— Вы очень хотите, чтобы этого типа поймали?

Джон взглянул на Элисон.

— Конечно, если вы спрашиваете, хочу ли я жить и после той субботы.

— Вы явились сюда с почти твердым намерением убить человека,— сказал Харди.— Готовы ли вы на некоторый риск, чтобы спасти свою жизнь?

— Какой именно?

Харди взорвался.

— Почем я знаю? Это же просто сумасшедший дом! Тут все непредсказуемо. Этот Мун в своем идиотском китайском будуаре улыбается, как сиамский кот, и будто вызов нам бросает — мол, защищайте меня! Может, нам следовало бы привести вас к нему вместе с вашим письмом и сказать: посмотри, корешок, револьвер-то и в самом деле заряжен! — Глаза Харди сузились.— А может, наоборот, надо молчать обо всем этом.— Он свирепо взглянул на Элисон.— Сколько вы способны держать язык за зубами, мисс Барнвелл?

— Сколько понадобится, лейтенант!

— О’кей! Допустим, мы сделаем вид, будто ничего не случилось. Вы, Уилз, ничего нам не рассказывали. Вы все тот же потенциальный убийца, что и утром. Вы зондируете почву, изучая постепенно дела в большом отеле. О письме никто не знает. Может, этот тип чем-нибудь себя выдаст? Может, захочет напомнить вам, что срок истекает? Заговорит с вами в баре. Позвонит в номер по телефону. Подсунет под дверь записку. Словом, как-то проявится. Может быть, это наведет вас на след. А может, мы перехитрим сами себя, и кто-то столкнет вас в шахту лифта. Тот, кто так хорошо осведомлен о вашем прошлом, Уилз, о жизни малышки Прим, может также знать, что мы сидим сейчас втроем и готовим ему ловушку.— Он взглянул на телефон внутренней связи на столе Элисон. Тот был выключен.

— И очень может быть, вы обнаружите его после того, как вытащите меня из шахты,— сказал Джон.

— Если бы я мог гарантировать целесообразность риска,— ответил Харди,— я бы заставил вас рисковать, вместо того чтобы просить вас сделать это добровольно.

Джон посмотрел на Элисон. Она была явно испугана. Его сердце забилось чуть быстрее. Значит, он ей не совсем безразличен.

— Я согласен на ваш план,— сказал он лейтенанту.

Есть большая разница между подготовкой рискованного плана в уютном кабинете Элисон и осуществлением этого плана на практике. Одно дело сказать: «Да, я согласен быть сыром в мышеловке»,— и совсем другое — стать действительно такой приманкой.

Джон Уилз никогда, не был трусом, но преследования, которым он подвергался последние двенадцать лет, превратили его в законченного пессимиста. Он уверовал в неизбежность своего поражения в борьбе против Муна. И вот в течение всего лишь одного часа произошло два события. В разговоре с Элисон он неожиданно нашел выход чувствам, которые уже достигли критической точки. В Харди он нашел союзника, который предложил ему рискованный шанс навсегда вырваться из опутавшей его сети. Слабый огонек надежды засветился, как пламя свечи в далеком окне.

Харди ушел, оставив их вдвоем с Элисон. Лейтенант решил установить наблюдение за Джоном. Два или три человека будут охранять его и следить за каждым, кто проявит к нему интерес. Эти сыщики, плюс охранники в распоряжении Джерри Додда, будут в состоянии постоянной готовности. Через пятнадцать минут они все соберутся в вестибюле, и Харди покажет им Джона.

— Вы должны знать наших людей,— сказал Джону Харди перед уходом.— Мы не хотим, чтобы вы зря тратили время, подозревая кого-нибудь из моих мальчиков.

Лейтенант был непреклонен еще в одном пункте. Никто, решительно никто не должен знать об их планах. Он особенно подчеркнул это для Элисон, которая собиралась предупредить мистера Шамбрена.

— Вы должны вести себя совершенно естественно,— говорил Харди.— Тот, кто запросто выбросил двадцать тысяч, готов подкупить кого угодно! Если посыльный, телефонистка, горничная подадут нашему другу хоть малейший намек на то, что вы не тот, за кого он вас принимает, то есть не его наемник,— все пропало!

