Тихо на вилле «Вега» И. С. Михеева (

Игоря Сергеевича).

Вечереет.

Садовник поливает яркие клумбы,

Теплый дух от земли идет.

Бурчит он угрюмо:

«Я ей в морду!.. Экий скот!»

И сладко пахнет гелиотроп.

Игорь Сергеевич грустит на веранде.

Он любит грустить вечерами.

«Вот вечер снова…

Как у Лермонтова: „Отдохнешь и ты…“

Хорошо быть садовником,

Ни о чем не думать, поливать цветы.

Утром слушать, как поют птички,

Как шумит трава над прудом…»

У Игоря Сергеевича две фабрики спичечные

И в бумагах миллион.

У Игоря Сергеевича жена и дочка Нелли,

Он собирает гравюры, он поэт.

Иногда он удивляется: «В самом деле,

Я живу или нет?»

Лет пятнадцать тому назад он умел волноваться,

Читал по ночам Надсона

И думал мрачно:

«Всё брошу, начну жить иначе».

Потом читал Бальмонта

И был влюбленным, неутоленным,

Неожиданно взглядывал на солнце

И богородицу звал «мадонной».

А потом и это надоело.

Игорь Сергеевич ничего не делает —

Так лучше.

А то желать и всё возможно,

И скучно.

Боже,

Только хорошо летними вечерами

Грустить на веранде

И писать стихи, мечтая,

Так нечаянно:

«От жизни утомительной

Я отвращаю взор.

Я ухожу в обители

Лазоревых озер».

Вечером у Михеевых гости:

Теософ, кубист, просто шутник

И председательница какого-то общества,

Кажется, «Помощь ослепшим воинам».

Игорь Сергеевич всем улыбается пристойно.

— «Да, покрепче! Еще стаканчик?»

— «И Гоген недурен, но я видел Сезанчика!..»

— «Простите нескромность: сколько он просит?»

— «Десять, отдаст за восемь».

— «О, кубизм! Монументальность!

Только, знаете, это наскучило».

— «А я, наоборот, люблю, когда вместо глаз

              такие штучки…»

— «Вы знакомы со значением зодиака?

              Я от Штейнера в экстазе!..»

— «Я познаю господа, поеду в Базель!»

— «Если бы вы знали, как нуждается наше

              общество!

Мы устроим концерт.

Это ужасно — ослепнуть навек…»

— «Новости? Нет, только взяли Ловчен».

— «Надоело. Я не читаю газет!»

— «Вот, вот! Знаете, есть анекдот…»

Гости говорят еще много —

Об ухе Ван-Гога,

О поисках бога,

Об ослепших солдатах,

О санитарных собаках,

О мексиканских танцах

И об ассонансах.

Говорят, говорят…

И лениво жуют мармелад.

Игорь Сергеевич всем улыбается.

Игорь Сергеевич со всеми соглашается.

На сон читает две странички

«О любовной песне в 13-м веке».

Гасит электричество

И, потягиваясь, сладко шепчет:

«Как я устал! Удивительно…

Я прочел о Мюзэ… до сих пор…

Я ухожу в обители

Лазоревых озер».

Спит Игорь Сергеевич,

Спит госпожа Михеева

Одна на широкой постели,

А на узенькой спит Нелли.

В саду пахнут липы,

И где-то поезд, пролетая, вскрикивает.

Все спят.

Игорь Сергеевич во сне видит сад,

Он поливает из лейки огромные левкои,

И покойно.

Ангел гнева огненным перстом

Не рассеет этот сон!

Спят безгорестные души

В самой сладкой лени.

Им не скажет крик петуший

О великом отречении.

Лишь веток плеск и ветра лёт

Твердят, что час и им придет,

Умирая, страсть познать,

И земле — к земле припасть,

Приобщиться страде многой,

Страху человечьему, людской тоске

И предстать перед ликом бога

С горстью праха в скрюченной руке.

А вокруг виллы «Вега», не видя звезд,

Не слыша чайных вянущих роз,

Ходит, бродит Семен Дрозд.

С виду — нищий,

На лице нехорошие прыщики.

Семен пьян с обеда.

Очень ему надпись нравится: «Вот как! Вега!

Врешь, Михеич, не уйдешь!»

У Семена Дрозда нож.

Семен хочет убить Михеева.

За то, что Михееву ничего на свете не надо,

За то, что у него две фабрики,

За то, что он, Михеев, носит белые перчатки,

              каждый день бреется,

За то, что он — Игорь Сергеевич Михеев.

Сенька мальчиком спал на сундуке, под образами,

А на койке спала маменька.

Вечером приходили гости,

Пили, ложились после.

Кричал гость: «Эй ты, работай!»

И маменька работала.

Один недодал целковый:

«Я тебе дам такого!..»

Потом Сенька стащил у барышни платок.

Закричала та: «Обокрали… Вот он! Вот!»

Сеньку поучили, визжал он: «Простите

              Христа ради!»

А барышня плакала в платочек: «Среди бела дня

              и грабят!»

Была барышня хорошенькая…

А потом в приюте постегали немножко.

Господа приезжали:

«Ты испорченный мальчик,

Надо жить честным трудом».

А потом?

А потом Семен стал Дроздом.

Пил, крал,

Груньку бил, жал,

Груньку, Дуньку, Сашку, Машку —

Баб было много.

Побывал в четырех острогах.

Ограбил банк целый.

Месяц кутил, и всё ему надоело —

Красть, убегать,

В тюрьме сидеть, с девкой спать.

Стал жить чем попало,

Даже не крал, а так — баловался,

Сильно пил.

Летом в лесу возле дач жил,

Собирал грибки И давил кобелей с тоски.

Семен Дрозд в чайную ходил,

Водку пил,

Глядел на дачи

И решил: «Прирежу кого побогаче —

Вот господина Михеева,

Очень уж млеет он.

Врешь, Михеич, от Дрозда не уйдешь!»

Ходит Семен, у Семена нож.

«Теперь зря: спит, кончится в минутку.

Нет, я лучше, чтоб нам поговорить, — утречком».