Март 1914 42. «Я сегодня вспомнил о смерти…» Я сегодня вспомнил о смерти, Вспомнил так, читая, невзначай. И запрыгало сердце, Как маленький попугай. Прыгая, хлопает крыльями на шесте, Клюет какие-то горькие зерна И кричит: «Не могу! Не могу! Если это должно быть так скоро — Я не могу!» О, я лгал тебе прежде, — Даже самое синее небо Мне никогда не заменит Больного февральского снега. Гонец, ты с недобрым послан! Заблудись, подожди, не спеши! Божье слово слишком тяжелая роскошь, И оно не для всякой души. Май 1914 43. «На холму унынье и вереск…» На холму унынье и вереск, И пастух на холму задремал. Я знаю, ты не поверишь, До чего я идти устал. Рога окунули коровы В красное море и спят. Куда идти мне снова, Когда потухает закат? Где-то бубенчик звякнул, Такой убитый. Залаяла собака, И снова всё тихо… И если ты белый месяц увидишь — Его не увидит пастух на холму. И если споешь ты о прежней обиде — Я песни твоей не пойму. Июнь 1914 44. О СОБОРЕ РЕЙМСА Доходил смердящий ветер И по улицам носил дитя потерянное. И стучали тихие калеки Деревом. Господень ларь, уныл и дымчат, Стоял расщепленный, как дуб, Лишь обратив на запад стылый и пустынный Последний суд. И семь птенцов, голодные, взлетали, В ночи не видя ясного лица, На грозный и сулящий палец Окаменелого творца. Пришла ко мне ты, тяжкая, нагая, Спросить, готов ли я. Готов! Но погоди! Ты слышишь — это плачет Каин Над пеплом жертвенных даров. Декабрь 1914 45. «Если б сегодня пророк пришел…» Если б сегодня пророк пришел, Я забыл бы о трудной свободе, — Как некий сказочный волк, Я лизал бы его благодатные ноги. Но никто не хочет меня победить. Еще вспоминая, я плачу, Но молитвы — из книг, Слезы — негорячие. Утро пришло, не тушу свечу, Гляжу на нее и молчу. Сейчас запоет будильник, Заведенный к чему-то вчера. Пора! Пора! Пора! Готов, но еще усилье… Ты, глядящая в море испытующим взглядом, Смотри — недвижен средь вод, Горит омраченный корабль, И матрос на мачте поет. Декабрь 1914
46. «Атаки отбиты… победа…» «Атаки отбиты… победа…» Маленькие, ровные слова. Над бедным усталым ковчегом Всё тех же ночей синева. Последние выси Покрыла вода. И дальше астральных чисел Никому не понять никогда. Но дикий ангел бросит сети В глухие воды и уснет. Он, засыпая, не приметит Какой-то праздный огонек. И будет волн разбег сердитый, Небесной степи синева. …Он может тихо спать, и ныне не затмится Тупая святость божества. Декабрь 1914 47. ГОГОЛЬ Неуклюжий иностранец, Он сидел в кофейне «Греко». Были ранние сумерки Римского лета, Ласточки реяли над серыми церквами. Завлекла его у ног мадонны Ангельская тягота и меч, А потом на Пьяцца Спанья запах розы… (Медные тритоны Не устанут извиваться и звенеть.) Вспомнил он поля и ночи, Колокольцев причитанье И туман Невы. Странный иностранец, Он просил кого-то (Вечер к тонкому стеклу приник): «От летучих, от ползучих и от прочих Охрани!» Сумрак, крылья распуская, Ласточек вспугнул. В маленькой кофейне двое Опечалились далекой синевой. …И тогда припал к его губам сладчайший, Самый хитрый, самый свой. Январь 1915 48. МОИ СЛОВА В час, когда далекая заря, Усмехаясь, тихо пенит Белые, безликие моря, — Маленький рождается младенец, А смеется, как старик. Посмеявшись, умирает, — это лучше! День за днем, и я привык К этим глазкам, к их пугающей воде И к тому, что руки, нет, не руки — ручки Отбиваются от близких бед. (Милый трупик, Забелит тебя рассветный снег!) Тоненький огарок знает, Как заря их крестит, крестит-отпевает. Встали и очнулись. Утро наконец. Одного еще качаю в люльке — Тоже не жилец… Январь 1915 49. «Когда еще не совсем стемнело…» |
