Аполлон следовал за процессией. Впереди шагал Зевс. В пути он не произнес ни слова, а путь был долгим, вел он к горному массиву на западе Африки, где небо опиралось на землю. Там, на приплюснутой круглой вершине, Зевс приказал отвязать Атланта от колесницы, потом превратился в огромную черепаху, подлез под край неба и, приподняв его, взвалил на плечи титану.

— Стой здесь, — проговорил Зевс, — держи на себе небо! Если ты попытаешься бежать, небесный свод дрогнет, а это пробудит меня и от самого крепкого сна. Тогда я поставлю на твое место Кроноса, а тебя сошлю к Сторуким! Так что будь благоразумен и покорись!

— Край неба врезается мне в плечо, — пожаловался Атлант. — Он перережет мне кости. Ты жесток, титанов сын.

— Страдать ты не должен, — отвечал Зевс. — Хорошо, что ты заговорил, — прибавил он. — Я хочу, чтобы ты признал мою правоту.

Атлант только стонал.

— Ты не хуже меня знаешь, что такое порядок и какое преступление совершает тот, кто его подрывает. Ты призывал к мятежу против меня, хранителя порядка. Ты должен был бы сам себя наказать, Атлант!

Понял тогда Атлант, что его предали собственные сыновья. Они не только прикинулись перебежчиками, они на самом деле перебежали к Зевсу. Царству титанов пришел конец. Теперь Атланту оставалось сделать еще только одно.

— Да, я пытался сломить твое могущество, — сказал он. — Твой порядок не отвечает моему, но твой порядок победил. Я обещаю тебе покорность, но при одном условии.

— Можешь о чем-нибудь попросить, — согласился Зевс.

Атланту казалось, что плечо у него переламывается пополам. Он напряг всю свою силу, сопротивляясь давлению, и от этого почувствовал некоторое облегчение. В то же время он понял, что сбросить небесный свод он не может. Он стоял перед выбором: либо держать его на себе, либо дать себя раздавить.

— Понял ли ты, что твое наказание справедливо?

— Я понял, что власть принадлежит тебе.

— А значит, и право! То, что я делаю, справедливо. Но страдать ты не должен. Снимайте с себя шкуры! — крикнул он Кратосу и Бии. — Не видите вы разве, что груз режет властителю плечо?

Оба испуганно сбросили с себя прикрывавшие их шкуры.

Но Атлант сказал:

— Пусть они не прикасаются ко мне, Зевс. Их шкуры воняют. И вонь эта не от крови.

Тогда Зевс опять приподнял край неба, и Аполлон положил титану на израненное плечо свое меховое одеяние.

Боль немного отпустила.

— Забудь, кем ты был, — молвил Зевс. — Отныне ты лишь тот, кто держит на себе небо. Стань скалой, и ты больше не будешь испытывать боль. У Сторуких ты бы страдал.

— Мой повелитель Кронос страдает, — сказал Атлант. — Ты обещал исполнить одну мою просьбу. Я прошу помиловать моего властелина. Он не заслужил такой участи — быть игрушкой чудовищ. Не забывай — вас он спас тоже!

— Это неправда, — резко возразил Зевс. — Богов, а заодно и вас, спас я один. Поэтому я царь. Но я буду милостив к Кроносу. Деметра знает некую траву, которая дает забвение. Если она говорит правду, то пусть Кронос поест этой травы и ляжет рядом с остальными. А теперь и ты забудь, кем ты был!

Он повернулся, чтобы лететь на Олимп, но, прежде чем отправиться в путь, сказал:

— Я извещу тебя о судьбе твоего властелина, Атлант. Надеюсь, что смогу это сделать скоро. До тех пор мой орел будет приносить тебе еду и питье. А затем — стань камнем в камне!

Они поднялись в царство воздуха. К этому времени Прометей уже вернулся с Амалфеей на Красное море и теперь вместе с Гермесом месил глину. Однако четверо летящих его не видели.

— Что станется с нашей матерью Герой? — спросил Аполлон.

— В первый день она меня проклинала, — ответил Зевс, — нынче она стонет, а на третий день попросит пощады. В следующую за тем ночь она будет освобождена. Но до этого не смей к ней прикасаться и ты.

Они летели к Олимпу.

— Ты молчишь, сын мой, — молвил Зевс, когда они пролетали над Критом. — Молчал ты и пока строился дворец. Что тебя гнетет?

— Я размышляю, отец и царь, — отвечал Аполлон.

— О чем, сын мой?

— О нас, отец.

Они приближались к Олимпу.

— Что такое в нашем племени тебе не ясно и заставляет так задумываться?

