. Но я же знал, что она уехала в оперу! Она никогда не. пропускает спектакля, если ноет Нильсон, Поэтому я спрятался за одним из больших кустов — посмотреть, что будет дальше. Вообразите, дорогая, как я удивился, когда увидел, как из вашей квартиры вышел Обри, да еще с Тото на руках! — Он пожал плечами.— Немного позже меня удивило, что пришла полиция и стала обыскивать ваш дом. Как только они ушли, опять появился Обри с Тото — связанным, как вы видели,-— и положил его на крышу. Бедный песик безутешно плакал, а потом — потом выбежали вы. Я действовал инстинктивно...

Миссис Хейвен нежно поглаживала Тото, лежавшего у нее на коленях.

— Я думаю, мы одержали победу, Осман! — сказала она.- Обри будут судить за убийство бедняжки Стюарт. Он не даст никаких показаний против наших друзей, потому что я не расскажу правду об авторе «Боевого порядка». Думаю, он постарается любой ценой спасти свое литературное бессмертие! —  Она оглядела Джона, Элисон и всех вокруг сияющими глазами.

— Кажется, наш людоед наконец объелся! Наполните же стаканы, Уилз, я хочу выпить за это...

Маленькая Анна сидела на полу и играла с куклой. Сквозь тонкую стенку, отделявшую ее комнату от спальни матери, Анне были слышны громкие голоса, но она изо всех сил старалась заниматься только куклой и не бояться.

Мужчина в спальне матери уже не говорил, а кричал. Анна старалась не прислушиваться. Она прижимала куклу к лицу, целовала ее целлулоидные щеки, опять разговаривала с ней и опять слушала.

А в это время в спальне, за стеной, убивали ее мать.

Маму звали Тинка. Это имя, шикарное и необычное, получилось, когда ее настоящее имя — Тина — соединили с начальными буквами второго имени — Карин. Тинка, безусловно, была очень красивой женщиной. Она была бы красавицей, даже если бы ее звали Бьюла, или Берта, или как-то иначе. Ее необычное имя только увеличивало очарование, внося последний штрих, создавая вокруг нее ореол таинственности и экзотики. Тинка Сакс была известной манекенщицей.

Вне всякого сомнения, она была очень красива. Лицо с точеными чертами как нельзя лучше соответствовало ее профессии: широкий лоб, высокие скулы, пышный рот, патрицианский нос, темно-зеленые глаза с золотистыми крапинками.

О, да! Она, безусловно, была настоящей красавицей! У нее было безупречное тело манекенщицы: стройное, изящное, с мягкими линиями, длинными ногами, узкими бедрами, крошечной грудью. И двигалась она необычайно изящно, скользящей походкой, с высоко поднятой головой.

Она смеялась музыкальным смехом, будто звенели серебряные колокольчики. Крашеные губы изгибались над белоснежными зубами, янтарные глаза лучились.

Сидя на стуле, она всегда принимала небрежно-изящную позу, выбирая именно тот фон, который лучше всего подчеркивал изысканность ее туалета, длинные золотые волосы и загадочные глаза янтарного цвета.

Да, она была истинная красавица, сама красота во плоти!

Но в эту минуту она вовсе не была красива. Мужчина, ко торый гонялся за ней по комнате, выкрикивал грязные ругательства и короткими ударами швырял ее из угла в угол, пока ее загнал в закуток между широкой кроватью и туалетным столиком. Мужчина, наступавший на нее, не обращая внимания на бормотания, мольбы и рыдания, сжимал в руке кухонный нож, которым уже несколько раз ударил ее за последние три минуты.

Ругательства вылетали из него непрерывным потоком, а бешенство достигло такого предела, что уже ничто не могло остановить его. Рука с зажатым ножом описывала короткие круги, лезвие сверкало неумолимо и ритмично, как ритмичен был поток слов, вырывавшийся у мужчины. Ругательства и лезвие, словно партнеры в яростном совокуплении, носились в воздухе в совершенном, согласованном ритме, заставляя Тинку давиться кровью. Она непрерывно выкрикивала имя своего мучителя умоляющим голосом, переходящим в бормотание, когда нож вонзался в тело. Но сверкающие дуги были неумолимы. Лезвие, острое как бритва, безжалостный поток ругани загнали ее, истекающую кровью, истерзанную, в дальний угол комнаты. Головой она прижалась к висевшему на стене оригиналу Шагала, так что картина косо повисла на гвозде, но нож продолжал сверкать перед ее глазами, лезвие наносило глубокие кровавые порезы. Ее небольшие груди были исполосованы, а лезвие неуклонно приближалось к плоскому животу. Пеньюар рвался с легким шелковым треском при каждом ударе ножа и висел кровавыми, клочьями.