Невеста Ах, он не умеет беседовать! Но, боже, какая нега Ласкать весенним вечером Эту грудь, эти плечи клетчатые. О, какой торс, И ног его нежный ворс! Я люблю тебя, прах веселенький, Отрок маленький! Как сладко, как страстно колются Воротнички крахмальные! Кутила Женишок мой, хорошенький выкидыш, Согласен ли ты после ночи рассыпаться? Согласен ли ты в поту и в мыле Снова стать прахом и пылью, Безголовый, безрукий, безногий, Висеть в гардеробе Вовеки? Но ты ведь не можешь ответить… Невеста, согласна ли ты родить чудище, Не из плоти — из желтой кости, Кормить его сохлой грудью, Чтоб он издыхал и рождался каждую осень И, достигнув девятого года, Пришел бы на эту площадь дикую: Руки длинные до пят, голова как у носорога И на животе кружок искупительный? Господин О, я его обязательно куплю для моей коллекции Божков Центральной Африки. Невеста Мне так стыдно, что хочется раздеться — Снять эту шляпу! Кутила Он придет! В беспамятстве скинув парик, Лысая старуха за ним понесется. Скажет: «Я тоже, сметая стыд, Кусала свое тело — дряблую грушу без сока. В блуде кричала, падала, снова кричала, вставши, Возьми меня, княжич павших!..» Всех подберет, всех потащит На свою веселую дачу! И меня, кутилу — твоего пленника, — Возьми с собой на задки! О, тобой мы давно беременны И плачем, и лижем сухие пески!.. * * * Кутила упал со столба, он лежал среди площади. Ругались и пели, его объезжая, слепые извозчики. Только при входе в ресторан «Олимпия», Вертя зеркальные двери, кружа их, под шелка шум, Плакал и шагал в безумном лабиринте Черный грум. Март 1915 68. НАТЮРМОРТ От этой законченной осени Душа наконец ослабла. На ярком подносе Спелые, красные яблоки. Тяготейте вы над душой ослабшей, Круглые боги, веские духи, Чую средь ровного лака Вашу унылую сущность. Всё равно, обрастая плотью, Душа моя вам не изменит. Зреет она на тяжелом подносе В эти тихие дни завершений. Март 1918 69. В ВАГОНЕ
В купе господин качался, дремал, качаясь Направо, налево, еще немножко. Качался один, неприкаянный, От жизни качался от прожитой. Милый, и ты в пути, Куда же нам завтра идти? Но верю: ватные лица, Темнота, чемоданы, тюки, И рассвет, что тихо дымится Среди обгорелых изб, Под белым небом, в бесцельном беге, Отряхая и снова вбирая Сон, полусон, — Всё томится, никнет и бредит Одним концом. Апрель 1915 70. «Слышишь, как воет волчиха…» Слышишь, как воет волчиха, Собирая отсталых волчат? В поле просторно и тихо. Куда ты ушел наугад? Ясный паненок, Маленький пан, Отчего твой зеленый Алеет жупан?.. Май 1915 71. НАПУТСТВИЕ О летящая мимо, Ты падешь на скаты голые, На ржавую глину, Разогретую солнцем. Станешь снова таять и париться, Ноги свои удивленно тронешь, Малой тварью Затрусишь полегоньку. Помяни и того, кто был создан Из той же глины хрупкой, Кто остался слишком поздно Сидеть на приступочке, Распевая: «Барышни хорошие, Благолепные барышники, Подайте один только грошик Спившемуся, Развалившемуся!..» Май 1915 72. НА ВОЙНУ Уходили маленькие дети — Ванечки и Петеньки, Уходили на войну. Ну! Ну! Пейте! Бейте! Бейтесь! Смейтесь! На вокзальной скамейке! Какой пухлый профиль, И заботливо прицеплена фляжка. Он сегодня утром еще пил кофе С мамашей. Пили и забыли. Уходили. Не глядели, не скорбели. Пили, пели. Чад ли? Жар ли? Солнце в лужи тычется. Скоро снег последней марли Скроет личико. Вечер светится. Отдыхают усталые люди. А нового Петеньки Больше не будет. Май 1915 73. «Ни к богатым, ни к косматым…» Ни к богатым, ни к косматым, Ни к мохнатым медвежатам, Ни к арапам косолапым, Ни к собакам, ни к чертякам, — Шла смерть в мою клетушку, За мой стол, до моих детушек. Я просил: «Не тронь детенышей!» А она взяла и тронула. «Ты не гладь» — она погладила, Всем дала по виноградине, Увела и след приметила, Замела хвостами песьими, А к себе пришла, проклятая, Завизжала и заплакала, Плача, пеленала трупики, Пестовала и баюкала: «Я-га-га! У-лю-лю! На-по-ю! На-кор-млю!» |
