— И ты еще дерзаешь хвалиться такими уродами, — кричал он, — дерзаешь признавать их своими детьми, хотя их пришлось заточить, чтобы они не изрубили в куски собственную мать! — Он снова дернул себя за пояс, и Сторукие снова завыли — их вой был так ужасен, что деревья завздыхали от сострадания.

— Не мучай моих беззащитных детей, чудовище ты эдакое! — воскликнула Гея. — Они взывали к своей матери, а мать не может им помочь!

Тогда Кронос схватил старуху за плечи и грозно спросил:

— Значит, ты была внизу? Говори правду, не то я в клочья разорву твое потомство!

— Да, я побывала у моих дорогих сыночков, — отвечала Гея. — Они терпят в своей тюрьме несказанные муки, как же мне, матери, не попытаться их утешить?

— Ты была одна? — настороженно спросил Кронос.

— Нет, — ответила Гея, и у Прометея замерло сердце. — Страх и ужас были со мной, — продолжала мать Земля, — а также сострадание. — Бесконечно медленно подняла она голову и взглянула в лицо Кроносу — глаза ее были как два ледяных месяца, а глаза властелина — как два бушующих солнца. — Да и кто мог бы спуститься туда со мной! — сказала Гея. — Неужели ты думаешь, что твоя жена или твои братья отважились бы на такое путешествие? Что бы оно им сулило?

Птицы молчали. Кронос ударил Гею по лицу.

— Я запретил спускаться вниз, — кричал он, — этот запрет относится и к тебе, старая карга! Если ты еще раз воспротивишься мне, я запру тебя вместе с ними, и утешай их тогда до скончанья веков! А в наказание за твою непокорность ты будешь изгнана из семьи титанов и впредь никогда не взойдешь в Небесный чертог! Советую тебе — остерегайся моего гнева! — С этими словами Кронос снова подергал свой пояс, и снова из темной бездны раздался горестный вопль Сторуких, и деревья согнулись от тоски.

Гея же, которая молча стерпела сыновний удар, выпрямилась во весь рост и, достав головой до облаков, воскликнула:

— О Кронос, Кронос, сам бы ты остерегался! И твое владычество, о безжалостный, не вечно будет длиться! Это я говорю тебе, твоя мать, которую ты ударил и отринул.

— Кто же это посмеет поднять на меня руку? — возразил Кронос. — Из моих братьев и сестер наверняка никто, а Сторукие сидят взаперти. Сама ты, Гея, бессильна, хоть и чванишься, а твои крошечные созданья, растения и звери, которых ты называешь живою жизнью, все вкупе не могут меня даже задеть. Так кто же, по-твоему, способен против меня возмутиться?

Тогда Гея злорадно расхохоталась, вскинула свои черные руки над головой и торжественно, как Ночь, произнесла:

— Твои дети свергнут тебя, Кронос!

— У меня нет детей, — живо откликнулся Кронос, но, еще не договорив, он вспомнил, что жена Рея носит под сердцем ребенка и вскоре должна произвести его на свет. — Пока еще нет детей, — сказал он. — И никогда не будет, — прибавил он, немного помолчав.

В этот миг Прометей почувствовал, что глаза его вот-вот лопнут. Он смежил веки, но не тьма представилась ему, а свет ярче летнего солнца, и, не открывая глаз, он увидел Кроноса, который высился над горами и лесами, с грозовыми всполохами в волосах и гранитом на плечах, со странно мерцающим бронзовым поясом. В таком виде стоял он и говорил, как вдруг изо рта у него начали выскакивать юноши и девы; держа в руках красные мечи — застывшие молнии, они грозно наступали на Кроноса.

Тот укрылся своим каменным плащом и стал отбиваться от нападающих, но они так яростно били его, что властелин пошатнулся. Тогда Кронос позвал на помощь, и наверху, над его головой, разверзся Млечный Путь, и титаны поспешили на выручку своему повелителю. Прометей узнал их всех: Гипериона, Атланта и Крия, а также своего отца Япета и прочих, но тут боль в глазах у него стала такой нестерпимой, что пришлось их открыть. Вмиг все картины исчезли! Глаза его больше не болели, они видели вокруг мирную зелень леса, видели, как Кронос пронесся по воздуху на сверкающей молнии, а матерь Гея в тот же миг скрылась под землей. И тогда перед его взором остался лишь пестрый хоровод щебечущих птиц и ярких цветов. Тут Прометей понял, что все привидевшееся ему не было сном; он понял также, что обладает отныне такой силой, какою не наделен ни один из титанов. Глазами, пронзительными настолько, что взгляду их доступно все живое, обладали также Гиперион и Кронос; но глаза, способные прозреть будущее сквозь Время, были только у него.