— Мне трудно это выразить, отец, — отвечал Аполлон. — У меня такое чувство, будто мы живем только наполовину, не по-настоящему. Я знаю, это звучит смешно. Я ищу точные слова, но не нахожу их.

Они опустились на Олимпе. Дворец сиял и сверкал зеленовато-золотым блеском, а перед ним стояли боги в золотых шлемах на черных и светлых волосах. Появилась и Деметра, недоставало только Аида.

Гефест заковылял навстречу Зевсу.

— Царь, дворец готов, — доложил он.

Зевс кивнул. Он стоял, осиянный блеском золота, смотрел на дворец, но не видел его, слушал слова, но не слышал их.

— Ты сказал, что нам чего-то не хватает, — обратился он к Аполлону. — Чего же именно?

— Не знаю, отец и царь, — отвечал Аполлон. — Одно могу сказать: чего-то иного.

Прометей не медлил, и ему недолго пришлось искать Амалфею, двадцать девятую по счету. Коза радостно выскочила ему навстречу и тут же пригласила поиграть с тремя ее младшенькими, в самом деле премилыми козлятками. Прометей пытался ей объяснить, чего от нее хочет, но это было трудно, почти невозможно. Легко ли сказать по-козьи — ведь Амалфея на языке титанов не говорила и, кроме своего родного наречия, лишь немного понимала воробьиное, львиное, волчье и овечье, — так легко ли по-козьи сказать: «для оживления глиняного товарища»? «Экки-мее-мееки», — сказал для начала Прометей, то есть «такой, как я». Тогда Амалфея прыгнула на него и пыталась дохнуть ему в нос, так что ему пришлось в конце концов изобрести слово-чудовище: «эккитэккинеемеебыыстреехекхекнекнекмеенеемеремеремекмекмек», которое означало: «те, которым надо двигаться, да побыстрее, а они лежат, как мертвые». Правда, добрая Амалфея и после этого объяснения не очень-то уразумела, что ей, собственно, делать в стране, где «не найдешь и листика пожевать», но поскольку просил ее Прометей, а не кто-либо другой, то она лишних вопросов не задавала и позволила ему взвалить себя на плечи и перенести по воздуху через пустыню.

Полет проходил трудно.

— Только не урони меня, — мекала Амалфея, — только не урони! Не забирайся так высоко!

— Не беспокойся, Амалфея, и помалкивай!

— У меня голова кружится, Прометей!

— Закрой глаза!

— Но тогда я ничего не увижу! Лети пониже!

Прометей исполнил ее просьбу.

— А голова все кружится. Я ведь не орел! Еще ниже!

— Я уже задеваю ногами песок.

— Мек, мек, змея! А повыше нельзя? — И сразу опять: — Мее-мее-хекк! Не так высоко, мее, мее, опять голова закружилась!

Однако в конце концов они целыми и невредимыми опустились в ров. Гермес уже ждал их. Он разбил высохшие фигуры и натаскал с того места, куда ударила молния, новый запас глины. Примешал к ней и немного песку — для укрепления костей и зубов.

Они принялись мять и месить.

— А мне что делать? — спросила Амалфея.

— Немного подождать и не шуметь, — попросил Прометей. Он знал, что его просьба почти невыполнима, а потому просил настоятельно.

— Да тут можно умереть со скуки, — возмущалась любопытная коза. — Ну и пустыня! Песок и песок! Ты прав был — ни листика зелененького! — Но потом она набралась терпения и стала молча ждать, а Прометей с Гермесом тем временем вылепили из глины мужчину и женщину.

— Не забудь соединить носовые проходы с глоткой, — напомнил Гермес, обтачивая локтевые суставы. — Первым своим фигурам ты сделал их слишком узкими.

— Мы разве будем дуть им в нос?

— Конечно, а как же иначе? Каждый в одну ноздрю, ты в правую, Амалфея — в левую. А теперь — внимание! Цвет их становится оливково-желтым! Сюда, Амалфея, скорей, скорей, скорей! Вдохните глубже, не кашляйте, так, хорошо! Минутку! Еще минутку — дуйте!

Амалфея принялась дуть в левую, Прометей в правую ноздрю глиняного болвана, и по его телу тотчас прошла дрожь, зашевелились пальцы ног, задергались губы, засопели ноздри, нижняя челюсть задвигалась вправо-влево, вверх-вниз, с хрипом начала подниматься и опускаться грудь, просочилось дыхание, затрепетал живот, сжались и разжались кулаки, на лице выступили капельки пота, волосы заблестели, увлажнились губы. Глиняное существо заморгало, приподняло веки, но, впервые взглянув на свет, с ужасом прикрыло глаза рукой и, застонав, стало трепыхаться и корчиться.