Столь же велика, сколь их рост и сила, была их строгость. Они блюли законы неживого мира, и эта сторожевая служба сделала их души холодными, как лед, и неподатливыми, как железо. Они не ведали ни шуток, ни радости; в своих плащах из камней и металлов они сурово и размеренно шагали, обходя материки, или, верхом на кометах, облетали мировое пространство, видели, как всходят и падают звезды, ощущали потоки света, звук и силу тяготения, кивали головами в гранитных коронах и произносили торжественно: «Все это хорошо! Так пребудет во веки веков!» Подобным образом владычествовали они много миллионов лет. Время они поделили между собой: каждая чета титанов правила один день, а всю остальную неделю отдыхала в глубоких, сумрачных дворцах-пещерах Млечного Пути. Властителей воскресенья звали Гиперион и Тейя, властителей понедельника — Атлант и Феба, властителей вторника — Крий и Диона, властителей среды — Кей и Мнемосина, властителей четверга — Япет и Фемида, властителей пятницы — Океан и Тетия, а властителей субботы — Кронос и Рея. Некоторые из этих пар, например Атлант и Феба, имели детей, некоторые жили только вдвоем, а вот Океан и Тетия насчитывали тысячу тысяч детей — то были души всех рек и ручьев, родников и потоков. Во всей этой семье они были единственные, кто пел, смеялся и веселился, потому что их мать Тетия, каждую пятницу пролетая по небу, доставляла им радость: она выжимала тучи и спрыскивала землю сверкающим дождем, а отец Океан пропускал сквозь него солнечные лучи и возводил пеструю арку — радугу. Дети ликовали, и это так нравилось другим титанидам, что они тоже улыбались. Но самому молодому и самому строгому из титанов это не нравилось.

— Нам, титанам, радость не нужна и не нужно страдание, — с укоризной говорил он Тетии. — Чувства привносят в мир только беспорядок, а это грозит гибелью. Ваши дети существуют для того, чтобы следить за течением вод, чтобы зимою их замораживать, весною же давать им оттаять, как того требуют извечные законы. При чем тут смех и шум? Из-за них можно позабыть свой долг. Отныне и на все времена я воспрещаю смех и веселье! Попомните о Сторуких!

Тогда Океан и Тетия испугались и запретили своим детям смеяться и петь.

— Вспомните о Сторуких и о постигшей их страшной каре, — сказали они, и тогда дети испугались тоже и перестали веселиться. Не слышалось больше на земле ликующих звуков, только реки катили свои воды и шумели моря, а над ними гудели и выли ветры, грохотали громы и звенели звезды, а еще выше надо всем этим простиралось ледяное молчание Вселенной.

— Все это хорошо, и так пребудет всегда, — произнес Кронос, — а чтобы так оставалось всегда, отныне и впредь повелителем буду я один! Горе тому, кто воспротивится моей воле! Помните о Сторуких и о постигшей их каре!

Тут содрогнулись титаны и преклонили колени перед братом. Воля единодержавного властелина стала теперь для них высшим законом. Они забрались в свои пещеры, где отныне пребывали в дремотном забытьи уже не шесть, а семь дней в неделю. Постепенно и сами они стали серыми, как туманный сумрак их бытия, и в конце концов срослись бы со стенами своих дворцов, если бы Кронос не приказывал им каждую субботу являться на пиршество в Небесный чертог. Ради этого часа титаниды долго и тщательно убирались и наряжались, а титаны облачались в самые сверкающие свои каменья.

Так жили они еще миллионы лет.

Не только у Океана и Тетии, но и у другой четы титанов, у Япета и Фемиды, были дети — двое сыновей. Они звались Прометей и Эпиметей, и, хотя с виду походили друг на друга как родные братья, Прометей по нраву своему и повадкам разительно отличался и от брата, и от прочей родни. Если Эпиметей, довольный и сытый, любил валяться в тусклом свете дворца-пещеры, снова и снова перебирая в памяти восхитительные яства на недавнем пиру у Кроноса, то для Прометея такое существование было непереносимо. Поэтому он, когда только мог, потихоньку спускался на землю, чтобы там носиться взапуски с ветром по знойным степям Юга или заснеженной тундре Севера и при этом орать во все горло, хохотать и петь. Он знал, что Кронос все это запретил, но иначе просто не мог. Его брат Эпиметей, глядя на него, только качал головой.