«Каков будет исход битвы?» — с любопытством подумал он и снова закрыл глаза. И тотчас снова увидел, как Кронос стоит и говорит, а изо рта у него выскакивают вооруженные юноши и девы и бросаются на него с застывшими молниями в руках. И он увидел, как властелин шатается и зовет на помощь, как спешат к нему титаны — на этом месте картины стали такими насыщенными, что глазам опять сделалось нестерпимо больно. Веки его поднялись сами собой, подобно тому как сам собой открывается рот, когда сверх меры задержишь дыхание.

Видение исчезло.

Прометей лежал в траве, полный удивления.

«И все это произойдет на самом деле, — размышлял он. — Да ведь это невероятно! Откуда возьмутся все эти юноши и девы? И почему они выскакивают у повелителя изо рта, почему сражаются с ним? Все это так странно. Наверное, мне надо хорошенько во всем разобраться».

Вдруг он вспомнил, как куница задушила синичку. Непонятно было, почему именно в эту минуту ему пришло на память то происшествие, но оттого, что оно вспомнилось, стало страшно. Какие-то незнакомцы одолеют властелина и всех нас заточат в тюрьму, думал он в испуге. Ужас обуял его при мысли, что он будет валяться в цепях где-нибудь в темных недрах Земли или Марса и никогда больше не сможет плавать по волнам, никогда больше не увидит цветов и не услышит пения птиц.

«Кроноса надо поддержать, — напряженно размышлял он. — Все должны биться на его стороне! Правда, Атлант пришел ему на помощь, потом подоспели также Гиперион, Кей, отец Япет и Крий, а вот дяди Океана я не видел и моего братца Эпиметея тоже. Ну тут удивляться нечему, этот лежебока все проспал. А где же был я сам?»

Он напряженно пытался вспомнить. «В самом деле, где же во время этой битвы находился я сам?» — ломал он голову.

И тут ему померещилось, будто он видел себя самого, некой тенью стоящего в стороне от схватки. «Это я должен знать точно», — подумал он и хотел было в третий раз закрыть глаза, но в этот миг в мировом пространстве медью зазвенела чаша Сатурна. Это был знак, созывавший титанов на совет в Небесный чертог.

Уже многие тысячи лет — дольше, чем мог упомнить Прометей, — не случалось Кроносу созывать титанов на совет. С удивлением прислушивались они к медному звону Сатурна, вторгшемуся в их дремотное забытье, но, поняв, что этот сигнал относится к ним, поспешили на зов властелина.

Прометей тоже быстро отправился в путь.

Лететь ему было недалеко. Небесный чертог находился между Землей и красной звездою Марсом, а такие короткие расстояния Прометей преодолевал легко, не пользуясь кометой или метеором. Поэтому перед вратами Небесного чертога он очутился одновременно с титанами и присоединился к брату — тот, еще полусонный, двигался не спеша.

— А мы искали тебя, братец, — сказал Эпиметей, — ты опять был внизу, в царстве Геи?

Прометей пробормотал что-то невнятное, не то «да», не то «нет». Он подыскивал уклончивый, но правдоподобный ответ, который не был бы прямою ложью, однако его брат опять принялся размышлять о причине этого необычного сборища.

— Как ты думаешь, почему это повелитель пожелал лишний раз нас угостить? — спросил Эпиметей.

— Не знаю, — отвечал Прометей. Голос его звучал неуверенно, но Эпиметей не обратил на это внимания.

— Ну, сейчас мы это услышим от него самого, — заметил Эпиметей, — тогда и будем знать. Так или иначе, побывать в Небесном чертоге всегда приятно.

Предвкушая удовольствие, он вошел в зубчатые, ослепительно сверкающие ворота. Небесный чертог помещался на ныне исчезнувшей планете, состоявшей из чистого золота, и был он, в сущности, не чем иным, как золотой горой с пещерами и ущельями. Золото освещало покои своим сиянием, четырехугольные золотые плиты служили столами и скамьями, а друзы драгоценных камней — мисками, кружками и бокалами, в которых подавалась пища титанов — бесцветный искристый напиток и голубоватая масса. Напиток назывался нектар, а масса — амброзия. И то и другое извлекалось из кипящих кратеров Сириуса, и одного глотка напитка или куска массы было довольно, чтобы утолить любой голод и любую жажду. Еду разносили дети, вот почему родители взяли их с собой на это сборище.