Так старуха болтала, а тем временем, размяв между двумя камнями какие-то большие мясистые листья и собрав в каменную чашку выжатый из них сок, она осторожно приложила зеленые лоскутья к тазу и бедру раненого, а сок влила ему в рот. Вкус у него был горьковатый, и Гефест хотел его выплюнуть, но когда несколько капель растаяли у него в горле и он почувствовал, что боль проходит, то он проглотил все и вдруг ощутил облегчение и покой. Изнеможение перешло в приятную расслабленность, бок и нога почти перестали болеть, только обожженные кончики пальцев еще немного покалывало.

Счастливый, он уложил костыль в траву, рядом с собой.

А Гея тем временем продолжала болтать.

— Ты научишься, мой маленький калека, — говорила она, — научишься ковылять по этой суровой жизни! Там, наверху, среди ленивых бессмертных ты бы ничему не научился. А вот матерь Гея кое-что тебе преподаст, и ежели ей когда и случится ругать тебя и погонять, это все же будет для тебя хорошей школой. Ты, сынок, познаешь все силы — силу огня, пламени и шипящих ветров, силу руд, металлов, камней! Да зачем столько говорить, погляди сам!

Она бросила в пламя охапку дров, оно вспыхнуло и осветило пещеру. Гефест с изумлением увидел, что на стенах есть узоры. Длинные извилистые полосы тускло-коричневого и нежно мерцающего серо-голубого цвета, накладываясь одна на другую, тянулись вокруг всей пещеры, между ними поблескивали карнизы из белых, желтых и черных кристаллов, а из темно-синих углублений свешивались гроздья красноватого и зеленоватого золота.

Гефест захлопал в ладоши.

— Как красиво! — воскликнул он.

— Что тебе нравится больше всего? — спросила Гея.

— Теми камнями я хотел бы играть, — ответил Гефест. — А вон то коричневое и серо-голубое держать в руках и мять.

— Это мои сокровища, — заявила Гея, — это уголок, это часть моей сокровищницы, и все их я подарю тебе и научу тебя ими пользоваться, мой маленький калека, мой маленький бог! Пусть они тебе служат, пусть служат все! Раз уж ты сделал себе искусственную ногу, которую никакой шип не уколет и никакой осколок не оцарапает, то изготовишь себе и пальцы, которыми можно лезть в огонь, кулак, бьющий тяжелее, чем твой собственный, ногти, царапающие сильнее, чем те, что у тебя на пальцах, и зубы, что грызут и кромсают лучше, нежели хрупкие кусалки у тебя во рту! Не будешь ты больше пить из полых камней, не будешь жить в каменных пещерах и зябнуть в постелях из мха, вместо двух ног у тебя будет шесть, и ты сможешь бегать на них даже сидя или лежа! Тогда уж они придут к тебе — боги, презревшие тебя, — Зевс, Гера и остальные, они станут восхвалять и превозносить тебя, льстить тебе и просить, чтобы. ты жил вместе с ними, чтобы вернулся в их крут, но ты смейся над этими разговорами, сынок, смейся, смейся и оставайся возле матери Геи, которая еще многому тебя научит!

Гефест, погруженный в мечты, кивнул.

— Я никогда тебя не покину, бабуся, — проговорил он.

— Дурак, — крикнула на него Гея, — разумеется, ты от меня сбежишь! Они будут хвалить тебя, будут тебе льстить, и ты пойдешь за ними — не обманывай себя! Я наперед знаю, на какую хитрость они тебя поймают, знаю, знаю наперед, а я старая женщина, и мне тебя не удержать! Но довольно болтовни! Я хочу дать тебе первый урок. Сегодня ты узнаешь, что такое руда. Видишь вон там, в самом низу, зигзагом идет темно-коричневая полоса, в которой что-то тускло поблескивает? Эта полоса содержит железо. Повтори: железо.

— Матушка, — взмолился Гефест, — матушка, я вдруг почувствовал, что ужасно голоден. Три дня и три ночи я летел сквозь воздушное пространство. Я погибаю!

— Кузнец должен есть, в этом ты прав, — подтвердила Гея. — Стало быть, я дам тебе молоко и мед, оливки, печень, кровь, чеснок и немного вина, а в придачу еще костный мозг медведя и слоновьи мозги. Ты должен стать хорошим кузнецом, маленький мой калека.