— Зачем ты, брат мой, предаешься этим глупым, бесцельным забавам? — укоризненно спрашивал он.

— Не знаю, брат мой, — отвечал Прометей, — только невмоготу мне все время лежать и дремать.

В один прекрасный день, когда Кронос, как обычно, летел по небу на железной звезде, а остальные титаны дремали в своих дворцах, Прометей, утомившись от плаванья по морю у берегов Африки, лежал в лесу на острове Крит, будто в огромной зеленой постели. Он очень устал, ни о чем не думал и хотел поспать. Он повернулся на бок, но, как только закрыл глаза, вдруг увидел прямо перед собой в зеленой бесконечности крошечную красную звездочку, рядом с ней вторую и третью. Такого чуда он еще не видывал, а потому лежал не шевелясь, чтобы ненароком не раздавить эти звездочки.

— Что это! — воскликнул он в восхищении. — В жизни не зрел я такой красоты!

Не успел еще отзвучать этот возглас, как Прометей услыхал возле самого своего уха чей-то тихий голос.

— Благодарю тебя за эти слова, дитя мое, — шептал голос. Что за странность: голос был молодой и в то же время древний, и звучал он так, будто говорили возле самого Прометеева уха, и все же доносился откуда-то из неведомой дали.

— Кто ты, говорящий со мною? — удивленно спросил Прометей.

— Я Гея, Земля, ваша общая мать, — сказал голос, — а ты Прометей, старший сын Япета и Фемиды. Все они меня позабыли, ты же часто бываешь у меня, а потому ты мне люб.

— Отчего же ты тогда не покажешься мне, бабушка? — спросил Прометей.

— У меня много обличий, — отвечала Гея, — ты зришь меня в виде моих степей и лесов, а сейчас — в виде любимейших моих созданий, цветов. Погляди только, как их много и какие они пестрые!

— Я вижу только три, и все они красные, как вечернее небо, — отвечал Прометей, — других цветов я не замечаю.

— Ах, ведь ты дитя титанов, и твои глаза не зорки, — вздохнула Гея. — Они привычны лишь к огромным пространствам морей и солнц и не способны различать что-либо мелкое и тонкое. Как тебе вообще удалось обнаружить эти три розы?

Прометей беспомощно развел руками.

— Не знаю, бабушка, — ответил он. — Я собирался заснуть, закрыл глаза и вдруг увидал это чудо, которое ты называешь розами.

— Ты прикрыл глаза, они сделались маленькими, — сказала мать Земля, — но не настолько маленькими, чтобы воспринять тысячекратную пестроту, которую я рассыпала по здешнему лесу: вереск, маргаритки, вероника, тимьян, мята, шалфей, аврикула, борец, герань, волчник и шафран — это если называть лишь самые яркие. Мой ковер, который тебе видится сплошь зеленым, на самом деле гораздо пестрее, чем самая яркая радуга доброго дядюшки Океана.

— Ах, если б я только мог увидеть это великолепие! — вскричал Прометей.

— Не желай этого, — возразила Гея, — не то придется тебе видеть и много страшного.

— Коли можешь ты, бабушка, дать мне такие глаза, меня не испугает и самое страшное, — с горячностью возразил Прометей.

Тут он почувствовал словно бы легкое прикосновение чьей-то руки, и вот среди бесконечной зелени перед ним закружился вдруг, одуряя тысячью ароматов, хоровод из синих, желтых, оранжевых, лиловых, белых, коричневых и красных звезд и солнц. В тот же миг между уходящими ввысь зелеными стволами и кронами замелькала, запорхала какая-то пестрота; то взвиваясь вверх, то падая вниз, этот пестрый вихрь еще ярче искрился в блеске солнца, нежели ковер на земле, и оглашал лес ликующим хором голосов — свистящих, щебечущих, чирикающих и поющих. Одновременно с цветами Прометей узрел и птиц, и ему показалось, будто его собственное сердце, потрясенное всем, что он сейчас впервые увидел и услышал, стало таким же пестрым и полным звуков, как лес вокруг.

— Как же прекрасен твой мир, о мать Земля! — возликовал он.