— Вы не доверяете мистеру Шамбрену? — спросила Элисон. -

— Я не верю, что человек будет вести себя совершенно естественно, если будет посвящен в наши планы. Я и вам не верю, мисс Барнвелл, да только теперь с этим ничего не поделаешь! Наша единственная надежда, Уилз, в том, что наш друг считает, будто вы еще не пришли к окончательному решению и вас надо немножечко подтолкнуть. Вот на чем мы его и поймаем, если действительно поймаем.

— Я не уверен в том, что смогу вполне убедительно сыграть свою роль, зная, что у меня на спине нарисована мишень,— сказал Джон.

— Эта мишень уже давно у вас на спине,— возразил Харди,— но только сейчас вы это по-настоящему осознали, вот и все! Если будете вести себя немного нервно или нерешительно — тем лучше. Он решит, что вы все еще на распутье.

Харди ушел, чтобы организовать своих людей.. Элисон взглянула на Джона. Ее лицо было тревожно.

— О, Джонни, во что я вас втравила?

— Дорогая Элисон.— Он хотел подойти к ней поближе, но подумал и остался там, где был.— Помню, когда я был ребенком, отец сказал мне одну вещь. Мне было тогда десять лет, и нас с матерью эвакуировали из Лондона в Штаты. Прощаясь, отец сказал мне, хотя, как я теперь понимаю, слова предназначались моей матери: «Когда-нибудь, Джонни, ты поймешь, что человек сам по себе — только половина целого, словно банкнота, разорванная пополам. Он не имеет ценности сам по себе, если не найдется вторая половина. Я никогда не стану целым, Джонни, если ты не привезешь мне обратно вторую половину». Конечно, он имел в виду мою мать. У меня никогда не было второй половины, Элисон! Я знаю, вы мне помогли просто потому, что у вас доброе сердце. Я знаю, не я — ваша вторая половина. Но тем, что вы разделили со мной мою беду, вы заставили меня на минуту ощутить себя целым человеком. Спасибо вам!..

— Что я могу вам сказать на это? — промолвила она серьезно.— Если это помогло вам, я счастлива. Я знаю, каково эго. когда вторая половина утеряна навсегда...

Джон понял, что Элисон предлагала ему только дружбу, на большее надеяться не приходилось.

Через пятнадцать минут они спустились в вестибюль. Там было полно народу. Каким образом стало известно, что Обри Мун появится в Гриле? Для Джона это было загадкой. Может, через журналиста Уилларда Сторма? У входа в Гриль клубилась толпа, пытаясь дорваться до старшего официанта, мистера Кардозы, который стоял по ту сторону красного бархатного шнура и повторял, что в Гриле нет ни одного свободного места.

Как было условлено, Джон огляделся, ища в толпе Харди. Лейтенант стоял у газетного киоска и разговаривал с коренастым человеком. На миг их глаза встретились, Харди положил руку на плечо своего собеседника. Затем перешел на другую сторону вестибюля. Там у витрины разглядывал выставленные товары высокий худощавый человек. И вновь рука Харди на. миг легла на его плечо. Этот маневр повторился еще два раза. Указав четвертого агента, Харди опять мельком взглянул на Джона и исчез.

— О, Господи,— тихо произнесла Элисон.

Джон обернулся и увидел, что к ним приближается очень странная старуха. Ее шляпа напоминала лоток фруктов, прикрытый легкой развевающейся тканью. Норковая шуба сияла в ярком свете люстр и выглядела на ее полной фигуре как просторная палатка. На руках у нее примостился черно-белый спаниель.

— Сумасшедшая из Шеллота,— сказала Элисон.— Ее апартаменты рядом с квартирой Муна. Миссис Джордж Хейвен.

— Та самая, что интересуется кладбищами для собак?

— Та самая. Будьте ласковы с ней, и, ради Бога, Джон, поговорите с Тото,— это все, о чем Элисон успела его предупредить.

Миссис Хейвен надвинулась на них, как шхуна с развернутыми парусами.

— A-а, Барнвелл.— Ее голос прозвучал, как гул древних пушек. Люди оглядывались — и уже не могли отвести от нее глаз. Она была поистине музейным экспонатом.

— Доброе утро, миссис Хейвен! — приветствовала ее Элисон.— Как поживает маленький Тото?