И вот Гефест прожил семь лет у прабабушки Геи. Она научила его всем хитростям и приемам его ремесла, а сама под конец стала маленькой, как мышь. За эти семь лет в царстве богов исподволь назревали перемены. Своеволие Зевса по отношению к его братьям и сестрам делалось все необузданнее и подчас становилось до того нестерпимым, что они начинали шепотом советоваться, как бы им избавиться от его господства. Посейдон и Аид страдали меньше других, потому что Зевс из-за сильных головных болей совсем перестал созывать совет, и боги оставались в своих владеньях и друг с другом почти не виделись. Однако шпионство Кратоса и наглое поведение Бии раздражали властителей моря и подземного царства.

То были недобрые годы.

Когда Зевс сбросил с Олимпа новорожденного Гефеста, Гера, не найдя Прометея, поспешила в коралловый дворец на дне Греческого моря и пожаловалась брату на жестокий поступок мужа.

«Жить с Зевсом невыносимо» — такими словами закончила она свой рассказ. Посейдон только пожал плечами.

— Мы выбирали добровольно, дорогая сестра, — сказал он, — не подобает нам теперь жаловаться, раз каждый получил то, что выбрал сам. Ведь ты всегда очень гордилась тем, что стала супругой нашего младшего брата, что сидишь с ним рядом и делишь ложе. По-моему, ты не вправе теперь жаловаться.

— Никто из нас не мог знать, что Зевс так безобразно себя поведет, — возразила разъяренная Гера.

Посейдон, восседавший на троне из коралловых стеблей, взглянул на сестру с нескрываемой насмешкой. Властолюбие Зевса было ему противно, но Герино чванство не меньше. К тому же он завидовал им обоим. Бывало, что теплыми синими ночами, когда на море блистали звезды и от их сияния в глубине взметывались снопы пурпурно-золотистых искр, Посейдон мечтал, как он и его жена Амфитрита станут первыми из богов и будут отправлять эту должность более справедливо. Тогда он проклинал день и час, когда подал свой голос за главенство Зевса лишь ради того, чтобы поскорее нырнуть в прохладное море. Он рисовал себе в воображении, как в одну из ближайших встреч, когда Зевс опять в слепой ярости примется кричать или колотить кого попало, он, Посейдон, встанет и непререкаемым тоном заявит:

«Хватит тебе нагличать, брат! Ты не достоин более быть первым из нас. Твое место должен занять другой». И затем ему слышалось, как боги выкликают имя «Посейдон», виделось, как они преклоняют пред ним колена и присягают новому предводителю, но вдруг он представил себе неподвижные лица Кратоса и Бии и поспешно подумал: «Я владыка морского царства, а значит, выше, чем первый в совете!»

Временами ему снилось, что хищные рыбы, объединившись, напали на богов и он своим трезубцем победил в кровавом бою их всех — скатов, акул, каракатиц, а сестры и братья в благодарность за спасение избрали его предводителем. На следующее утро этого сна как не бывало, а зависть к Зевсу становилась чуть сильнее; поскольку же Посейдон Зевсу ничего сделать не мог, то он не упускал случая оскорбить Геру или даже Афродиту. Однако это давало жалкое удовлетворение, и надолго его не хватало. Посейдон каждый раз ругал себя за то, что вместо друзей наживает себе врагов, и в лучшие его часы собственное поведение казалось ему прямо-таки подлым. Как мог он когда-либо претендовать на избрание, если вел себя не лучше Зевса? Как мог он стать предводителем, если восстановил против себя самую могущественную сестру?

И все же, когда перед ним впервые сидела плачущая Гера, он не мог устоять перед искушением и не сказать ей с холодной насмешкой:

— Я полагаю, дражайшая сестрица, что в своем царстве каждый из нас может распоряжаться, как ему благоугодно, для того он там и властвует. Если твой муж не любит вашего ребенка, мне-то какая печаль? Я не нарадуюсь на своих детей, и если бы братец тронул, скажем, Бентесикиму, это было бы дело другое. Но этого он никогда не сделает, а ваш калека меня не касается. — И он прибавил: — Я не желаю, дорогая сестрица, чтобы ты еще когда-нибудь заводила со мной такие щекотливые разговоры. Зевс меня не трогает, и я хотел бы жить с ним в мире. Как ты ладишь с твоим супругом, это твое дело, меня, пожалуйста, в это не впутывай.